— Сайд прибыл! Слышите, Петр Михайлович! — будто из-под земли вырос радостный Башкиров.— Наконец-то! Пошли встречать! — и направился к шумной толпе.
— Беги, беги,— ласково, по-отечески промолвил ему вслед профессор.
Из шалаша вышел Грисюк.
— Ну что же, пойдемте, Петр Михайлович,— пригласил он.— Узнаем, по какому это поводу так разошелся Сайд.
Между двумя кострами, в тесном кольце партизан, как вихрь носился в танце Сайд. В немецком офицерском кителе без погон, в черной широкой кубанке, с двумя пистолетами и серебристым морским кортиком у пояса, он был поистине красив и победно грозен.
Профессору невольно вспомнилось, как выглядел Сайд в прошлом году во время операции.
— Вишь какой лихой!—подмигнул Грисюк. Находясь в засаде, рота Сайда подбила два танка и теперь весело отмечала победу. Танцоры один за другим врывались в круг. Гудела, ходила земля у них под ногами.
А через час в яру было темно и безмолвно, как в пустом погребе. Ни звука, ни искры огня не осталось от шумного лагеря. Только глухой гул, как затихающая буря, все дальше и дальше уходил куда-то во тьму.
Партизанская разведка разгадала замысел карателей, собиравшихся окружить к утру лес. И отряд поспешил до рассвета перебазироваться.
На рассвете колонна остановилась. Подводы быстро замаскировали ветвями. Роты одна за другой выступали на исходные позиции.
Профессор уже без халата, в обыкновенной крестьянской одежде, с большой медицинской сумкой через одно плечо и карабином через другое переходил от одной роты к другой. В каждой группе, в каждой роте были свои врачи, свои медицинские сестры, и каждому из них нужно было своевременно подсказать, посоветовать, как вести себя в бою, как спасать раненых.
Профессор никогда не приказывал, хотя имел право делать это, он советовал. Но его советы выполнялись с большим старанием. И не только врачи прислушивались к его словам. Как-то уж вошло в привычку, что командиры считали своей обязанностью перед выходом на боевое задание непременно заглянуть в палатку Петра Михайловича.
— Смотри, какой казачина!—воскликнул профессор, сворачивая с дороги, чтобы пропустить всадников.
Ему приветливо поклонился грузный партизан в буденновском шлеме, в сером плаще, который делал его фигуру неуклюже-одутловатой, с санитарной сумкой и с автоматом на шее. Это был Константин Назарович.
— Удачи вам, друзья мои!—произнес вслед всадникам Буйко. Затем из лагеря двинулась рота Бориса Башкирова. Профессор пошел с нею. Он почти всегда ходил в бой с этой ротой. Уж очень ее командир напоминал Петру Михайловичу старше: э сына, и профессору хотелось быть ближе к Борису в минуты опасности.
Где-то в темных кустах куковала кукушка. На высокой траве сверкали капельки холодной росы. Небо светлело — чистое, ясное, предвещавшее жаркий солнечный день.
По дороге Петра Михайловича догнал Сайд, спешивший к своей роте, которая ушла вперед. Он козырнул профессору и вместо приветствия приветливо улыбнулся.
— Ай, дэнь будет! Жара будет!
— Ты только сам не будь слишком горячим,— по-отечески предостерег профессор.— Под пули лезешь. Сколько раз говорил тебе — не горячись!
Не прошло и часа, как на опушке завязался бой. Лес наполнился трескотней автоматов, пулеметов, и деревья все плотнее обволакивались сизым пороховым туманом. Вражеские мины беспрестанно со свистом и воем проносились над головами. Гитлеровцы не ожидали партизан с этой стороны, и поэтому их стрельба длительное время была беспорядочной. Мины падали в лесу, не принося вреда людям.
