Подчеркивая в молодом авторе соединение таланта со знанием конкретного материала, Вяч. Полонский пишет: «Здесь (в «Разгроме».— Л. К.) художественный талант и научное усвоение материала соединились вместе. А это еще раз говорит о том, какую крупную и серьезную силу имеет наша литература в Фадееве».

Положительно оценивая «Разгром», А. Воронский особенно восторженно приветствует в романе углубленный психологизм, проникновение автора в мир интуиции, объявляя: «И чем решительнее пролетарская литература пойдет по этому новому для нее пути, тем скорее она завоюет себе «гегемонию» органическими, а не механическими средствами».

«В «Разгроме»,— дополняет его Д. Горбов,— совершен первый (и пока единственный) выход художника, принадлежащего к РАПП, из мира штампа и голого по-каза действительности в мир эстетического претворения, в идеальный мир Галатеи».

Многие произведения 20-х годов, ныне уже забытые,— «Шоколад» Тарасова-Родионова, «Наталья Тарпо-ва» С. Семенова, «Рождение героя» Ю. Либединского и другие — вызвали бурные споры, гораздо более противоречивые и шумные, чем роман Фадеева. Но без преувеличения можно сказать, что ни одно произведение 20-х годов не прошло через столь продолжительную и непрерывную дискуссию (1927—1930), как «Разгром».

Полемика вокруг «Разгрома» явилась как бы проверкой на практике теорий и программ группировок. Ибо «Разгром» Фадеева был вехой в литературной жизни 20-х годов, началом нового этапа литературы. Оценка его в критике 20-х годов перерастала рамки простой оценки романа: речь шла о понимании самого процесса развития новой литературы, его истоков и перспектив, его направления.

Установки Лефа выразились яснее всего в выступлении О. Брика по поводу «Разгрома». Исходя из теории искусства как фактографии, утверждая за искусством право только на жанр агитки и видя будущность искусства в слиянии его с производством, О. Брик провозглашает, что создавать в настоящее время произведения искусства — бессмысленно и глупо, что «Разгром» Фадеева является произведением искусства, следовательно, он не нужен, более того — вреден, ибо расслабляет читателей эстетическими эмоциями, а Фадеев как большевик и художник пролетарской среды вообще поступил опрометчиво, решившись в наш век на создание художественного произведения. «Фадеев не поставил перед собой вопроса: имеет ли вообще смысл сейчас писать беллетристическое произведение на тему гражданской войны, о которой у нас сохранилось столько ценных и увлекательных документов». Были времена, продолжает О. Брик, когда литература была художественной, когда в центре ее внимания находилась личность человека, но это была литература буржуазная. Искусство же пролетарское не познает жизнь, а строит ее; оно должно покончить с изображением отдельного человека, с психологизмом и прочими пережитками буржуазной литературы: «Нужно поставить перед литературой задачу давать не людей, а дело, описывать не людей, а дело, заинтересовывать не людьми, а делами... интерес к делу для нас основной, а интерес к человеку — интерес производный».