Перед рассветом раздался бесцеремонный стук в дверь.
— Снова жандармы! — вздрогнула напуганная вчерашним визитом непрошеных гостей Александра Алексеевна.
— Спокойно, Шура,— тихо сказал Петр Михайлович, поспешно одеваясь.— Не выдавай себя. Держись!
Через минуту в комнате стоял жандарм и ожидал, пока профессор соберется в дорогу. Куда и надолго ли, жандарм и сам не знал. Ему было приказано немедленно привести профессора с медицинскими инструментами. Упоминание о медицинских инструментах немного успокоило Александру Алексеевну: видимо, кто-то заболел и Петра Михайловича повезут к больному.
Профессора привели в канцелярию гебитскомиссара. Там уже сидели врачи Кулиненко и Дербунов, товарищи Буйко по подпольной работе, а в углу съежился на стуле давний знакомый Петра Михайловича— местный врач Константин Назарович. Он был явно встревожен тем, что его под конвоем доставили сюда, но, когда и профессор появился в сопровождении жандарма, Константин Назарович еще больше заволновался. Этот добродушный и осторожный толстяк всю свою жизнь придерживался «мудрого», как ему казалось, правила: «Не тронь меня, и я тебя не трону». Внезапная оккупация Фастовщины потрясла его: он растерялся. Все же Константин Назарович тайком, как мог, помогал беглецам из плена. Именно он в критическую минуту убедил шефа больницы, что больной Буйко вполне благонадежный человек. Но он не допускал и мысли об участии в подпольной борьбе. Два события, последовавшие одно за другим,— вчерашний обыск в доме профессора и то, что их сейчас в такую рань пригнали под конвоем в канцелярию гебитскомиссара, обдали холодом его душу. Константин Назарович испугался, не слишком ли неосмотрительно вслед за профессором переступал он порой черту запретного...
Почему их привели к гебитскомиссару до рассвета, так и осталось неизвестным. В приемной под охраной жандармов они просидели часов до девяти утра. Никто ни о чем не спрашивал их, никто ничего им не говорил.
В девять часов всех врачей вызвал к себе в кабинет гебитскомиссар фон Эндер. Это был спокойный, уверенный в себе, тучный пруссак с поседевшими, взвихренными под Бисмарка длинными усами.
— С нынешнего дня вы мобилизованы,— внушительно сказал фон Эндер.
