XXII

Как известно, москвичи, попавшие в эвакуацию, могли вернуться в Москву только по вызову, по пропуску. Так что свидание с Агнеш казалось безнадежным.

Помог опять Фадеев. Послал вызов от газеты «Литература и искусство», гласившей, что «сотрудница газеты должна срочно выехать на работу в Москву». И два месяца спустя, в конце июня, она приехала.

На другой же день поехали мы в Переделкино.

Те же неизменно зеленые сосны. Чудесный летний день Подмосковья.

Трудно было даже вообразить, что где-то идет война, что люди мучаются и где-то кто-то несчастлив.

Мы сидели на боковой веранде. И Фадеев заговорил, с трудом, словно ему нужно было сделать нелегкое признание:

— Знаешь, Анатолий, мы все уже руки опустили... Ничего, мол, не выйдет. И... вдруг восемь месяцев назад вызывают меня... Прямо к наркому... А он про тебя расспрашивает. Я никак не пойму: что случилось? Почему именно сейчас интересуются? И как это ему в голову пришло? Оказалось, что попало ему в руки бог знает которое заявление Агнеш! Скажи по-честному, — обернулся он к ней, — сколько ты написала заявлений?

— Не считала, Александр Александрович. Во всяком случае, не меньше трех в неделю... Только вперемежку по разным адресам.

— Не меньше трех в неделю, — повторил Фадеев.— Шесть лет подряд…

Он помрачнел. Видно было: о чем-то мучительно размышляет.

— Если б мы все были такими же, как эти женщины... Ходили, писали, протестовали упорно... как настоящие коммунисты... Шли на риск, вернее сказать, не считались ни с чем... Если б мы все вели бы себя так же, как Агнеш, тогда... — И он замолк. Встряхнул головой. - Вы не знаете, как я счастлив, что вы опять вместе!