Но такая разностильность образов и глав романа не являлась результатом нарочитых, чисто формальных «проб пера» на одном, другом, либо третьем стиле. Момент «игры стилем» был всегда чужд Фадееву. И то, что художественный замысел и искания «синтетического стиля» поднимались на поверхность в виде последовательной смены стилей, обычно соответствующих тем или другим образам, было для Фадеева и неожиданно, и неприятно. «В «Последнем из удэге» ,..мне хотелось сделать нечто синтетическое... но... забивают детали, образы героев не перерастают в типические, расползаются...».

Писатель болезненно воспринимал стилевую разобщенность образов, их обособленность друг от друга, недостижимость синтеза в стиле. Образы, характеры тяготели к завершенности каждый в своей особенной форме.

Сложность работы над романом Фадеев пытался объяснить причинами субъективного свойства: «...трудности, которые стоят передо мной в процессе работы над романом «Последний из удэге»,— это не только трудности недостаточного писательского опыта, но еще и трудности недостаточного знания, недостаточного образования, недостаточного охвата всего многообразия жизни и в прошлом и в настоящем».

Действительно, эти трудности были и они имели значение. Но решающим являлся, конечно, момент объективный, определивший замысел такого размаха, обусловивший трудности его воплощения, трудности, порожденные самой жизнью, которую запечатлял художник. Хотел того Фадеев или нет, но его роман не только содержанием, образами, концепцией, проблематикой, но самим стилем, мы бы сказали, самой разностильностью отразил сложный, полный противоречий этап становления новой исторической эры. В нем запечатлелась полоса формирования нового человека, его. складывания по частям, кускам, граням, что выразилось в стиле как соединение (но еще не слияние) многих манер. В силу исторических условий герои романа Фадеева лишены гармоничности характера, ибо их человеческая ценность — для народа, страны, для будущего — только и могла в это время ба-зироваться на известной односторонности. Как говорил Петр Сурков Лене Костенецкой: «У нас ведь человечность тоже несколько односторонняя... приходится воевать, т. е. убивать людей и, к сожалению, не только призраков» (рукопись).

Роман, если можно так сказать, принципиально разностилен. Он разностилен несмотря на то, что отдельные образы внутри себя завершены. И эту особенность формы романа определил сам характер замысла — замысла, который мы назвали бы непрерывно движущимся. Непрерывно движущийся не в том смысле, что он менялся в силу непродуманности, или незрелости, или еще почему-либо. Основная его направленность была неизменной. Она распространялась вширь и вглубь, развертываясь то на одних, то на других героях, характерах, событиях, но оставалась все той же, на чем мы подробно останавли-вались в свое время.

Но само развертывание художественной мысли происходило не фронтальным движением, не вовлечением новых героев, не возникновением новых ситуаций либо поворотов сюжета, а как бы скачкообразно, от ступени к ступени, причем возникновение следующей ступени приводило к исчерпанности предшествующей.