У профессора снова дрогнуло сердце. Давно уже не слыхал он родного слова «товарищ». Однако и в эту минуту сумел подавить в себе волнение:
— Еще раз говорю: идите!
Пациент вскочил. Его глаз с нескрываемой укоризной и враждебностью сверкнул исподлобья. Выбежав в приемную, одноглазый схватил свою свитку и, на ходу натягивая ее на плечи, метнулся за ворота. На улице боязливо оглянулся, как бы желая убедиться, не гонятся ли за ним, и лишь после этого быстро свернул за угол и скрылся.
Буйко наблюдал за ним из окна. Его мучил вопрос: кого он прогнал? Если это был шпик, он не стал бы так пугливо оглядываться на улице. Несомненно, это беглец из плена. Мелькнула мысль немедленно догнать и вернуть его. Но в эту минуту в воротах показалась синяя шинель. Буйко настороженно переглянулся с женой, которая вошла в кабинет и тоже смотрела в окно. Появление полицая пробудило тревогу. Что ему нужно? Не за одноглазым ли беглецом гоняется? Войдя во двор, полицай остановил их соседку — давно увядшую старую деву, машинистку из немецкой комендатуры, и стал о чем-то таинственно расспрашивать ее, кивая в сторону дома Буйко. Это еще больше обеспокоило обоих.
Но вот полицай повернулся к ним лицом, и профессор вскрикнул от изумления:
— Да ведь это же наш Васько! Чубатый! Помнишь?
Помнит ли Александра Алексеевна Васька? Еще бы, разве можно забыть такое! Два месяца назад она нашла его в огороде полуживого, присыпанного снегом. Невысокий и щуплый вообще, Васько после многомесячных скитаний по вражеским тылам так исхудал, что Александра Алексеевна легко, как ребенка, перенесла его в квартиру. Впрочем, тогда он действительно показался ей ребенком: маленький, сухонький, как щепка, лицо с кулачок. Только давно не стриженный чуб придавал ему взрослый вид. Именно за этот чуб они дали ему прозвище Чубатый. Так и в документах записали, хотя, конечно, у него была другая фамилия. Петру Михайловичу и Александре Алексеевне с большим трудом удалось вернуть этого паренька к жизни. — А теперь ишь какой боевой! Юноша отличался большой отвагой. Он без малейшего колебания сразу же после выздоровления стал помогать подпольщикам. Он не был похож на того юношу, Миколу Полтавца, который считал, что лейтенанту Красной Армии не к лицу партизанить. Васько Чубатый даже согласился пойти на службу в железнодорожную полицию, чтобы добывать необходимые сведения для подпольщиков и партизан. Наблюдая, как Чубатый разговаривает во дворе с машинисткой, специально выставив забинтованный палец, видимо, советуется с ней, стоит ли идти именно к этому врачу, Буйко одобрительно подмигнул: «Молодчина!»
Вскоре в дверь постучали:
— Можно к вам, господин доктор?
— Заходи, заходи, господин полицай.— Буйко обнял его и прижал к себе.— Садись, дружок. Рассказывай...
