XIX

Светлый апрельский день. Послеобеденный час. Москва. Я на улице. Куда идти? Квартиру отняли. Семья в эвакуации. И решил я направиться к Евгении Федоровне Книпович. Она жила еще тогда на улице Веснина.

Одет я был так, как одевались в тех местах все люди одной со мной судьбы. На четвертом году войны это никому не бросалось в глаза.

В руке узелок. В кармане восемьдесят рублей. По тем временам сущий пустяк.

Книпович знала от Фадеева, что меня должны освободить, и уже несколько дней все сидела дома. Ждала.

Увидев меня, она оцепенела и ничем не выдала волнения, сдержав этим, по счастью, первый взрыв чувств и у меня.

Сказала, что пока я буду жить у подруги Агнессы — Ани Млынек (они вместе учились в ИФЛИ). Дала мне адрес. И я направился туда со своим узелком.

На улице уже стемнело. Извещенная по телефону, Аня примчалась домой. Я попросил ее немедленно проводить меня к Фадееву.

То ли потому, что прошло шесть с половиной лет, то ли потому, что Москва была затемнена, а может быть, всему виной было мое волнение, — но я не мог найти дома, в котором жил Фадеев, хотя и пришел в Большой Комсомольский и был шагах в тридцати от него.

Попросту запамятовал, что этот дом стоит во дворе.

Растерянный, вернулся я обратно.

Что случилось? Память изменяет? Как же быть? Решил пойти к одному венгерскому писателю. Его тоже не оказалось дома. Жена этого писателя указала, где я могу его найти. Аня пошла проводить меня и туда.

Город погружен во тьму. Окна затемнены. Нигде ни полоски света. (Там, далеко, где я жил эти годы, затемнения не было, не требовалось.)

Улица Горького.

Огромные незнакомые силуэты домов, выстроенных за мое отсутствие.

...С трудом разобрали мы с Аней номер дома.

В парадном темно. На лестнице тоже. По две квартиры на каждом этаже. Одна слева, другая справа. Третий этаж. Звоню. Открывается дверь. В дверях — старик Тренев. Не узнает меня. Смущенно спрашиваю, не знает ли он, где живет такой-то. Но прежде чем Тренев успевает ответить, кто-то выскакивает из комнаты, — видно, на мой голос, Павленко!

Смотрим друг на друга.

— Анатолий! — тихо говорит Павленко, с трудом приходя в себя. — Вернулся. Ну, слава богу! Где же ты живешь? Оставайся у меня. Живи у нас. — И снова: — Анатолий!.. Ну, теперь все хорошо...

Что мне было ответить ему? Даже паспорта нет у меня. Только бумажка: «Освобожден из-под стражи».

В дверях появляется жена Павленко. Наташа. Сложив руки на груди, она произносит только три слова:

— Оставайтесь у нас...

— Не-ет, — отвечаю я глухо. — Нет... Я ищу квартиру одного венгерского товарища. Я... я... потом к тебе приду. Петя... А сейчас... Не сердитесь...

Квартира, которую я искал, оказалась на другой стороне площадки.