Он возглавлял чрезвычайную комиссию, посланную в Фастов для расследования причин срыва мобилизации населения на работу в Германию. Но комиссия обнаружила непорядки не только в области мобилизации: на Фастовщине саботировали сбор налогов; по району уже и днем нельзя спокойно проехать — в каждом лесу партизаны.
— Вы очень мягкосердечны, герр фон Эндер,— распекал гебитскомиссара оберштурмбанфюрер из киевского гестапо.— Я вижу, у вас много больных и мало виселиц! Почему у вас нет повешенных на балконах? Почему, я вас спрашиваю? Вы все цацкаетесь с ними. Все ищете доказательств их вины. Кто вам дал право искать эти доказательства?!
Взглянув на только что поданную адъютантом оперативную сводку о количестве боев с партизанами за последнюю неделю, грозный оберштурмбанфюрер подскочил как ужаленный:
— О майн готт!.. Что же вы делаете? Ведь вы мне здесь второй фронт открыли!..
Фон Эндер молчал, хотя и считал упрек явно несправедливым. Разве только на Фастовщине партизаны? А на Черкасщине и Житомирщине их разве меньше? Известно, что во многих областях Украины уже и танки не помогают. Целые дивизии убегают от партизан. А ему дали всего два полка на район и хотят, чтоб партизан не было.
Но фон Эндер не посмел возражать оберштурмбанфюреру. Стараясь выглядеть дисциплинированным и исполнительным офицером, он то и дело щелкал каблуками, усиленно подтягивал свой отвислый живот, отчего становился еще более смешным.
На столе перед киевским гестаповцем лежала толстая папка — дело, заведенное на профессора Буйко. Гестаповец долго и внимательно всматривался в фотографию врача, так быстро завоевавшего широкую популярность среди населения.
— Где он?
— Он болен, герр оберштурмбанфюрер.
— У вас тут все прикинулись больными.
