На вечеринках Саша весело ухаживал за девушками, любил и умел танцевать, и тогда особенно выделялась стройность его фигуры, присущая ему артистичность движений.

Когда я сказал ему, что он хорошо танцует, он весело расхохотался и рассказал, что, будучи комиссаром партизанской дивизии, получил от Политуправления армии выговор за поощрение танцулек, —в то время ему было, очевидно, лет восемнадцать.

Так стала между нами завязываться взаимная приязнь. Мы оба были многим недовольны в молодой пролетарской литературе, к которой себя причисляли. Нам казалось, что учеба, творчество и самокритика — это главное для нас, молодых писателей. Но Сашино недовольство уровнем наших требований, методами и лозунгами тогдашней ВАПП, при их визгливой левизне глубоко неверными, было резче, глубже, сильнее.

Одинаковое безоговорочное принятие резолюции ЦК партии по вопросам литературы от 18 июня 1925 года особенно сблизило нас.

Резолюция эта, положившая конец затянувшейся литературной дискуссии, была в идейном отношении гораздо глубже и серьезней, чем высказывания участников дискуссии.

Это постановление, подготовлявшееся в течение нескольких месяцев, исходило из глубокого теоретического освещения всей проблемы развития советской литературы. Оно давало объективно верную оценку положения в литературе и указывало дальнейшую перспективу ее развития. Это постановление было первым программным документом партии и платформой для объединения всех советских сил в литературе.

Оно содержало признание того, что пролетарская литература существует и развивается. Этим оно исправляло главную ошибку А. К. Воронского, отрицавшего пролетарскую литературу. Но это постановление содержало также и критику всякого рода левацких и сектантских извращений, свойственных журналу «На посту».

В этом замечательном постановлении никто не был прямо назван — ни Воронский, ни напостовцы, но смысл его был ясен: всем коммунистам, работавшим в литературе, надлежало сделать из него выводы. Между тем некоторая часть «на-постовского», как тогда говорили, руководства пролетарским писательским движением была склонна считать, что в постановлении указаны только ошибки Вороненого, и, таким образом, не склонна была принимать по своему адресу те серьезнейшие указания, которые получили мы, пролетарские писатели. Ни я, ни А. А. Фадеев, в то время проживавший в Ростове, непосредственно в подготовке этой резолюции не участвовали. Но по опубликовании ее мы приняли ее целиком, без всяких оговорок. Эта резолюция сплотила все партийные элементы в литературе, такой сплоченности требовала от нас и обстановка в стране. Это было время, когда против ЦК партии выступила так называемая «зиновьевская» ленинградская оппозиция. Некоторые партийные литераторы, стоявшие у руководства нашей организации (ВАПП), активно поддерживали выступление этой новой разновидности троцкизма. И то, что Саша и я, так же как и подавляющее большинство партийцев-литераторов, входивших в РАПП, оказались на партийных позициях, еще более сплотило нашу дружбу, которая скреплялась и преданностью партии, и одинаковыми воззрениями на культурную революцию, на сегодняшние задачи нашей работы в искусстве.