Однажды фон Эндер явился на комиссию особенно раздраженным. В киевском гебитскомиссариате были недовольны ходом мобилизации по Фастовскому району. Из Фастова почти не поступали мобилизованные. А те, которых присылала комиссия, были хилые, болезненные, их приходилось отправлять назад. Фон Эндера предупреждали о множестве искусственно вызванных заболеваний, высказывали подозрения относительно местных врачей — членов комиссии. А тут еще, как назло, ночью из эшелона сбежали двадцать мобилизованных. В белом халате, в резиновых перчатках фон Эндер вслед за врачами осматривал и ощупывал каждого человека и сам делал заключение, кого освободить, а кого отправить в эшелон.
Конечно же профессор и его коллеги прекрасно понимали, что освобождать от мобилизации всех подряд невозможно. Тут, как и на поле боя, бывали неизбежные потери. И нередко очень горькие.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил фон Эндер, заметив, что профессор уж очень долго возится с одним пятидесятилетним, на вид совершенно здоровым крестьянином.
Петр Михайлович действительно чересчур долго осматривал этого крестьянина. Однако никак не мог прийти к какому-то решению. Крестьянин вдруг, словно невзначай, шепнул: «Второй за мною — шпик...» Профессор насторожился. Но сделал вид, что не расслышал его. Тот снова потихоньку повторил: «Второй за мною — шпик, берегитесь!» Буйко начал вертеть пациента во все стороны, заставляя без нужды сгибаться, разгибаться, а сам все думал: «Кто он такой? Откуда ему может быть известно, что в очередь затесался шпион? А может, шпион-то он сам?» Петр Михайлович колебался — освобождать этого крестьянина или не освобождать? У мобилизуемого была справка, что он страдает ревматизмом. Профессор видел: признаки болезни вызваны искусственно, однако его можно было бы освободить. Но кто он? Если в самом деле искренний доброжелатель профессора, то грех было бы такого послать на фашистскую каторгу. А если шпион?..
Фон Эндер не выдержал. Небрежно толкнул крестьянина под ребра, как бы испытывая на устойчивость, и приказал отправить в эшелон.
