— Нет, нет, он в самом деле болен,— неизвестно откуда появилась смелость у фон Эндера.— Уже месяц лежит.
— Целый месяц?
— Да, герр оберштурмбанфюрер. Я лично проверял.
Он стремился хотя бы в этом не уронить своего престижа, тем более что он действительно сам следил за каждым шагом профессора и знал о нем значительно больше, чем уполномоченный из гестапо — личный помощник оберштурмбанфюрера. И хотя никаких достоверных доказательств, порочащих Буйко, у него не было, тем не менее, чтобы доказать свое усердие, фон Эндер поспешил сказать:
— Я думаю, нечего с ним нянчиться.
— Нет,— резко возразил оберштурмбанфюрер.— Не трогать! Ни в коем случае! Я сам им займусь.
После отъезда чрезвычайной комиссии в городе неожиданно для всех воцарилось полное спокойствие. Даже мобилизация прекратилась. Люди осмелели, начали появляться на улицах, выходили на базар.
Профессор уже второй месяц был прикован к постели. Первые две недели после возвращения из Мохначковского леса он находился в таком состоянии, что друзья даже потеряли надежду на его выздоровление. Теперь ему стало легче. Нужен был только покой. Однако глухое затишье, наступившее в городе, тревожило профессора. Он чувствовал, что гестаповцы готовят какую-то новую западню. Но что — не мог разгадать.
По ночам его мучили кошмарные сны. В последнее время Петру Михайловичу особенно часто являлся во сне рязанец. То будто они вместе бежали из колонны военнопленных, бежали и клялись до смерти не оставлять друг друга, то вдруг Буйко видел рязанца на виселице, и тот с презрением бросал ему в лицо: «Предатель!.. Вы все тут предатели!..»
Профессор вскакивал с постели, ходил по комнате, но образ человека со шрамом на щеке и наяву не оставлял его.
Однажды ему приснился Ясик, которого он не видел с того страшного дня. (Ясик исчез, и никто о нем ничего не знал. Приходила мать Ясика, расспрашивала, плакала. Она искала сына всюду — и в городе, и в соседних селах, но не находила.) И какой же красивый был мальчик в своем алом пионерском галстуке! Он танцевал от счастья и все звал профессора поскорее идти на демонстрацию. «На какую демонстрацию?»— «А разве вы не знаете? — говорил Ясик, и говорил уже не жестами, а словами: — Война окончилась!»
