В записных книжках Фадеева того периода мы видим неоднократные выписки о роли мысли для большого истинно художественного произведения. «Наиболее искусная рука всегда бывает лишь служанкой мысли».— выписывает Фадеев высказывание Ренуара. «Нужно, чтобы краска, рисунок, форма содействовали выражению идеи (Эжен Буден)». В речи на пленуме правления РАПП в сентябре 1931 года Фадеев в подтверждение своей мысли ссылается на слова Стендаля: «Искусство пало потому, что нет в нем той широкой мировой концепции, которая толкала на путь творческой работы прежних художников, Детали формы и мелочи сюжета, как бы художественны они ни были, еще не составляют искусства, подобно тому, как идеи, хотя бы гениальные, еще не дают писателю права на титул гения или таланта. Чтобы ими стать, надо свести круг воззрений, который захватил бы и координировал весь мир современных людей и подчинил бы их одной живой господ-ствующей мысли... я никогда не отделял художника от мыслителя, как не могу отделить художественной формы от художественной мысли» - Говоря о недостатках произведений советской литературы 30-х годов, Фадеев пишет: «Недостаток многих произведений современности особенно драм, объясняется тем, что авторы не являются подлинными господами, хозяевами своих идей».

В апреле 1935 г. Фадеев записывает о «Повестях Белкина»: «Исключительно хорошо по языку — просто, экономно, прозрачно. Но мало мысли. Именно — не ума, а мысли». Много позднее Фадеев снова возвращается к прозе Пушкина: проза Пушкина «обаятельна своей простотой, краткостью, выразительностью мысли. Она умна. Но в ней нет господствующей мысли. Это особенно видно, когда знакомишься с отрывками неоконченных вещей,— слишком разбросанный интерес, «без царя в голове», при исключительной наблюдательности, искусстве деталей и блеске отдельных замечаний».

Вряд ли нужно защищать Пушкина от Фадеева и доказывать неправоту последнего. В книгах наших литературоведов блестяще показаны истоки прозы Л. Толстого в прозаических набросках Пушкина. Записи же Фадеева важны в связи с его исканиями тех лет — исканиями истоков синтетической формы в России. Интересно, что почти одновременно с данной записью о прозе Пушкина Фадеев в одном из выступлений определяет свои стилевые искания как стремление отойти от прозы «толстовского типа» к прозе «пушкинского типа».

Обращаясь к советской литературе того периода, Фадеев пишет:

«Нужно сказать, что мысль в художественных произведениях у нас сейчас почему-то не в почете, а, между прочим, без больших мыслей и идей, которые должны проникать во всю художественную ткань, вернее — через нее выражать себя, одного таланта, одной жизненной хватки еще недостаточно. Мы все недостаточно мыслим в своих вещах. Возьмите, какой чудовищной жизненной хваткой отличается Шолохов. Можно прямо сказать, что, когда его читаешь, испытываешь настоящую творческую зависть, желание многое украсть, настолько это хорошо. Видишь, что это по-настоящему здорово, неповторимо. И все-таки есть и в его книгах недостаток большой, всеобъемлющей, всечеловеческой мысли. А между тем крупнейшие произведения художников прошлого отличались почти физической силой мышления».