С жадностью хлебал я вкуснейший, кажется, никогда не виданный доселе борщ. Вроде бы и полон уже желудок, а глаза все тянутся и тянутся к столу. Еще ложку, еще одну... После лагерной баланды и "деревянного" хлеба угощение добрых стариков казалось райской пищей. А хлеб-то... Он так и таял во рту. Но лагерная жизнь научила меня быть экономным. Откусив от него несколько рез, я спрятал оставшийся кусок за пазуху: мало ли что ждет нас впереди.
Матери смотрели на нас и плакали. Даже зная, что есть много после длительной голодовки вредно, не могли нас остановить. Сами же ели мало. Смущенно поглядывая на стариков, подсовывали нам свои кусочки хлеба.
Проявляя гостеприимство, дед все же оставался настороженным. В разговоры вступать не спешил. Словно замкнулся и никак не хотел распахивать перед чужими людьми свою душу - Мария Макаровна Рябова была особой души, одаренным природой человеком. Она всегда умела находить подход к людям. В мученические лагерные дни умела разрядить волнение подруг и их детей, где надо - проявляла силу воли, первая шла на риск, если этого требовала обстановка. Старшей среди женщин ее никто не избирал, не назначал. Но к ее словам, а иногда и приказам все беспрекословно прислушивались и подчинялись. Я уверен, что если бы у наших матерей в ту пору кто-то спросил бы, кто среди них старший, все назвали бы Макаровну. Впрочем, такой же старшей среди детей мы могли бы назвать и ее дочь Фросю, у которой выработался такой же смелый, решительный характер, как и у матери.
Вот и теперь именно Макаровна сумела растопить лед в настороженной душе старика. И он вскоре заговорил:
- Не судите нас, милые. Хуже зверя лютует немец. Приказ читали нам: кто беглого или партизана укроет, будет смертью караться. Вот и испугались мы с бабкой. У нас ведь свои вон внучата, за них страшно. Мы-то что, мы уже отжили. И все же, - чем поможем-то вам? Сидеть тут, ждать, пока найдут вас, негоже. Я вон; сам подумываю: не взять ли бабку да этих вот малят, да не податься ли до прихода наших в болота, откуда вы пришли? Все же туда стать им трудней, чем сюда. Ну куда нам эвакуироваться? С родных-то мест! Да, такое вот дело. А вот тоже показываться на улице негоже. Сильно приметны наряды ваши. Враз полицаям на глаза попадетесь.
Помолчал дед, пососал свою самокрутку и повернулся к бабке:
- Вот что, Степанида Петровна! Поищи-ка там у нас, что есть из одежки для гостей наших. А нет, так к соседкам сбегай. И насчет съестного припасу пусть сообразят.
И, видя беспокойство наших матерей, успокоил их:
- Не пугайтесь, небось, не продадут. В нашем селе таких не водится. И вот что: посидите здесь без шума, а я пойду по Рябинкам пройдусь, погляжу, что и как. Может, ушли уже полицаи - а если кто нагрянет без меня, вон в подвал ныряйте.
И ушел. Остались мы да еще двое внучат стариковских, настороженно смотревших на нас, таких грязных и оборванных, что и не всякий взрослый способен был бы улыбнуться нам.
| << Назад | Вперёд >> |