Мимо профессора проскакал на коне жандарм. Он круто остановился возле управы и приказал полицаям распустить очередь.
Люди, ничего не понимая, несмело сбились в кучки, но не расходились. А жандарм подошел к доске объявлений, сорвал какую-то бумагу и приколол новую, еще пахнувшую типографской краской.
Молодежь двинулась к доске. Профессор надел очки и тоже протиснулся туда сквозь толпу. На доске висел приказ о мобилизации всех без исключения здоровых мужчин до пятидесяти пяти лет, женщин— до сорока пяти. Внизу жирным шрифтом было напечатано: «За невыполнение приказа — расстрел! »
Ошеломленный этим приказом, профессор не сразу вспомнил, зачем приехал в село. Некоторое время Петр Михайлович шел по улице как в тумане, не разбирая дороги. И только когда взгляд его упал на хату, стоявшую среди белых вишен, он вспомнил, что именно там его ждут.
Но профессор опоздал: старшая дочь крестьянина уже скончалась. Она умерла от чахотки. Всего несколько месяцев назад ее, здоровую и краснощекую, увезли в Германию. А на днях она возвратилась домой, истощенная, бледная, с лихорадочными пятнами румянца на щеках. Она слегла и больше уже не поднималась.
В соседней комнате громко стонала и плакала от невыносимой боли вторая дочь. Профессор еще никогда не встречал такой болезни. Нога девушки распухла и почернела. В доме долго не признавались, отчего это произошло. Сначала говорили, будто девушка упала и ушибла ногу. Но наконец мать и дочь открыли тайну: местная санитарка, чтобы спасти де-вушку от отправки на фашистскую каторгу, ввела ей под кожу большую дозу бензина. Девушка стала калекой.
Вскоре профессор обнаружил в этом селе еще несколько случаев такого же увечья. А в одной хате он встретил девушку — миловидную и аккуратную, но руки ее были сплошь усыпаны язвами.
— Что это у вас?
— Не знаю,— улыбнулась девушка. Профессор, посмотрев на ее руки, строго заметил:
— У вас чесотка. Нужно немедленно лечиться.
— Как же!—задорно возразила девушка. И сгоряча выдала себя.— Я за этой чесоткой аж в Мотбвиловку ходила!
Может, еще надолго бы задержался профессор в селе — больных было много, и к Ефросинье Семеновне Новохатней надо было зайти,— но она сама его разыскала. Вошла в дом, где он осматривал больного, бледная и взволнованная. Профессор сразу же заметил, что у нее стряслась какая-то беда, и, не мешкая, вышел вслед за ней из хаты.
— У вас что-то случилось, Ефросинья Семеновна?
— Не у меня, а у вас,— неожиданно прошептала старушка.
Профессор насторожился. А старушка, оглянувшись — не подслушивает ли кто,— боязливо проговорила:
— У вас... дома обыск...
Ефросинья Семеновна только что возвратилась из Фастова. Она ходила на базар и по привычке заглянула к профессору. Но не успела даже поздороваться с Александрой Алексеевной, как в квартиру ворвались гестаповцы.
— Ой, да такое подняли! — сокрушенно проговорила старушка.— Всюду рыщут, рыщут...
— И что же? — нетерпеливо спросил профессор.
