Ясик заботливо поставил на табуретку возле Петра Михайловича стакан воды и подошел к зеркалу. Грисюк подарил ему новенький пионерский галстук. Мальчик был так обрадован и возбужден, что не хотел спать. Он вертелся около зеркала, то выше, то ниже подтягивая галстук. Глаза его светились счастьем. Уже больше года не надевал он красного галстука. И сейчас подарок Грисюка напомнил ему школу, товарищей, праздничные пионерские костры.
Профессор смотрел на мальчика и невольно сам проникся его радостью. Алый цвет галстука пробудил и в нем волнующие воспоминания о недавнем прошлом, мирном, спокойном. Он мысленно перенесся на шумный и веселый Крещатик, где в море цветов шагали праздничные колонны счастливой детворы и среди других детей — его сыновья. Гордо и радостно пламенели на солнце их пионерские галстуки...
Утром жители Фастова были взволнованы известиями об очередных успехах партизан. Бурной, грозовой ночью они разбили железнодорожные мосты сразу на трех направлениях: на киевском, казатинском и белоцерковском. Движение поездов прекра-тилось. Это действовали отряды партизан, с которыми Буйко и Грисюк еще не имели связи. По улицам города опять заметалась жандармерия, а на площади появилась огромная виселица.
Как бы предчувствуя беду, профессор, направляясь на комиссию, специально прошел через площадь, чтобы узнать, нет ли среди повешенных его друзей и соратников. Предчувствие не обмануло Петра Михайловича. Среди них он увидел арестованного вчера машиниста, и здесь же— профессор глазам своим не поверил — раскачивалось безжизненное тело студента, который в форме жандарма ночью приходил к нему, с которым он сегодня, всего несколько часов тому назад, расстался за городом.
«Что это значит?.. Как это случилось?» — словно тисками сжало сердце. Он чувствовал, что это еще не все, что вот-вот обрушится новый удар, и кто знает— выдержит ли он его...
Улица была безлюдной, как будто вымершей. Лишь изредка женщина или ребенок боязливо пробежит со двора во двор — и снова ни души.
По дороге профессора догнал Чубатый. Догнал и, не задерживаясь, опередил его, сделав вид, что не имеет с ним ничего общего.
— Эшелон задержан. Стоит на станции,— еле слышно бросил он на ходу и, не замедляя шаг, поспешно свернул в другую сторону.
«Значит, спасение рязанца сорвалось»,— с болью подумал профессор.
