Вскоре пришла Степанида Петровна, а с ней несколько женщин-соседок. Принесли разной, изрядно, конечно, старой одежды - что нашли. Но и на том большое спасибо. И наши мамы, и мы быстро спросили свою ненавистную полосатую амуницию, надели то, что принесли женщины. И сразу все стали неузнаваемо красивы и не похожи друг на друга, не такими, как минуту назад. Пришла какая-то легкость, на сердце стадо веселей. Мы вдруг почувствовали, что мы уже не лагерные узники, а такие же люда, как и тысячи других. А нашу грязную, кишащею вшами, одежду женщины свернули в кучу и куда-то унесли.
На дворе были уже осенние сумерки, когда дед сказал нам:
- Опасность вроде пронесло. Немцев нет, а полицаи в хатах сидят. Надо вам уходить. Но не идите далеко. Снова в болота придется. Там есть безопасный укров. Покажу его вам. И с Богом до прихода наших, мы со Степанидой тоже уйдем, настал и наш черед. Неча здесь ждать, пока утонят в эвакуацию.
Не знаю, собирались ли немцы утонять в эвакуацию таких старых, как наши хозяева, но дед все время опасался этого, пугаясь зловещей, непонятной ему эвакуации. Угоняли обычно молодых. Но береженого Бог бережет, поэтому дед скомандовал своей старухе, чтобы собиралась, а сам повел нас через огороды на болота. Указал дорогу и... попрощавшись, ушел обратно.
- А хотел с нами идти, - разочарованно сказала одна из женщин, глядя на его удаляющуюся фигуру.
- Значит, испугался дед Дубный.
- А я думаю, соседушки, - вмешалась Самклида, - что не испугался он, а остерегается. Если мы, да их четверо – очень заметно будет. И о своих-то подумать надо.
- Спасибо хоть, что помогли, - вздохнула моя мама. - Избавили от лагерной одежды, накормили, с собой дали.
Пройдя в ту сторону, куда нам показал дед Дубный, мы в самом деле нашли более-менее безопасный укров, где можно было устроиться на ночлег. Из веток осины, березы и лозняка устроили шалаш и укрылись в нем от ветра и начинающегося дождя.
Эта ночь была страшнее прошлых. В небе всю ночь гудели то ли наши, то ли немецкие самолеты, совсем рядом рвались снаряды, освещая ночь страшными ослепительными всполохами. Матери молились:
- Спаси и сохрани, Господи!
Бомбы оглушали нас. Мы в ужасе хватались за матерей, кричали, дрожа от страха:
- Мамочка, как страшно! Давай уйдем отсюда!
Но куда можно было идти а такую темень? В глубину леса? Влево, вправо? И там, и там, и там стоял страшный грохот, от которого больно было в ушах. До сих пор не могу понять, как уцелели мы в том ночном кошмаре, в том аду наяву? Или, может, в самом деле Бог решил, что хватит на нашу долю смертей и потому уберег нас? Или просто счастливая случайность, в которую и сейчас трудно поверить?
Всю ночь матери своим телом прижимали нас к земле, решив, видимо, таким способом уберечь нас от косивших верхушки деревьев осколков. Утром бомбежка приутихла, и женщины решили:
- Сидеть здесь и ждать, пока накроет, невозможно.
- Будем искать новый укров, - решила моя мама.
- Может, в Рябинки вернемся? - предложил кто-то неуверенно.
- Опять в руки к немцам? - рассердилась Мария Макаровна. - Только вырвались с таким трудом, а теперь явимся: нате, мол, берите нас, бедненьких, напуганных.
| << Назад | Вперёд >> |