Дополнительные фотографии

Иван Земнухов (стоит слева) в кругу семьи	В доме N17 по улице Лютикова, где жил Иван Земнухов - специальная команата героя
Иван Земнухов (фото из книги "Герои Краснодона")	Клятва молодогвардейцев. Написана Иваном Земнуховым
Похороны Ивана Земнухова	В комнате Ивана Земнухова

   
   

Герой Советского Союза Иван Александрович ЗЕМНУХОВ

   Член штаба комсомольской антифашистской подпольной организации "Молодая гвардия". Родился 8 сентября 1923 г. в деревне Илларионовка Шацкого района Рязанской области в крестьянской семье. С 1932 г. вместе с семьей переехал в Краснодон. В школе увлекался литературой, в 13 лет начал писать стихи. В 1938 г. в школе имени М. Горького был принят в комсомол, через год стал секретарем комитета комсомола школы. В 1941-м окончил 10 классов. С началом Великой Отечественной войны пытался попасть на фронт, но не прошел медицинскую комиссию. Его направили на работу пионервожатым вначале в Первомайскую школу, а затем - в школу имени М. Горького. Весной 1942 г. Земнухов окончил краткосрочные юридические курсы в Ворошиловграде. В период оккупации Краснодона вокруг него сплотилась группа молодежи, которая в конце сентября 1942 года влилась в подпольную комсомольскую организацию "Молодая гвардия". Иван Земнухов становится членом штаба подпольной организации, ответственным за разведку и конспирацию. Принимал участие в составлении текста клятвы, листовок и их распространении, разработке шифров, кодов и паролей, организации базы оружия и продовольствия. Когда Земнухов узнал об аресте Мошкова и Третьякевича, он пошел в полицию выручать своих товарищей, там был схвачен. 15 января 1943 г. после страшных пыток несломленным был брошен в 53-метровый шурф шахты № 5. Его прах похоронен на центральной площади г. Краснодона в братской могиле героев-молодогвардейцев. 13 сентября 1943 года посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Его образ запечатлен в памятниках "Клятва", возведенных в Краснодоне и Санкт-Петербурге.
   
   
    
   
   
   

Здесь все, как было

   C ТРЕПЕТНЫМ чувством переступаю порог этого старого, одноэтажного, довоенного еще здания - дома, где жил член штаба Молодой гвардии Иван Земнухов. Здесь и поныне живет его сестра, Нина Александровна. Это ее стараниями комната брата стала своеобразным мемориальным музеем.
   Пять увеличенных портретов бросаются в глаза: отец-Александр Федорович Земнухов. Мать - Анастасия Ивановна, сам Ваня. Портреты Владимира Ильича Ленина и Александра Сергеевича Пушкина.
   - Рамку для портрета Пушкина сделал отец,- поясняет Нина Александровна.- Ваня сам повесил его у изголовья своей кровати. В комнате все так и осталось, как было при его жизни...
   Друзья в шутку называли Земнухова "профессором". Может, потому, что держался степенно, носил очки, не расставался с книгами. Они занимали главное место в его довоенной жизни/ Вот они стоят на старенькой этажерке, любимые его книги: Пушкин, Лермонтов, Шевченко, Кольцов, Шекспир, Горький, Николай Островский. Немногим известно, что Ваня Земнухов и сам писал стихи. Читал их на занятиях школьного литературного кружка - у товарищей, в том числе и у Олега Кошевого, они вызывали бурю восторга. Они дружили. Кстати, именно Земнухов дал Олегу поручительство (по нынешнему - рекомендация) в комсомол. Охотно занимался Ваня и переводами - плач Ярославны из "Слова о полку Игореве" переведен им на украинский язык настолько грамотно и точно, что его перевод соседствует ныне в академическом издании с переводами П. Тычины, М. Рыльского, М. Бажана.
   Из книг, по которым учился Иван, его сестра обратила мое внимание на "Уголовный кодекс". Оказывается, перед самой оккупацией Иван Земнухов начал было учиться в Ворошиловграде в спецшколе военных следователей. Курс "Государство и право" им читал... Руденко, будущий главный обвинитель фашистских главарей на Нюрнбергском процессе.
   На письменном столе лежит открытая школьная тетрадь в а клеточку. В ней отзывы тех, кто приходит сюда, чтобы прикоснуться к подвигу.
   
