Но вот мины начали все точнее и плотнее накрывать передние ряды партизан. Рота Сайда и рота Башкирова, взаимодействовавшие в бою, попали под бешеный минометный и пулеметный обстрел.
Вдруг сильной взрывной волной профессора отбросило в сторону. Почти в тот же миг кто-то с силой дернул его за ноги и стащил в яр. Профессор протер глаза: возле него сидел черный от пыли Сайд и с укоризной качал головой:
— Ай-ай! Зачем такой неосторожный? Нехорошо! И в самом деле, если бы Сайд вовремя не стянул профессора вниз, он уже не поднялся бы с пригорка: на том месте, где он упал, минуту спустя взорвалась вторая мина. Но как только Петр Михайлович пришел в себя, он снова выбрался на бугор. Невдалеке послышался чей-то знакомый крик. Вскоре до профессора дошла страшная весть: Башкирова накрыло взрывом мины.
Бой продолжался. Он гремел весь день. Под вечер немцы не выдержали неожиданного флангового удара конников Бовкало и отступили. А ночью отряд, маневрируя, длинной колонной снова пробивался сквозь темные лесные чащи.
Профессор ехал на подводе вместе со стонавшим Борисом Башкировым. Молодой друг Петра Михайловича был в тяжелом состоянии. Все время, пока колонна двигалась, профессор поддерживал его. Опасное ранение Бориса очень взволновало Буйко. Жизнь этого юноши он почему-то неразрывно связывал с мыслью о жизни своего сына, будто они зави-сели одна от другой. Может быть, потому, что именно он, этот юноша, своим появлением так остро пробудил в нем воспоминания о сыновьях...
Следующий день снова прошел в боях, а ночь — в тяжелых и изнурительных переходах.
Чем дальше, тем все ожесточеннее становились бои. На фронте немецкие войска терпели одно поражение за другим, неудержимо откатывались назад. В некоторых местах фронт уже приближался к Днепру. Немецкое командование, напуганное широким партизанским движением — этим своеобразным вторым фронтом в тылу своих войск, вынуждено было бросить против партизан отборные эсэсовские части.
Над лесами Фастовщины появились «юнкерсы» и «мессершмитты». Отдельные карательные экспедиции против партизан сменились яростными атаками регулярных частей.
Три недели отряд Грисюка ни днем ни ночью не выходил из боев.
Наконец удалось оторваться от врага. Было решено день-два отдохнуть и отправить в села раненых, которых было уже порядочно.
На рассвете колонна остановилась в Ярошивском лесу. В этих местах партизаны в последнее время сознательно избегали стычек с фашистами, чтобы не накликать беду на села Ярошивку, Томашовку и Пришивальню, где размещались партизанские лазареты. Это было самое подходящее место и для отдыха отряда.
Утром радио принесло радостную весть: Красная Армия подошла к Киеву!
Что-то невероятное поднялось в партизанском лагере. Утомленные, обессиленные люди, которые совсем недавно еле двигались, вскочили, подбежали к радисту и стали качать его. Они заставляли его без конца повторять то, что он услышал, и снова, как мяч, подбрасывали его вверх. А глаза у каждого полыхали такой радостью, какой, видимо, никто до этого не испытывал за всю жизнь.
Даже солидный, всегда сдержанный профессор Буйко похож был сейчас на счастливого Ясика, когда тому подарили пионерский галстук. Он переходил от одного раненого к другому, рассказывал им о близкой победе и чувствовал, что эта весть облегчала их мучения, действовала лучше всяких лекарств.
