Итак, на первый взгляд кажется, что роман Фадеева «Молодая гвардия» доводит до законченности искания писателя («гармонического образа», «синтетического стиля»), дает им выход, отливает их в определенную форму.

Та диспропорция замысла и воплощения, стиля и метода, содержания и формы, противоречий между ними и внутри них, которая характеризовала роман «Последний из удэге»,— доставляя бесконечные терзания автору, не давая возможности завершить его и одновременно увлекая писателя все дальше и дальше, а в своих завершениях отливая роман в оригинальнейшую форму непрерывно движущихся замысла, концепций, стилей,— в «Молодой гвардии» начисто, во всяком случае внешне, отсутствует. Здесь достигается гармоническое равновесие всех этих моментов, как бы замыкание их.

Идеал нового, цельного, гармонического человека предстает теперь не как искомое, становящееся, каждой своей новой ступенью отвергающее старое (как в «Последнем из удэге» и отчасти «Разгроме»), а как найденное, обретенное в реальных образах, характерах героев.

Как концепция и преддверие образа это появляется в очерках Фадеева «Ленинград в дни блокады» («Нельзя было без волнения слушать, как мои собеседники старшего и младшего поколений говорили о новом человеке, как о мечте будущего, как о чем-то таком, чего еще нужно достичь, не подозревая, что они-то и есть живые новые люди...»),— а затем в «Молодой гвардии» входит уже в самый образ. Герои данного романа — это и идеал человека нового, каким писатель хотел бы его видеть,— и реальные, более того — действительные, исторические лица. Романтика встает как реальность, реализм — как романтизм. И в методе, и в стиле романа они адекватны.

Однако, хотя в «Молодой гвардии» художественный образ и выступает как одна из разновидностей искомой писателем «синтетической формы»,— это такая разновидность, которая несет в самой себе заранее установленное ограничение и задание. Образ в ней как бы застывает, он отливается в окостеневающие, неподдающиеся развитию формы. Роль объединителя в художественной структуре романа играет авторское лирическое начало. Оно главенствует в ней, как бы выражая явные усилия писателя закрепить и сохранить эту форму. И цельность, гармоничность, художественная завершенность достигаются путем отсечения многого и многого. И потому «Молодая гвардия» не раскрывает нам всего облика писателя. Судить по ней о писателе целиком — нельзя. Не случайно в работах критиков, ставящих этот роман в центре внимания, рассматривающих его как наивысшее достижение художника, ретроспективно воспроизводящих творческий путь Фадеева как движение по линии нарастания романтических черт,— писатель предстает обедненным, лишенным естественных жизненных противоречивых начал, прямолинейным и односторонним романтиком.

Новое для Фадеева умение строить сюжет увлекательно, динамично; тот факт, что автору удались больше «герои прямых действий» (Сергей Тюленин, Любка Шевцова), а не характеры, раскрываемые изнутри (Ульяна Громова, Олег Кошевой), как раньше; наличие лирико-романтического авторского начала, столь не присущего прежним произведениям Фадеева,— все это не является «отступлением писателя от самого себя», отклонением писателя-психолога, писателя-реалиста куда-то в сторону, как и не является «последним словом» в творческом развитии Фадеева. Романтический стиль «Молодой гвардии» был ступенью, подводившей к дальнейшей работе над романом «Последний из удэге».