В тот же миг по команде жандармского офицера всех заложников и всю толпу женщин с детворой поставили на колени. Оберфюрер, окинув присутствующих суровым взглядом, начал обвинительную речь. Он кричал, угрожал, предостерегал, но никто ничего не слышал. Его слова трещали как выстрелы и глушили человеческое сознание.
Ярошивцы не запомнили, долго ли он говорил. Потянулись невыразимо страшные минуты, которым, казалось, конца не будет...
Это была не обычная обвинительная речь. Это была своеобразная утонченная психическая атака на сознание людей, проводившаяся по четко разрабо¬танному «сценарию». Через каждые две-три минуты этой речи в подтверждение угроз то в дальнем, то в ближнем конце села вспыхивал чей-то дом (это при¬ступила к работе команда огнеметчиков). А когда речь была закончена, по еле заметному знаку обер-фюрера в хате Андрея Родыны вспыхнул костер. Жандарм сразу же объяснил заложникам, в чем бу¬дет состоять следующее «действие»: кто узнает про¬фессора, тот будет помилован, кто откажется уз¬нать— того ждет огонь.
Он сказал это так просто и так обычно, что до сознания людей не сразу дошел смысл угрозы. А жандармский офицер тем временем наугад указал жестом на одного заложника. Четверо из спецкоман¬ды молниеносно выхватили из второго ряда Василя Нижника. Его привели на бугор и поставили возле профессора.
— Узнаешь? — сухо спросил его оберфюрер
Василь растерянно смотрел на профессора, будто забыл, зачем его сюда вытащили. И вдруг, взглянув на оберфюрера, решительно покачал головой: нет, нет!
Его сразу же поволокли в хату. Грянул выстрел. Из открытой двери вырвался крик, но после второго выстрела он оборвался. Пронзительным стоном от¬кликнулся кто-то в толпе: как подкошенная, упала жена Василя.
Из рядов заложников так же быстро выхватили еще совсем молодого парня Володю Шевченко. Жил он в соседнем селе Дорогинка. В Ярошивку попал совершенно случайно и угодил в облаву. Казалось бы, мог и отвертеться, мол, нездешний. Но он еще издали, не подходя к профессору, решительно пока¬чал чубатой головой и, не останавливаясь, гордо по¬шел в хату. Снова раздался выстрел.
Вслед за Шевченко поволокли на бугор прослав¬ленного хлебороба, пожилого, седоголового Федора Василенко. Его тоже подвели к профессору. В эту минуту неподалеку вспыхнула чья-то хата. Василен¬ко поднял голову: это была его хата. Он низко-низко поклонился ей... и уже не чувствовал, как тащили его на расправу.
Каратели из спецкоманды, войдя в азарт, намере¬вались было броситься за очередной жертвой, но не¬ожиданно им помешал профессор Буйко. Он вдруг, собрав все свои силы, напрягся, рванулся и, опираясь спиной о ствол тополя, встал на искалеченные ноги, содрогаясь всем телом.
— Сто-ой! — поднял он- окровавленную руку. Воспаленные глаза его пылали огнем. В этот миг он был страшен и грозен.
Гестаповцы окаменели. Казалось, встал из гроба мертвец и сейчас начнет их судить.
Профессор немного постоял, переводя дыхание,— видимо, хотел что-то сказать людям, но не смог. Он только посмотрел на них. Но посмотрел с такой теп¬лотой, что этого взгляда ярошивцы никогда не забу¬дут.
Оберфюрер уловил желание профессора обратить¬ся к народу. Он подумал, что Буйко наконец спасо¬вал перед приближением смерти и хочет попросить помилования. А догадливый жандармский офицер чуть ли не склонился угодливо к профессору, поощ¬ряя его:
— Профессор Буйко будет говорить? Будет гово¬рить?
— Буду,— кивнул профессор.
Он долго и жадно хватал ртом воздух, собирая остатки сил, чтобы сказать последнее слово.
— В-вас... вас,— горячо заговорил он срываю¬щимся голосом,— вас дети... внуки... и не только на¬ши... но и ваши проклянут за это!..
— Фойер! Фойер! Огонь! Огонь! — бешено рявк¬нул оберфюрер и еще раз неистово повторил: — Фойер!
В тот же миг хату со всех концов облили бензи¬ном и подожгли. Профессора схватили жандармы, поволокли к дверям и живым толкнули в огонь.
Как взрыв вспыхнуло пламя. И еще долго-долго небо над речкой Ирпень было озарено кровавым за¬ревом.
* * *
Отгремели зловещие громы. Погасли страшные пожары. И чем дальше это лихолетье уходит в про¬шлое, тем пышнее колосится родная земля обиль¬ными урожаями, тем ярче расцветает она доброй па¬мятью народной о героических сыновьях своих, пав-ших за нее. И в первых рядах этих героев — человек щедрого, пламенного сердца, известный ученый, про¬фессор Петр Михайлович Буйко. Ему посмертно при¬своено звание Героя Советского Союза. Его именем названы научные медицинские учреждения, больни¬цы, Томашовский колхоз, школы, библиотеки, ули¬цы, комсомольские отряды, пионерские дружины. Это о нем сказал выдающийся государственный и партийный деятель Михаил Иванович Калинин: «Имя этого отважного советского патриота, лучшего представителя нашей интеллигенции не забудется никогда»
