И в этот день комиссия не работала. Когда Буйко вошел в канцелярию, у стола стоял с газетой в руках обер-лейтенант Шнапер. Это был первый помощник шефа жандармерии, бдительно надзиравший за работой аппарата комиссии. По его спесивому, самодовольному виду нетрудно было догадаться, что он только что прочел вслух сообщение об очередной победе гитлеровцев на фронте. Об этом же свидетельствовала и явная растерянность Константина Назаровича, который неуклюже топтался в углу.
— Со Сталинградом покончено,— комментировал Шнапер прочитанное.— А это значит, господа, не пройдет и недели, как и Москве придет конец!
Профессор тяжело опустился на стул. Сердце заныло. Стиснув зубы, он про себя повторял:
— Давай, давай! Я выдержу!.. Я выдержу. Я все-е...
— Что с вами, Петр Михайлович? — подскочила к нему рыжая машинистка.— Ой, да ему плохо! — засуетилась она, хватая стакан с водой.
— Ему уже несколько дней нездоровится,— поспешил напомнить Константин Назарович.— Сердце больное.
Шнапер снисходительно поморщился:
— В таком случае надо лежать.
— Я еще вчера советовала ему полежать, пока нет работы,— с видом неподдельной озабоченности говорила машинистка.
— Ничего...— упавшим голосом проговорил Буйко, выпив немного воды.— Давняя... хворь...
Ему помогли перебраться к открытому окну, затемненному деревьями.
А жара все усиливалась, становилась просто невыносимой. Казалось, небо готово обрушиться на людей раскаленным куполом, чтобы сжечь, испепелить, удушить все живое на земле. Под вечер снова появились тучи и засверкали молнии.
Буйко медленно возвращался домой. Мимо него промчалась колонна автомашин с немецкими солдатами. За машинами прогромыхали два танка. И машины, и танки, видимо, только что прибыли с эшелоном. Профессор считал машины и тревожно думал: «А это что значит?» Он хорошо понимал, что появление в городе регулярных войск не могло быть слу-чайным. Видно, гитлеровцы что-то затевают...
