Вот здесь была та стена, за которой мы слышали стоны измученной пытками девушки-радистки. Где она теперь, жива ли? Тогда пленные красноармейцы помогли ей бежать. Как это было, не знаю я до сих пор. Молю судьбу, чтобы попалась ей в руки моя книга. Может, откликнулась бы, рассказала...
Вот барак, где были военнопленные, откуда почти ежедневно выносили и сбрасывали в страшный ров тела умерших от истязаний и голода пленных. Тот барак, где я говорил с Павлом Андреевичем и Николаем Андреевичем, которым обещал, если останусь жив, поведать миру о том, что тут происходило. Помню и имена некоторых других. Алексей Прудкин из Смоленска, Аркадий Подносов из Сибири, Михаил Петренко из Киева... Вот и все, чьи имена могу назвать я сегодня. Они меня называли Ваней Брянским. Возможно, и их имена были не настоящими, выдуманными. Пусть так, но их я запомнил на всю жизнь. Живы ли они? Я нарвал охапку цветущих трав. Положил на то место, где был их барак. Все, что я могу сделать для вас, дяденьки. Вы помните меня? Это я, ваш Ваня Брянский, тот самый мальчишка, что прибегал в ваш барак...
А вот тут были железные ворота с фашистским железным орлом наверху. И следа не осталось. Наверное, пошли ворота, отделявшие нас от свободы, на переплавку. Туда им и дорога.
Уже наступили сумерки, когда я покинул те места. Я еще не раз приеду сюда. Приеду, потому что здесь воздух, шепот трав, легкий ветерок таят в себе голоса дорогих мне людей, которых уже давно нет на земле. Они говорят со мной, маленьким узником лагеря, их товарищем по несчастью, по судьбе.
В дни той поездки было немало встреч со школьниками в пионерском лагере, с жителями Рославля и Остра. Рассказывал им о прошлом, слушал их выступления, а сам все время ощущал какое-то недовольство собой, словно что-то не успел сделать, что-то забыл. Это было чувство, подобное тому, когда похоронив близкого человека, не отметишь девятый или сороковый день. И чувство невыполненного долга не дает тогда покоя, мучает, тревожит.
Я понял, что должен побывать всюду, где пролегал наш путь из лагеря. В Рябинках, Стодолище, Ершичах.
Рябинки были те же и не те. Вроде знакомые, но совсем другие дома. Совсем незнакомые молодые люди попадались навстречу на улице. Дом деда Дубного я все же нашел. Он тоже был другим, крыша новая. Пристройки какие-то. На мой стук вышла молодая красивая женщина.
- Дубный? Что-то не знаю такого. Мы здесь лет двадцать уже живем, но дом не у него покупали. И не у внуков его. Не у Дубных. Не знаю, спросите у старожилов.
Пошел по деревне. Одна из старушек, которой обратился с вопросом, пояснила:
- Скоро после войны помер. И жены его, Степаниды давно нет. Сын с войны не вернулся. Невестка после войны приехала. Жила, пока старики живы были. Потом уехала вместе с детьми, куда - не ведаю я, сынок.
Вот и все. Нет тех, кому хотел поклониться, сказать спасибо. Земля вам пухом, дедушка Дубный и бабушка Степанида... Побывал и в Стодолище. Постоял на том месте, где в глубоком рву прятались мы от бомб и снарядов. Вспомнил молодую женщину с белым непокорным волосом, убитую осколком на моих глазах, почувствовал на своих уже седеющих волосах ее ласковую ладонь...
| << Назад | Вперёд >> |