На свадьбах и на октябринах у Сашиных друзей было непринужденно весело. Только на октябринах сверх танцев и пения хором показывали сморщенного, красного младенца (где-то они теперь, граждане рождения 1926—1927 годов?) и торжественно нарекали каким-нибудь модным именем, облюбованным при участии ближайших друзей. Обычно это были Марат, Электрон или Владлена...

— Ну, как твой Электрон? — спросил я однажды у одного из Сашиных друзей, позднее уехавшего на партийную работу в деревню.

— Какой там Электрон! — махнул он рукой. — Зовем теперь Колька... Деревня категорически не приняла этих наших новшеств. А когда в школу пошел, прямо задразнили.

Я сейчас потерял из виду этого товарища, а он был прообразом Петра Суркова в романе «Последний из удэге» — большеголовый и сероглазый, в каждом слове его чувствовались сила и мягкость.

Особенно запомнились мне наши прогулки. Еще в 1921— 1922 годах, только приехав в Москву, я много ходил пешком по дорогому нашему городу, к которому испытывал какое-то по-сыновнему нежное чувство. Саша тоже любил Москву. Особенно много гуляли мы по Замоскворечью. Здесь, на заводе Людвига Смита (позже «Красный блок»), Саша в свое время работал секретарем партийного комитета. Здесь, на заводе имени Владимира Ильича, работал и я.

Мы были движимы одинаковыми чувствами, когда после окончания гражданской войны шли на завод. В рабочем классе видели мы то, что может видеть в нем коммунист: спасительную силу, призванную одолеть капитализм и открыть человечеству дорогу к коммунизму.

Этим обусловлен был наш интерес к истории рабочего класса, конкретно — к истории заводов, предприятий и фабрик, где, по нашему разумению, в то время складывались новые, социалистические отношения между людьми.

Во время таких прогулок вдруг становилось понятно, почему некоторые улицы Москвы называются то Огородники, то Садовники, — заводы были еще вкраплены в кварталы деревянных, окруженных большими садами и огородами домиков. Самые заводские здания состояли из многих напластований, как, например, упомянутый мною завод имени Владимира Ильича, бывший завод Гоппера.

И тут же, рядом с заводами, перед которыми мы благоговели, как перед средоточием классовой энергии пролетариата, еще высились монастыри. Нетрудно было представить себе, как выглядела Москва в то время, когда эти монастыри представляли собой крепости, защищавшие столицу Московского государства.

Москва-река еще текла среди зеленых берегов, на Кадашевской набережной еще мокли в воде кадки, которые изготовляли тамошние кадаши. Петухи кричали по всей Москве, зеленая короткая травка пробивалась сквозь плиты тротуаров, сложенных из белого московского камня.

А Красная Пресня?.. Тут каждый переулок рассказывал о революционной борьбе, и один рассказ не походил на другой.

Я все лучше узнавал Сашу Фадеева и все крепче привязывался к нему. То самое первое впечатление сдержанности, собранности, скромности и силы, которое привлекло меня при первом знакомстве с ним, не только не исчезало, а становилось все глубже и богаче.