Вот почему первоначальным зерном романа была встреча Сережи Костенецкого с удэгейцем, старым знакомым большевика Мартемьянова. Удэгеец этот в свое время спас Мартемьянова.

Зрительное, если можно так выразиться — живописное, выражение этого замысла дал Саше художник Гоген в его изображении жизни майорийцев. Я ли передал ему свое вос-хищение Гогеном, или он сам открыл его для себя, этого я не помню, но мы сходились в своем отношении к этому замечательному художнику. Из-за него посещали мы Музей за-падной живописи, еще когда он назывался Щукинской галереей и помещался в Большом Знаменском переулке. Потом эта галерея была объединена с коллекцией Морозова и пере-ведена на Пречистенку, ныне улицу Кропоткина, и мы стали ходить туда.

Влияние Гогена было настолько сильно, что первоначальные варианты тех глав «Последнего из удэге», которые касаются жизни удэгейцев, и особенно пейзажи в этих главах, были написаны под прямым влиянием чистых и свежих красок Гогена.

Сюжет нового романа давался Фадееву нелегко. В его строении некоторую роль сыграло произведение Джозефа Конрада «На отмелях». Сейчас я начисто забыл эту книгу, помню, что Саша при разработке сюжетной структуры «Последнего из удэге» не раз говорил о ней.

Сюжет был обдуман, разработан, и Фадеев начал писать свою новую книгу. Он поселился в Сокольниках, в комнате, которую получил при переезде в Москву.

Получив эту комнату, Саша тут же вызвал с Дальнего Востока свою мать, Антонину Владимировну, потом сестру, Татьяну Александровну, с маленькой дочкой. Саша и до этого много рассказывал о семье своей и особенно о матери. Он нежно любил ее, гордился ею. И правда, Антонина Владимировна Фадеева была человек замечательный, она принадлежала к той революционной части демократической интеллигенции, которая, выйдя из народа, сохраняла с ним постоянную связь. В дореволюционном обществе ей приходилось отстаивать свою независимость и достоинство от произвола и самодурства царского начальства на селе, сталкиваться с кулаками и их подголосками.

Так вырабатывался этот характер, гордый, стойкий и честный. При этом по отношению к людям, которых Антонина Владимировна признавала своими, она была добра, ласкова, — атмосфера дружественности, гостеприимства и хлебосольства господствовала в этой семье. Все это Антонина Владимировна передала своим детям, — у них была своя фа-мильная гордость, не раз в разговорах Саши с братьями я слышал, как они полушутливо говорили: «Это по-фадеевски...»

Так как Саша поселился в Сокольниках, то и я в лето 1926 года снял дачу там же.