I

Лето 1923 года было дождливо до крайности, земляника в перелесках Кунцева, где я с семьей своей жил тогда на даче, так и не созрела. Зато грибов было множество, и мы в непромокаемых плащах ходили их собирать.

Я работал тогда в редакции журнала «Молодая гвардия», два раза в неделю ездил на поезде в Москву и каждый раз привозил кипу рукописей, чтобы читать их дома. В такой вот дождливый день взялся я за чтение одной из них. Это была рукопись в буквальном смысле слова — не напечатанная на машинке, а написанная от руки очень аккуратно и старательно, разборчиво и грамотно. Называлась она «Разлив». Фамилия автора мне ничего не сказала.

С тех пор я это первое произведение Александра Фадеева уже не перечитывал, пожалуй, лучше всего будет, если сейчас, по прошествии более чем тридцати лет, я напишу о своем тогдашнем впечатлении.

Читая, я все поглядывал за окно, обтекающее дождевыми каплями, видел там кунцевскую, довольно чахленькую, дачную природу. А рукопись рисовала природу необыкновенную— с высоченными кедрами, горами-сопками, долинами-падями и буйной рекой, сокрушительный разлив которой описывался в этой маленькой повести. И люди, о которых рассказывал автор, были под стать природе: сильные и смелые, страстные и правдивые; главный герой — охотник Персти, из рода землепроходцев, первооткрывателей этого края, и девушка, возлюбленная его. С опасностью для жизни она отправляется на лодке, чтобы предупредить о надвигающемся бедствии.

Конечно, я и тогда заметил некоторые недостатки композиции, стилистические погрешности, но все это покрывалось общим ощущением свежести и силы юного своеобразного таланта.

В этой повести радовало все — и то, что новый писатель еще молод, и то, что он близок к народной жизни и советской современности. При всем своем дальневосточном, «экзотическом» колорите, произведение это было по-настоящему русское, а если что-то в нем напоминало Джека Лондона (позднее мы шутливо называли это Сашиным «джеклондонизмом»), то это объяснялось просто тем, что жизнь на Дальнем Востоке дикостью природы и суровостью условий существования во многом сходна была с жизнью на Аляске.

Спустя несколько дней автор пришел в редакцию «Молодой гвардии», помещавшуюся в Доме печати, на втором этаже. Кроме меня рукопись прочла Лидия Николаевна Сейфуллина, после чего повесть была принята к печати.

Об этом-то я и сообщил молодому человеку высокого роста, в кепке и длинном пальто или плаще. С того момента, когда мы, начав разговор, взглянули в глаза друг другу, мне особенно запомнились его глаза: в их яркой синеве было что-то твердое. Взгляд серьезный и словно испытующий. Таково было первое впечатление. Потом я лучше рассмотрел эти глаза, с их любопытствующим и, как сказал один наш общий друг, смышленым выражением. Много раз видел я эти глаза и добрыми, и грустными, и нежными, и решительными, и даже яростными, когда в них словно загорался синий огонь. Но никогда не видел в них тусклого равнодушия и мелочного ожесточения.

Первая встреча была короткая. Я добавил еще несколько слов похвалы по поводу рукописи и задал вопросы анкетно-биографического характера. Молодой человек рассказал, что учится в Горной академии.