Но не все остались живы. Через два дня непрерывных бомбежек на дне рва лежало уже несколько трупов, возле которых в отчаянии заламывали руки их близкие. Несколько человек погибли от осколков. Других сразили пули, когда они пытались выглянуть из рва.
В ужасе смотрел я на тело молодой женщины, с которой только час назад разговаривал. Лет тридцать, не больше, улыбчивая, она гладила меня по голове и говорила, что уже скоро придут красные и кончатся наши муки. И все время поправляла свои льняные красивые волосы, падающие на лоб.
Теперь она лежала в трех метрах от меня, смотрела голубыми глазами в голубое небо и тоже улыбалась. А волосы снова падали ей на лоб, шевелились от ветра. Только теперь она их не поправляла. Из пробитого осколком горла, пузырясь, била кровь. Мама ладонью прикрыла ей веки, повернулась ко мне:
- Ты не знаешь, как ее звали?
Я не знал.
Лицо ее, голос ее я помню до сих пор.
На третий день на краю рва мы увидели бегущих к нам стариков. Они кричали:
- Стодольцы! Сельчане! Братцы! Вылазьте наверх! Наша Красная Армия идет! Свобода! Ура!
Этот радостный крик пронесся над затаившимся Стодолищным рвом, заставив зашевелиться не только людей, но, кажется, и каждую сухую ветку, примятую телами в наших норах, окопах и ямках. Но все, услышавшие его, не сразу поверили, не могли поверить в эту долгожданную и все же неожиданно налетевшую радость. Да, ждали, да, надеялись... Но неужто уже? Вот так, ошарашив, оглушив, лишив от волнения возможности произнести хоть слово. Смотрели наверх, на кричавшего и... молчали. Потом, спохватившись, все сразу - и дети, и взрослые - бросились карабкаться наверх по пологим склонам рва, оскальзываясь на комьях земли, падая, плача и смеясь одновременно. И там, наверху, их не встречали немецкие пули, они не увидели привычную, ставшую ненавистной, немецкую форму на людях, шагающих по дороге. Нет, там шли советские солдаты. Запыленные, в выгоревших гимнастерках, почерневшие лицом от ветров и пороха, парни с красными звездочками на пилотках. И мы ринулись встречать своих освободителей. Нет, описать это ликование невозможно. Это нужно было только видеть. Женщины обнимали солдат, плакали у них на плече, обцеловывали незнакомые родные лица. И закаленные в боях бойцы тоже не выдерживали. Кое у кого из них на глазах тоже сверкали слезинки.
Вот бьется в истерике, оседая на подогнувшихся ногах, еще молодая, но с обильной проседью женщина.
А вон наша Фрося обвила худенькими руками шею пожилого старшины и не может никак отпустить его...
А вот Мария Макаровна торопливо объясняет какому-то офицеру, кто мы и откуда...
Запомнилась и мама в те минуты. Перекрестилась, подошла к солдатам, низко, как это издавна принято у русского народа, поклонилась нашим освободителям.
- Простите, родные. Хлебом и солью встретить бы вас, да нету их у нас. Вы уж не обессудьте.
- Что вы, мать, что вы? - успокаивает ее молоденький сержант, обнимая ее худые, усталые плечи.
Запомнилась древняя старушечка из Стодолища, пытавшаяся броситься перед освободителями на колени. Подняв ее сильными руками, запыленный солдат взволнованно сказал ей:
- Мама, это нам надо перед вами на колени стать, чтобы простили вы нас за то, что оставили здесь на долгие муки.
Я стоял у обочины дороги, держа за руку Зиночку и отчаянно кричал "Ура!". Впрочем, это слово кричали все мои друзья.
Солдаты шли дальше, на запад. Их ждали еще суровые бои, раны, а многих и гибель. Подняв высоко над собой мальчишку, один из офицеров сказал ему и всем, кто стоял рядом:
- Будьте здоровы и счастливы. И помните нас. А гитлеровскую сволочь мы добьем. Отомстим за ваши слезы...
На окраине Стодолища офицеры скомандовали привал. Подъехали полевые кухни, запахло солдатской кашей, зазвенели котелки и ложки. А Мария Макаровна Рябова, моя мама и другие женщины, чуть успокоившись от первой встречи, стали расспрашивать бойцов о родной Брянщине: что там, освободили ее или еще она под вражеской пятой?
- Вон там, впереди стоят наши командиры, - отвечали им. -Идите к ним. Они все объяснят.
Подошли к группе офицеров.
- Дорогие наши спасители, - обратилась к ним Рябова. - Подскажите, освобождена ли Брянщина? Мы, партизанские семьи, были арестованы эсэсовцами, угнаны в лагерь смерти, что возле Росславля. Уже неделя, как сбежали оттуда, спасались вместе с жителями Стодолища, Нас пять семей с Брянщины. Дети ослабели, есть больные. Подскажите, как быть нам, куда идти.
