Литература изучалась каждой из групп со своей особенной стороны. Это-то и запутывало позднейших исследователей. Им казалось (и не без основания), что полной истины не найдешь ни в делах, ни в словах ни одной из групп. Отсюда и делался вывод, что литературный процесс 20-х годов «шел вне группировок», в то время как он складывался из всей совокупности течений и групп, где каждая представляла собой одну его грань. И лишь вся совокупность их усилий дает представление о процессе в целом. Но каждая грань, каждая группа, как всякая отдельная, отчасти изолированная и самостоятельная единица, неизбежно составляла лишь часть истины, естественно одностороннюю. Хотя, может быть, именно в силу этого она — эта грань — и была особенно глубокой разработкой той или иной стороны (образа, слова, метода и т. д.). В этом вся сложность процесса. Мы не имели возможности специально останавливаться на этом вопросе, а коснулись его лишь в отношении одной группировки — РАПП, даже еще уже: одного из писателей и критиков ее — Фадеева. Нам хотелось показать ту долю, которую внесла РАПП через одного из лучших своих представителей в общее течение литературного процесса 20-х годов. Бурная полемика, развернувшаяся в 1927—1930-е годы вокруг «Разгрома» и связанная с выяснением вопроса о традициях классиков в пролетарском искусстве, сводилась к проблеме: Л. Толстой и А. Фадеев. Почти все критики находили у Фадеева черты метода Л. Толстого, но по-разному понимали эти черты и оценивали их. «Фадеев, как и его герои, полон неизбывной, бурливой, телесной силы. Все чахлое, дряблое, неземное чуждо его здравому мирочувствованию... В этой здоровой телесности чувствуется что-то от мироощущения Льва Толстого, у которого вообще охотно и удачно учится молодой ху-дожник» 98. «Отталкивание от романтизма проявляется в творчестве Фадеева, в его любви к разоблачительству»,— пишет В. Ермилов. Это и есть, по его мнению, учеба у классиков, у Л. Толстого: «...именно тому, чему Ленин призывал учиться у Толстого, именно этому и учится у него Фадеев. Эта учеба ведет к более тесной зависимости от Толстого, в частности, к приемам построения знаменитой толстовской фразы с ее рассудочной логич-ностью, по формуле: «так как... то». Эту тесную формальную зависимость от Толстого Фадееву придется преодолевать,— он имеет все данные для того, чтобы не быть в тесной зависимости ни от какого самого гениального писателя и просто стоять на своих собственных ногах». «...Фадеев показал нам партизан подобно тому, как Л. Толстой показал войну и военных в Крыму и на Кавказе в 1850-х годах, в противовес батальному романтизму своих предшественников. Отсюда-то, может быть, и такое чрезмерное пристрастие Фадеева к толстовским приемам. Но так показать партизан можно было, только подходя к гражданской войне и революции не как к стихии, не с исступленной эмоциональной патетикой попутчика, а с трезвым анализом большевика, для которого революция, как море для моряка, ощущается как норма бытия, как место деловой работы». Однако автор с сожалением констатирует, что «реализм и психологизм задания обрекли Фадеева на следование классическим образцам в оформлении материала», что писатель подражает Толстому часто неумеренно и даже внешне («длинные рассуждения в стиле Толстого о подлинных переживаниях героев и о том, что им «казалось» происходящим в их душах» и т. п.).