| 10 |
Но невольно отдернул руку, как вспомнил, что яйца ему принесли полуголодные ребятишки. Прихватив дрючок, мрачно нахмурившийся Савелий вышел во двор - подальше от соблазна.
Петька обо всем этом пока не знал. Точнее, не знал о главном - о двадцати яйцах в дырявом решете, что лежали симметрично, как в сотах...
Об остальном Петька знал и радовался не меньше, чем Савелий: что фронт, временно приостановившийся на западе и напоминающий о себе то ли действительными, то ли кажущимися зарницами, назад, сюда, уже никогда не вернется.
Хотя сводки Совинформбюро сообщали о непрерывных, тяжелых боях, о новых и новых попытках немцев изменить положение - прорваться то там, то здесь, а деревня полнилась не выдуманными - правдоподобными слухами о немецких десантниках и бандах из предателей - бывших полицейских, старост, карателей, - действующих здесь, в местности, недалекой от линии фронта: то убили в Староверовке уполномоченного из райкома, то и Песковатке вырезали семью фронтовика - троих детей и их мать, то появлялись в деревнях листовки с фашистскими угрозами... и рассказывали еще разное о лютой банде бывшего немецкого прихвостня, одного из главных полицаев области - Аверкия... но в то, что фронт повернет снова, уже никто не верил - верили в число убитых, взятых в плен фашистов, в искореженные их танки, орудия, машины, в сбитые нашими летчиками самолеты, в ночные бомбежки главного фашистского города Берлина, и настраивались люди жить прочно, теперь уже навсегда, как до этой страшной войны...
Колхоз опять восстановили, и где лопату, где вилы, грабли, молоток или плужный лемех собирали в избу, определенную до лучших времен под правление и одновременно пока служившую складом, потому что инвентаря было небогато: кроме той мелочи, о которой уже сказано, только одна с поломанными зубьями борона да невесть где сохранившаяся, наверное, еще от царских времен соха...
Но тыл обещал помочь. И помогал. Колхозным бригадиром, как и предсказывала бабушка, заделался-таки Елизар, Сережкин отчим. Он властвовал, как хотел, - трудно ли командовать изморенными голодом и эвакуацией женщинами да детьми.
И насчет райпотребсоюза бабушка сказала верно - чего только ни принимали там: знай собирай, не ленись... Цветы и травы разные, ягоды, а как только пошли первые - то и грибы: в неограниченном количестве.
И Петька день за днем, от зари до зари, несмотря на зверствующую банду Аверкия, несмотря на фашистские листовки с угрозами и бабушкины увещевания, рыскал по лесу, промышляя душицу, мяту, смородиновые листья, срезая ножичком гриб за грибом, которые бабушка сушила потом, готовя их Петьке для сдачи в райпотребсоюз, - туда надо было сдавать сушеными...
Вот и сегодня его корзинка быстро наполнялась сморчками, сыроежками, подосиновиками и - когда попадались - боровичками. За все дни он, пожалуй, впервые напал на такое грибное место. Наверное, потому, что забрел дальше прежнего. А близ деревни и сады, и лес были вообще выжжены, изничтожены за два года. Корзинка наполнилась уже доверху, а грибов вокруг, казалось, еще целая уйма. Оставлять их, чтобы потом не найти, было бы не только жалко, но и глупо.
Петька обо всем этом пока не знал. Точнее, не знал о главном - о двадцати яйцах в дырявом решете, что лежали симметрично, как в сотах...
Об остальном Петька знал и радовался не меньше, чем Савелий: что фронт, временно приостановившийся на западе и напоминающий о себе то ли действительными, то ли кажущимися зарницами, назад, сюда, уже никогда не вернется.
Хотя сводки Совинформбюро сообщали о непрерывных, тяжелых боях, о новых и новых попытках немцев изменить положение - прорваться то там, то здесь, а деревня полнилась не выдуманными - правдоподобными слухами о немецких десантниках и бандах из предателей - бывших полицейских, старост, карателей, - действующих здесь, в местности, недалекой от линии фронта: то убили в Староверовке уполномоченного из райкома, то и Песковатке вырезали семью фронтовика - троих детей и их мать, то появлялись в деревнях листовки с фашистскими угрозами... и рассказывали еще разное о лютой банде бывшего немецкого прихвостня, одного из главных полицаев области - Аверкия... но в то, что фронт повернет снова, уже никто не верил - верили в число убитых, взятых в плен фашистов, в искореженные их танки, орудия, машины, в сбитые нашими летчиками самолеты, в ночные бомбежки главного фашистского города Берлина, и настраивались люди жить прочно, теперь уже навсегда, как до этой страшной войны...
Колхоз опять восстановили, и где лопату, где вилы, грабли, молоток или плужный лемех собирали в избу, определенную до лучших времен под правление и одновременно пока служившую складом, потому что инвентаря было небогато: кроме той мелочи, о которой уже сказано, только одна с поломанными зубьями борона да невесть где сохранившаяся, наверное, еще от царских времен соха...
Но тыл обещал помочь. И помогал. Колхозным бригадиром, как и предсказывала бабушка, заделался-таки Елизар, Сережкин отчим. Он властвовал, как хотел, - трудно ли командовать изморенными голодом и эвакуацией женщинами да детьми.
И насчет райпотребсоюза бабушка сказала верно - чего только ни принимали там: знай собирай, не ленись... Цветы и травы разные, ягоды, а как только пошли первые - то и грибы: в неограниченном количестве.
И Петька день за днем, от зари до зари, несмотря на зверствующую банду Аверкия, несмотря на фашистские листовки с угрозами и бабушкины увещевания, рыскал по лесу, промышляя душицу, мяту, смородиновые листья, срезая ножичком гриб за грибом, которые бабушка сушила потом, готовя их Петьке для сдачи в райпотребсоюз, - туда надо было сдавать сушеными...
Вот и сегодня его корзинка быстро наполнялась сморчками, сыроежками, подосиновиками и - когда попадались - боровичками. За все дни он, пожалуй, впервые напал на такое грибное место. Наверное, потому, что забрел дальше прежнего. А близ деревни и сады, и лес были вообще выжжены, изничтожены за два года. Корзинка наполнилась уже доверху, а грибов вокруг, казалось, еще целая уйма. Оставлять их, чтобы потом не найти, было бы не только жалко, но и глупо.
| << Назад | Вперёд >> |