- Успокойтесь, женщины, успокойтесь, - положил руку на плечо Рябовой один из командиров. - Какое сегодня число? 25 сентября? Значит, вашу Брянщину мы освободили неделю назад. Запомните - вашу землю освободили бойцы Брянского и Калининского фронтов.
Оглянувшись, командир вдруг позвал:
- Старшина Хохлов! Идите сюда. Видите этих людей? Они из Рославльского лагеря.
- Знаю, товарищ майор. Мы же освобождали те места.
- Вот что, старшина. Надо накормить матерей и детей. И выдайте им трехсуточный паек.
- Ясно, товарищ майор. Будет исполнено.
Старшина побежал к кухням, что-то торопливо объясняя стоящим там солдатам. Солдаты вмиг окружили нас. Среди них оказалось немало призванных на войну из наших брянских краев, и они надеялись увидеть среди нас своих земляков. Потом начали развязывать свои вещмешки и торопливо совать нам в руки все съестное, что могло в них найтись, консервы, сухари, пайки хлеба. Кто-то отдал даже кусок мыла. Видя нашу худобу, видя, как измучены женщины и ребятишки, солдаты скрипели зубами. До сих пор я слышу голос солдата, который, рванув воротник гимнастерки, глухо произнес:
- Ну, фашистские гады! Не простим мы вам мучений наших людей. До корня, до основания уничтожать будем гитлеровский фашизм. Я землю грызть буду, но дойду до Берлина.
Я не знаю, конечно, дошел ли тот солдат да фашистского логова. Знаю лишь, что был он наш земляк с Брянщины. Может, сложил свою голову на еще долго после этого бушевавшей войне. А может, повезло солдату и жив он и поныне, дожил до седин и вырастил внуков.
Уже взрослым мне довелось как-то попасть на встречу ветеранов тех частей Брянского фронта, которые освобождали нашу землю. Говорил с ними, слушал их воспоминания о боях, рассказывал, что пришлось пережить нам, узникам фашистского лагеря. Может, был среди ветеранов и тот солдат, но не узнал он во мне мальчишку, которому он когда-то отдал свой солдатский паек из вещмешка. Может быть... А если все же допустим, что не выжил он в той круговерти войны, пал в одном из жестоких сражений на пути к Великой Победе... Знать бы где, поехал бы я на его могилу, чтоб положить на нее цветы и помолчать у нее. Чем я еще могу отблагодарить его? Лишь памятью, лишь тем, что навеки, до конца дней своих запомнил его загорелое, запыленное лицо, да голубые, как небо, глаза. А сколько без вести таких осталось на смоленской земле?..
- Строиться! - раздалась команда.
К нам подошел уже знакомый майор:
- Дорогие матери и детки. Нам пора идти дальше, догонять и бить фрицев. Знаю, трудно вам будет добираться до Брянщины. Километров 500 с лишком будет. Правда, может, наш автотранспорт скоро назад пойдет. Тогда и подвезли бы вас. Но навряд ли вы ждать будете, Так что, прощайте. Идите осторожно. Многие дороги, даже там, где уже нет немцев, засорены минами. Прощайте.
- Храни вас Бог! - перекрестила их мама.
Долго смотрели вслед уходящей колонне. Что ждет впереди этих людей, незнакомых, но ставших за такое короткое время самыми родными и близкими?
- Ну, что будем делать, подруги? - обратилась к землячкам Рябова. - Подождем машин, что могут пойти в тыл, или тронемся в путь как-нибудь?
- Домой! Идемте домой! - послышались голоса.
- Продуктов нам солдаты дали, сказала Самклида. - На денек-два хватит.
Екатерина грустно глянула на мою маму:
- Пантелеевна, а как ты? Зиночка-то твоя что-то очень приболела. Да и моя Клаша очень слаба.
- Ой, тяжело больна доченька моя. Совсем ослабла. Но оставаться не могу. Рвется сердце на родину. А машины, что ж... Навряд ли мы их дождемся. Война идет, другие края освобождают солдатики наши. На родине тоже, чай, не сладко будет, все там сожжено и порушено. Но здесь я от тоски помру.
Глянула мама на Зиночку и слеза потекла по щеке.
- Или остаться здесь советуете с 3-летней доченькой? Тебе очень плохо?
- Нет-нет, мамочка. Хочу домой, - обвила ее шею ручонками Зиночка.
- Ну что ж, так тому и быть. Идем все вместе, - решила мама.
Тепло, со слезами попрощались наши мамы с приютившими нас жителями Стодолища.
- Легкого вам пути, - говорили они, провожая нас.
Как далеко оказались мы тогда от тебя, родная брянская земля. Как долго идти нам к тебе... Рисковали жизнью, но шли...
| << Назад | Вперёд >> |