В «Разгроме» «диалектика души» таких героев, как Морозка, несла в себе новизну содержательности, ибо у Толстого «диалектикой души» не обладали люди из народа. В период работы над «Последним из удэге» дело обстоит несколько иначе. «Диалектика души» Фадеевым уже осознается как определенная форма психологического исследования с ее закономерностями, принципами, структурой. Осознавая все это и обладая к тому же художественным дарованием, не так уж трудно овладеть «диалектикой души» и демонстрировать это перед читателем. Тем более, что «новые времена, новые нравы» уже сами по себе придадут некоторую новизну и самим приемам, создав видимость творческого продолжения великих традиций искусства. Однако удовлетворения художнику это принести не может. И страницы романа «Последний из удэге» являют нам, с одной стороны, превосходное владение Фадеевым формой «диалектики души» и желание снова и снова показать это, утвердить для читателя и для самого себя, с другой — непрестанную борьбу писателя с этим желанием, сознательное уничтожение пусть даже превосходных мест, но поданных таким способом, поиски новых форм, выдвигаемых иным содержанием, иными характерами, иной эпохой. По рукописям романа иногда очень явственно наблюдаешь, как Фадеев, может быть, и неосознанно, а просто уже по инерции, снова и снова намечает дать тот или иной факт, событие, размышление в приемах, им освоенных, и вдруг резко перебивает сам себя.

«Сережа проснулся от того, что кто-то, выходя из горницы, сильно хлопнул дверью. Было еще темно, окна были свинцовыми от тумана. Со двора доносилась какая-то возня,— слышен был громкий несердитый голос Гладкого. Он кого-то ругал. Мартемьянова в горнице не было.

«Что же случилось? — подумал Сережа.

— Да, пора выступать... Нет, приехала Лена... Как глупо я расчувствовался вчера!..»

Данный таким образом отрывок, что он вот-вот выльется в привычную форму *, Фадеевым изменяется, и в изданиях романа он выглядит так: «Что же случилось? — подумал Сережа.— Да, пора выступать... Да, приехала Лена!» — вспомнил он, садясь на койке».

* А так именно и происходит далее в рукописях, когда Фадеев начинает развертывать главу, продолжать намеченную форму «диалектики души» Сергея. Писатель уже не может обойтись без определенной схемы движения этих чувств, мыслей, переживаний. ^ тогда появляются следующие строки: «Как хорошо,— подумал Сережа, потягиваясь на крыльце и вдруг ощущая свое молодое стройное мужающее тело,— и хорошо, что она приехала... И все, все хорошо... и надо умыться...» и т. п.

Снятие одной фразы («Как глупо я расчувствовался вчера!») и замена «нет» на «да» поразительно многое меняет. Исключается возможность направления мыслей и чувств по этому, заранее установленному диапазону внутренней противоречивости (как самих по себе, так и их осмыслению героем — «да», «нет», «расчувствовался»); отсекается многогранность, возможность дальнейшего противоречивого развертывания («да», «нет», «глупо расчувствовался вчера»); фраза сжимается в однолинейное, идущее в одном направлении (усиления), в одной плоскости осмысление («да», «да!»).