Вот что он писал мне в 1930 году: «...Ты помнишь, что, критикуя в свое время «Поворот», я говорил тебе, что на мой взгляд там есть излишек детальной, иногда мельчайшей психологизации (например, в обрисовке Ольги и в других местах), который — плюс излишек рассуждений и объяснений в «Повороте» — делает вещь статичной, это во-первых, а во-вторых, превращается в нечто самодовлеющее, интересное само по себе, но не необходимое для обрисовки характеров в свете основной идеи. В «Рождении героя», вещи мне, в отличие от «Поворота», очень нравящейся и, с моей точки зрения, лучшей из тобой написанного, этих недостатков гораздо меньше. Но они тоже есть, причем в том варианте, который ты читал самым первым, их было меньше, чем в том, который ты сдал в «Октябрь».

...Надо сказать, что некоторые такие вещи я заметил у себя в «Последнем из удэге», — в свое время некоторые из них ты мне сам указывал, — и я беспощадно их теперь вымарал. Вымарывал я у себя не только такие, которые художественно фальшивы, но и такие, которые правдивы, но не обязательны — вообще всякий «психологизм» самодовлеющего (подчеркнуто А. А. Фадеевым. — Ю. Л.) характера. Такой психологизм чужд нашему методу... нам нужно отгораживаться от их перегибов в другую сторону... Если в первый период, когда мы боролись (внутри пролетарской литературы) главным образом со схемой и со штампом, мы с радостью отмечали в таких, например, произведениях, как «Преступление Мартына» и «Наталья Тарпова», все то, что шло против схемы и штампа, — то на данном этапе полезно и в какой-то степени отгораживаться от них, не соглашаться, когда их метод отождествляется с нашим, ибо у них действительно есть элементы самодовлеющего психологизма. В интересах чистоты того метода, который мы выковываем, — надо драться на два фронта, ибо в нашей организации много такого народу, который, начиная писать, органически (что очень хорошо) обнаруживает склонность в сторону психологических излишеств или в сторону «душеустрояющих» психологических характеристик, а их всех отождествляют с нами...

...«Разгром» в этом отношении был «идеален» — там почти все соподчинено основным социально-индивидуальным характеристикам —основной идее. В «Удэге» при общем углублении я видел много психологических излишеств. Ты не можешь себе представить, сколь стало его веселее читать, когда я их сейчас изъял. Меня поразило, как в этом смысле блестяще — очень экономно, строго написаны Валины «Сестры» и «Индивидуальное воспитание» Маркушки».

С чувством глубочайшей признательности к ушедшему другу перечитывал я это письмо. Для моего дальнейшего развития оно сыграло огромную роль, оно помогло мне избавиться от того излишества детальной психологизации, которая сильно мешала мне в моей творческой работе. Только преодолев этот недостаток, я смог осуществить и довести до конца эпический замысел своей трилогии. Если бы я не стремился со всей сознательностью избавляться от этого недостатка, я бы не смог пойти дальше первых страниц этого труда.

Это письмо примечательно также и тем, что оно показывает, чем был Фадеев внутри РАПП — и не только по отношению ко мне, но и по отношению к тем из наших товарищей, которые интересовались не заседательской суетней и трескотней, а творческой работой. Я без труда мог бы назвать ряд ныне здравствующих и успешно работающих в литературе писателей, по отношению к которым А. А. Фадеев был постоянным другом и советчиком.