Для установления «окончательного диагноза» Петр Михайлович выписал девушке направление на санэпидемстанцию. Врач санэпидемстанции Дербунов знал, что оккупанты боятся малярии. Боятся ее даже больше, чем чахотки. Знал он, для чего к нему присылают больных. Поэтому все приходившие сюда с направлением от профессора возвращались со справками о заболевании тропической малярией.
Девушка молча взяла записку и вышла.
Следующим в комнату, где работала комиссия, вошел высокий парень. Это был один из окруженцев. Еще месяц тому назад он скрывался от полиции, ночевал в овинах, на огородах — оборванный, завшивевший, до предела истощенный. Но ему посчастливилось: его приютила бойкая молодушка, женщина заботливая и привлекательная. Спрятала, выходила, да еще и мужем своим назвала. За месяц жизни у нее парень окреп, поправился. Так в приемных мужьях всю войну предполагал отсидеться. И вдруг как снег на голову — мобилизация. Его вызвали в полицию, бросили в машину и привезли сюда.
Дожидаясь вызова на комиссию, он сжевал весь табак, который оставался в кисете,— не взяло; наелся какой-то травы — не подействовало; готов был выпить целую бутылку табачного отвара, но его невозможно было достать. Окруженец проклинал себя за то, что уродился таким здоровым и выносливым — никакая болезнь к нему не приставала.
И вот он стоит перед профессором, красный, вспотевший, тревожно посматривая на него исподлобья. Профессор выслушал его, выстукал пальцами грудь, спину, поставил на колени, заставил лечь, снова на колени и снова лечь — парень даже запыхался. А профессор, не давая ему отдышаться, заставлял сгибаться и разгибаться, ложиться и вставать.
— Фамилия? — строго спросил Петр Михайлович.
— Бов... Бовкало! — с трудом произнес запыхавшийся парень.
— О, фамилия громкая, а здоровье — хрупкое! Тебе, парень, лечиться нужно.
Бовкало вытаращил глаза: он что-то не понял или над ним смеются? А может быть, у него и в самом деле какая-нибудь скрытая страшная болезнь? Пользуясь тем, что фон Эндер вышел в другую комнату, профессор все тем же суровым тоном продолжал:
— Да, да, нужно лечиться, а то погибнешь. И самое лучшее лекарство — лесной воздух. Понятно?
