В эти же годы у Фадеева ширится интерес к психологии нового человека, рожденного Октябрьской революцией, еще часто и во многом несущего на себе родимые пятна старого, но уже нового, своеобразного в чем-то главном и основном. Новый человек воспринимается Фадеевым не только как новый герой по делам, поступкам, но и как носитель новой философии, новой морали, новой психологии. Стремление разобраться в психологии этого человека, увидеть через все наслоения именно то. что составляет его своеобразие и силу, проходит основной мыслью через дневники и записи 20-х годов. Выше, в связи с вопросом о «живом человеке», мы уже приводили одну из интереснейших записей писателя в те годы. Ясно, что без учета достижений Толстого в исследовании внутреннего мира человека Фадееву невозможно было бы художественно претворить свои размышления и наблюдения.

А. Бушмин сожалеет о том, что молодой Фадеев увлекся психологизмом Л. Толстого: «Если бы в поисках художественной опоры молодой писатель остановил свое основное внимание на Тургеневе, то, очевидно, он нашел бы у него все то нужное, что хотел найти и нашел у Толстого, и был бы свободен от того излишнего, что примешалось по инерции от толстовской психологической тяжеловесности». В подтверждение этой мысли Бушмик ссылается на слова самого писателя, сказанные им в одном из докладов в 1947 году (о симпатии и близости к Тургеневу). Но высказывание Фадеева относится к 40-м годам и характеризует собою уже более поздние поиски художника, новый этап его творчества. Оно нисколько не опровергает обращения Фадеева 20-х годов ко Льву Толстому. Литературная преемственность, обращение писателей к своим предшественникам, в особенности на каком-либо новом этапе литературного развития, совершается не произвольно (захотел — и выбрал), а в связи с общим движением литературного процесса.

Обращение молодого писателя к Л. Толстому, безусловно, помогло определиться и выразиться дарованию самого Фадеева: психологизм, диалектика души — все это обогатило его художественное творчество. Толстовский аналитический метод, толстовский реализм с его глубоким вниманием ко всему конкретному в искусстве, с его неприятием аллегорий, общих абстракций как нельзя более соответствовал думам Фадеева того периода о сущности искусства, его конкретности, сочетании интуиции и сознательного и т. д.

Итак, связь Фадеева с Толстым шла по широкой линии, а не сосредоточивалась исключительно на морально-философском моменте, мироощущениях (в плане «приятия» или «неприятия», полемики). Заметим только, что сама эта проблема «толстовского мироощущения у Фадеева» возникла в те годы в большой мере от неразработанности и смешения теоретических понятий.

Что же касается вопроса о «толстовском стиле», «толстовской структуре фразы», «толстовском типе психологического анализа» в «Разгроме» А. Фадеева, то большинство литературоведов здесь единодушны: они разделяют точку зрения на стиль «Разгрома» как на толстовский, видя в нем толстовскую структуру фразы с частыми повторами «не потому... а потому», «так как... то», «казалось» и т. д. Такие критики, как К. Зелинский, которые считают Фадеева писателем «горьковской школы», отрицая связь Фадеева со Львом Толстым в художественном методе, в идейном плане, даже они признают этот факт несомненным.