Теперешние Сокольники дают весьма слабое представление о том, что такое были Сокольники в двадцатых годах. Только на некоторых лучевых просеках довольно густого и свежего лесопарка были построены дачи. Сразу же за заводом «Красный богатырь» и селом Богородским начинался Погоно-Лосиный остров — настоящий бор, считавшийся запо-ведником со времен царя Алексея Михайловича. Хотя заповедник этот и был распланирован и хозяйство велось там образцово, он для нас обоих, достаточно избалованных лесными красотами (Саша вырос на Дальнем Востоке, а я — на Урале), был настоящим лесом. Там, между огромных сосен, вдруг обнаруживались чудесные, заросшие то ромашкой, то ландышами поляны, которые к вечеру покрывались обильной росой. Зайти в этот лес — значило совсем забыть о большом городе, о его дыме, смраде и суете, и только отдаленный грохот невидимого поезда или резкий гудок «Красного богатыря» напоминали о Москве.

Несколько лет тому назад, встретившись, мы вспоминали о наших прогулках, и выяснилось, что оба порознь совсем недавно съездили туда и на месте леса увидели новый район Москвы — там ходят трамваи и автобусы, среди бараков уже поднимаются многоэтажные здания...

То первое лето, когда мы поселились в Сокольниках, было для Саши временем особенно напряженной работы. Иногда он писал у нас на даче, которую мы снимали неподалеку. Мне с тех пор запомнилась его манера работать, буквально по целым суткам не вставая от письменного стола. Бывало, что утром, проснувшись, я обнаруживал его за письменным столом, видел его склоненную шею, его затылок, в очертаниях которого всегда было что-то очень молодое, упрямо-мальчишеское. Горела настольная лампа, видно было, что в эту ночь он так и не ложился. В любое время дня он отсыпался и снова садился за письменный стол.

Работал он над каждой фразой, над каждым абзацем, оттачивал их до предельной выразительности, до полногласного звучания.

В эту работу он вкладывал все свои силы. Просидев за столом восемь — десять часов, перекусив и поспав, он снова садился за работу, и опять на много часов. Так продолжалось по две-три недели. К концу такой работы он доходил почти что до изнурения, до общей слабости.

— Державы в теле не хватает... — говорил он жалобно.

В процессе этой работы он настолько овладевал текстом, что целые страницы мог читать наизусть.

Читал он вслух вообще превосходно. Я помню, на вечере, где мы вместе выступали, он нетерпеливо слушал, как я, по обыкновению плохо, читал какой-то отрывок из своего произведения. Наконец, не выдержав, взял у меня книжку и сам прочел вслух этот отрывок.

Часто вследствие нового поворота темы или сюжета — а сюжет «Последнего из удэге» «поворачивался» много раз — целые куски, великолепно написанные, вылетали из текста. Есть целые главы, так и не попавшие в последний вариант романа. На такого рода сокращения он шел с каким-то своеобразным удовольствием.

Сколько я помню Сашу, периоды длительной, напряженной работы перемежались у него кратковременной бурной разрядкой, страстная натура его требовала какого-то отвле-чения — дальней прогулки, неожиданного путешествия...