Петр Михайлович еле передвигал ноги. Вдруг его качнуло, в глазах помутилось, и он провалился куда-то в бездну...
Очнулся лишь на следующий день под вечер. Первое, что словно сквозь сон послышалось ему, был детский плач. Буйко открыл глаза и увидел, что лежит в крестьянской хате, а над ним склонилась испуганная молодица. Увидев, что профессор пришел в себя, она перекрестилась от радости, взяла кружку и торопливо начала вливать ему в рот какую-то теплую жидкость.
— Пейте, пейте. Это полезно вам,— приговаривала молодица.— А я так боялась, думала, что вот-вот и вам, и мне конец придет. Ведь вы целый день бредите и в бреду ругаете гитлерюков. А они со двора во двор шныряют, беглецов с этапа разыскивают.
И она рассказала, как он попал к ней. Вчера под вечер, когда колонну гнали мимо колхозного подворья, пленные перебили часть конвоя и разбежались. В ту пору неподалеку от этого места случайно оказался ее отец. Какой-то пленный, еще совсем молодой человек, с рубцом на щеке, попросил отца забрать раненого и укрыть его где-нибудь. Они вдвоем положили его на подводу, и отец тайком привез его домой.
На следующий день Петру Михайловичу заметно полегчало. На третий он уже начал осторожно вставать с постели. А на четвертый день словно страшное землетрясение встряхнуло село: гитлеровцы обнаружили двух беглецов из восставшей колонны; этих людей вместе с их спасителями повесили на площади, для острастки согнав на казнь всех жителей села.
Петру Михайловичу удалось избежать подобной участи. Его перевезли в другое селение. Едва окрепнув, он отправился в путь. Переодетый в гражданскую одежду, старую и латаную, пробирался от села к селу и наконец пришел в Фастов.
В Фастов профессор Буйко стремился не случайно. Он когда-то некоторое время работал здесь, и у него были среди врачей знакомые. И хотя Петр Михайлович прекрасно понимал, что в Фастове ему появляться опасно, однако другого выхода в этот момент не видел: запущенная рана болела, ему требовалась квалифицированная врачебная помощь.
В Фастове, как и всюду на оккупированной территории, гитлеровцы насаждали «новый порядок». Жандармерия вылавливала и бросала в тюрьмы коммунистов, советских активистов. За укрытие беглеца из плена расстреливали на месте.
К счастью профессора Буйко, никто из прежних его товарищей по работе не смалодушничал. Знали, что он бежал из плена, что он — старый член партии, однако делали все, чтобы спасти ему жизнь. Даже сумели положить его в больницу, убедив немецкого шефа больницы, что у него не боевое ранение, а травма, полученная во время дорожной аварии.
Лишь через месяц профессор Буйко начал постепенно набираться сил. И задумываться, как быть дальше. За время болезни он немало слышал и про облавы, и про виселицы на Фастовщине, и про массовые расстрелы в Киеве, в Бабьем Яре. Добрые зна-комые советовали Петру Михайловичу покинуть Фастов: в этом городе с крупным железнодорожным узлом стратегического значения нельзя надеяться на безопасную жизнь. Уже подыскали для него и хатенку в глухом селе, где можно было бы спокойно прожить до самого конца войны. Но Петру Михайловичу претили подобные советы. Он принял иное решение. Еще неуверенно поднимаясь с постели, он исподволь приглядывался к настроениям окружавших его людей, прикидывал, кто из числа больных и медицинского персонала может стать единомышленником по борьбе...
