— Кого отправляют? — спросил профессор.
Он, конечно, понимал, о чем она говорит, и не заподозрил ее в неискренности. Но у него уже выработалась привычка подпольщика — не раскрывать тайну задуманной операции даже самым ближайшим товарищам. И не потому, что он не доверял им, а потому, что не хотел, чтобы в случае провала операции они попали вместе с ним на виселицу. О каж-дой операции знал только тот, кто непосредственно принимал в ней участие.
Не отвечая на вопрос Петра Михайловича, машинистка еле слышно добавила:
— В три часа ночи.
Женщина умышленно сказала правду.
— Я чувствую себя очень скверно,— никак не реагируя на ее сообщение, пожаловался профессор.— Я болен.
Она проводила его домой. Даже помогла лечь на диван и поудобнее подложила ему под голову подушку.
— Может, вам что-нибудь нужно? — намекнула она на свою готовность сделать для него нечто более важное, чем та помощь, которую только что оказала.
— Если вам нетрудно...— проговорил профессор и запнулся.
Он хотел было попросить, чтобы она пригласила сюда Чубатого. Женщина затаила дыхание. Она уже рассчитывала услышать от него то, чего так добивалась. Но профессор болезненно простонал и после паузы промолвил:
— Если вам нетрудно... сообщите мне, когда придет фон Эндер... У меня нет сил ожидать его там... Сами видите...
Женщина вышла.
Профессор сразу же поднялся с дивана и стал нетерпеливо поглядывать то в одно, то в другое окно.
Однако время шло, приближался вечер, а ни Ясигс от Грисюка, ни Чубатый со станции все еще не приходили.
