Высокий, худощавый, в своем длинном и каком-то негнущемся пальто, он и по наружности и по сдержанности манер казался похожим на парня из старообрядческой крестьянской семьи. Только позже разглядел я характерную ладность его сложения, юношескую красоту и легкость фигуры, — такие лица, такие фигуры можно встретить на полотнах Сурикова, рядом с Ермаком, Разиным или среди мятежных стрельцов. Держался он с большим достоинством, за похвалы благодарил сдержанно. Мне сразу очень понравился этот немногословный и, видимо, сильный молодой человек.

После гражданской войны начался неслыханный расцвет советской литературы. Наш журнал был одним из центров ее собирания. При журнале и издательстве «Молодая гвардия» существовал одноименный кружок, объединявший молодых писателей. Я пригласил нового нашего товарища посещать этот кружок, и он согласился.

Когда спустя некоторое время А. А. Фадеев написал второе свое произведение — «Против течения», тоже предназначенное для журнала «Молодая гвардия», он прочел его на заседании кружка. Это второе произведение было написано заметно лучше, основной конфликт был острее, сюжет стройнее, драматичнее. Эпизод гражданской войны изображен был так, как мог изобразить его только человек, сам являвшийся участником гражданской войны. Еще одна черта проступала в этом рассказе: чувствовалось, что автор его коммунист, понимает психологию коммунистов, что он свой человек в партии.

При чтении рассказ в общем понравился, хотя вокруг него сразу вспыхнули горячие споры. Реализм, уже обозначавшийся как основная особенность нарождающейся советской литературы, подвергался тогда довольно энергичному обстрелу как со стороны прямых эпигонов декадентства, так и со стороны всевозможных лженоваторов. Фадеева упрекали в неразработанности формы, причем под «формой» подразумевалась крикливая яркость стиля, — это была дань имажинизму, оказавшему сильное влияние на тогдашнюю литературную молодежь.

К критике Фадеев относился внимательно, хотя она порою носила характер довольно бесцеремонный и малодоказательный, вплоть до обвинений в бездарности, впрочем исходивших чаще всего от людей не очень талантливых. Кстати сказать, такая критика, даже при всей своей вкусовщине и резкости, куда лучше и полезнее вежливых недоговоренностей, а то и прямой слащавой лжи, и я вспоминаю о схватках и спорах на наших кружках того времени как о хорошей литературной школе.

Я не помню, чтобы в тот период мы часто виделись с Фадеевым. Как-то встретились в кино. Саша был со своими товарищами по академии. Он сказал, что оставляет академию и вместе с товарищем Землячкой уезжает в Ростов-на-Дону, где будет вести партийную работу. Было это вскоре после смерти Владимира Ильича, и я не удивился: у всех нас смерть Ленина вызвала именно такие настроения — ближе к партии, к народу.

Почему-то мне особенно запомнилась эта встреча. При обычной внешней сдержанности поведения почувствовалось, что он еще очень молод, по-хорошему молод. До сих пор помню, с каким глубоким уважением проговорил он: «Товарищ Землячка...» В этом выразилось то самое чувство, которое питало наше поколение партийной молодежи к старым большевикам.