Профессор был восхищен отвагой этой женщины. Он поскорее обработал и забинтовал рану, поблагодарил и отпустил пациентку.
Потом, закрыв дверь на крючок, принялся расшифровывать записку. Чубатый сообщал, что сейчас прийти не может: жандармерия следит за полицией, несколько полицаев уже арестовано. Если удастся, он постарается прийти ночью.
Это была тревожная новость. Но то, что сообщалось во второй части шифровки, особенно взволновало его: «Вагон отправляют в три часа ночи. Немец, на которого мы возлагали надежды, расстрелян перед строем...»
На дворе поднялась буря. После дневного зноя и душного вечера она внезапно, как гром с ясного неба, обрушилась на землю — рванула деревья, зашумела, загудела, закружилась облаками черной пыли и загрохотала по железным крышам, будто по ним понеслись кони. Буря не унималась, становилась все сильнее. Она неистовствовала, метала, разбрасывая все, что попадалось ей на пути, словно хотела сорвать с места город и пылью развеять его по степи. Где-то вблизи жалобно дзинькнуло стекло. Это у соседки была не закрыта оконная створка. Задребезжало и звякнуло о камень пустое ведерко, висевшее на колышке, и покатилось по двору. Холодные струйки дождя, прорвавшись сквозь щели окна, брызнули Петру Михайловичу в лицо. Вдруг небо озарилось яркой вспышкой молнии и грозно, жутко загремело над городом.
В окно трижды постучали. Постучали тихо, словно выбивая пальцами дробь. Так всегда стучал Ясик.
Профессор медленно открыл дверь, но через порог переступил не Ясик, а мокрый от дождя жандарм.
— Вы ко мне? — настороженно спросил профессор по-немецки.
— Да, к вам,— ответил тот на чистом украинском языке. Заметив тревогу и недоумение в глазах профессора, улыбнулся и добавил: — Петр Михайлович, помните, как на одном из экзаменов в мединституте вы поставили мне двойку по хирургии только за то, что у меня всегда красовалась двойка по немецкому?..
