Так же, как и в «Разгроме», начальные главы получают название — по ходу появления новых основных героев и новых ситуаций.

В рукописях романа мы встречаем следующее оглавление:

Глава I. Трое на перевале.

Глава II. Встреча с удэге.

Глава III. В ольгинском штабе.

Глава IV. Семка Казанок, по которому бабы скучают.

Глава V. Вторгается Сережина сестра.

Глава VIII. Долина Серебряной скалы.

Позднее названия глав автором снимаются.

Однако иной по самому существу своему замысел романа «Последний из удэге» (иной сравнительно с «Разгромом») не может и не хочет развертываться по-старому (по логике развития характеров и событий)... Он как бы взламывает уже ставшие привычными для писателя формы образного мышления и его воплощения, и в самом процессе становления нового метода ищет адекватного себе стиля, формы. Писателю приходится бороться с самим собою, со сложившимися и в какой-то мере устоявшимися принципами создания произведения.

В этом смысле любопытна работа писателя над второй главой романа . Наше обращение к рукописям романа «Последний из удэге» не преследует текстологических целей. В соответствии с задачей нашей работы нам интересно и важно проследить процесс становления и осуществления замысла романа Фадеева. А это требует обращения к черновым вариантам романа, оставшимся до сих пор читателю неизвестными. Анализ рукописей носит выборочный характер: мы останавливаемся лишь на некоторых образах и главах романа, чтобы на этих примерах показать диалектику замысла и его воплощения в творческой работе Фадеева.

Фадеев начинает вторую главу с описания психологического состояния Сережи после прощания с Боярином. Думы о настоящем перемежаются воспоминаниями — картинами прошлого; все это автор показывает в преломлении к качественно новому состоянию героя: Сережа совсем недавно порвал с прошлым, и глаза его еще только раскрываются для правильного видения Жизни. Само состояние героя (на переломе) и логика размышлений (непрестанные переливы чувств — разочарование, надежды, мечты, ощущение действительности) толкают Фадеева к привычному использованию толстовской «диалектики души», где «чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь, по всей цепи воспоминаний», где «мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше, сливает грезы с действительными ощущениями, мечты о будущем с рефлексиею о настоящем» - Такая структура психологического анализа, очевидно, и должна, по мысли автора, выразительнее всего передать переломное состояние героя.

««Какой он несчастный все-таки» думал Сережа, когда перевал далеко остался за их спиной. Он все пытался вернуть то приподнятое настроение, которое владело им на перевале, и порой это удавалось ему, но — нет-нет, и перед глазами всплывала нелепая фигура Боярина, как он разувал лапти, или, одинокий, спускался с перевала, размахивая руками. «Почему он, сам такой несчастный и забитый, не может понять, что инородцы, такие же несчастные и забитые люди, не враги ему, а друзья, с которыми он вместе должен бороться?...— думал Сережа. А Мартемьянов вот понимает, хотя он тоже не очень умный, да, да, он не очень умный, он даже тщеславный немного»,— и Сережа улыбнулся, вспомнив про воззвания о съезде, которые он нес в сумке. Они были отпечатаны на гектографе, пятьсот экземпляров, но случайно перед подписью «Мартемьянов» было пропущено «зам. пред. ревкома», и Мартемьянов, плохо владевший пером, целые сутки от руки восполнял этот пробел. «И все-таки, я люблю его,— думал Сережа,— он понимает... И инородцы, должно быть, чувствуют это — как они его любят!..