В восприятии Лены в этот момент соединились и болезненно напряженное, ей свойственное переживание чужой боли, и романтически-восторженное предчувствие иной жизни; в этом переживании бытовые очертания сдвинуты и смещены, картина приобретает очертания фантастические. Но вот появляется отец Лены, разговаривает с больными как с хорошими старыми знакомыми, шутит. «В приемной засмеялись. Лена невольно улыбнулась: все, о чем она только что с таким напряжением думала, превратилось с появлением отца в обыденно-житейское и нестрашное».

Такие же контрастные переходы имеются и в других сценах романа (встреча Лены с Казанком, данная в отстраненном плане; поход Лены к нищим; участие в выборах—и пребывание у врача; Лена слушает, как женщины поют «Трансвааль» — и встречается с раненым Сурковым).

И в таких заостренно резких сменах мировосприятия и стиля кроется не только желание раскрыть ирреальность, призрачность жизни чуждых для Лены людей (вроде Гиммеров), но и нечто другое, о чем речь пойдет ниже.

Мы видим, что мир Гиммеров в романе дан красками толстовского «Воскресения», особенно образы Софьи Михайловны и ее детей (например, в главах XI—XIV, XVIII первой части).

О стиле глав пятой части романа (о Масенде) мы уже говорили как о ярко выраженной сказовой манере.

Образы же большевиков, Петра Суркова и особенно Алеши Маленького, вводят с собой струю романтического стиля с характерной для него повышенной авторской субъективной окраской, часто переходящей у Фадеева в лиризм. Некоторые куски, посвященные Алеше Маленькому и Петру Суркову, прямо и непосредственно предваряют романтический стиль «Молодой гвардии» («И вдруг, не выдержав, он склонил голову и прижался к горячему лбу Петра.—Я уж думал, что навеки потерял тебя,— сказал он тихо.

— Друг мой...— Петр крепко сдавил его руку.— Друг мой. Самое лучшее, что было в моей жизни, это ты,— сказал Петр, счастливо улыбаясь в темноте»; сцена в бане; Алеша Маленький у Бредюка и др.). Как и романы 30-х годов, такие, как «Время, вперед!» Катаева, «Как закалялась сталь» Островского, «Танкер Дербент» Крымова, «Мужество» Кетлинской и др., главы эти проникнуты пафосом борьбы за новую жизнь, новые отношения людей, за социализм.

Неповторимым своеобразием отличаются и другие стилевые линии «Последнего из удэге», входящие в роман, как правило, с каждым новым героем, окутывающие его плотной оболочкой и прикрепляющиеся к нему очень прочно, почти навечно — от самого начала появления героя до его исчезновения со страниц романа.

«Последний из удэге» и писался как бы последовательной сменой героев и стилей, как бы поочередной пробой их — и хронологически, и композиционно. 1927— 1928 годы Фадеев работал больше всего над образами Сережи Костенецкого, Иосифа Шпака, т. е. над первой частью романа. 1929—1930 годы — в основном над образами Лены Костенецкой и Гиммеров, т. е. первоначально над второй частью романа. 1931—1932 годы были посвящены созданию третьей части романа, т. е. Алеше Маленькому и Петру Суркову, 1940 год — пятой части (образу Масенды) и т. д. Перекомпоновку глав (вторая часть была перенесена в первую, а вторая половина первой части— во вторую и др.) Фадеев производил уже позднее, перестраивая структуру романа.