    Н. АНДРЕЕВ.

Из рассказа матери Ивана Земнухова 1970 год

   "Иду и причитываю, пока до полиции дошла... Подходит девочка: "Как вашего Ваню вчера били, руки у него были связаны назад колючей проволокой, его били, он молчал. Подняли его, плетьми погнали в полицию - он молчит". Да только она мне эти слова сказала, подбегает полицейский: "К кому пришла?" Я говорю: "К Земнухову". Он начал похабными словами его и меня обзывать, а я стояла: моё дитё. "Вот такой-сякой вверх ногами висит, и иголок полно под ногтями, и тебя такую-сякую рядом повесим, иголок хватит", а моё дитё.
   Когда подъезжают к шурфу, подвозят их. Было дело 16 января. "Я Земнухов, не бойтесь ребята, мы идём за правое дело, за Ленина, за Сталина". Давали ему и Ленина, давали ему и Сталина. У него руки были все повыкручены, одна - с плеча, другая - с локтя, головы не было у него, ноги попеченные - когда его нашли".

ЗАВТРА ИСПОЛНЯЕТСЯ 6О ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА И. ЗЕМНУХОВА

   Это он, Иван Земнухов, еще в до военное время писал и о нашем поколении, о сегодняшнем дне Советской Родины:
   
   Нас радости прельщают мира,
   И без боязни мы вперед
   Взор устремляем, где вершина
   Коммуны будущей цветет!
   
   Он родился 8 сентября 1923 года в деревне Илларионовке Шацкого района Рязанской области в крестьянской семье. В 1932 году, девятилетним, Ваня вместе с родными приехал в Краснодон, тогда еще рудник Сорокино. Учился в школе № 1 имени Горького. С детства любил поэзию, поэтому и в школе его любимым предметом была литература. Среди своих сверстников он выделялся начитанностью, зрелыми суждениями, всегда собранный, сосредоточенный, мечтательный, в очках и с книгой в руке - он напоминал ученого, поэтому в школе его в шутку прозвали "профессором". С юных лет Ваня писал стихи, , которые тепло и восторженно воспринимались учащимися, а сегодня некоторые из них заняли достойное место в экспозиции музея. С Олегом Кошевым Ваня в школе редактировал литературный журнал, где часто появлялись и его стихи.
   В ЖИЗНИ Вани Земнухова, в 1938 году, произошло большое событие - школьная комсомольская организация приняла его в свои ряды. С этого времени он целиком отдался комсомольской работе. Именно под его руководством работа пионерской организации школы была поставлена очень четко. Теперь его часто можно было видеть в белой рубашке, повязанной красным галстуком, в кругу ребят, ведущего оживленный разговор на самые актуальные темы.
   Еще в июле 1974 года его соученик, гвардии лейтенант Иван Петрович Цяпа писал: "Ваню Земнухова я знал с 1938 года. Как сейчас помню юношу среднего роста с открытым энергичным выражением лица, в очках. Большие пряди светлых волос непослушно лежали на его голове, поминутно спадая на лицо, и он привычным кивком отбрасывал их назад. Нельзя сказать, что Ваня чем-нибудь особенно отличался от других ребят, он был таким, как и многие. Характерным для Вани было то. что еще в школе он был отличным организатором любого дела: то ли классного или комсомольского собрания, совместной подготовки к занятиям, интересных игр или развлечений. С каждым из одноклассников он был одинаково вежлив и дружествен".
   Ваня Земнухов пользовался любовью и большим уважением тех, кто его знал лично. Это видно из их воспоминаний. Вот что пишет о Ване Людмила Ивановна Кожанкова: "В 10 классе мы писали сочинение на тему: "Человек, е которого я беру пример", Ванино сочинение было так своеобразно, что мы даже вначале не знали, как на это посмотрит наш преподаватель. Он примерно писал так: "Черт возьми, Даниил Алексеевич! Вы задали такую тему, что голова кругом идет. Сколько замечательных, людей на свете, которые могут быть для нас примером, такие, как Островский, Чапаев, Фурманов и даже Славка Чернецов". (А Слава, наш одноклассник, пал смертью храбрых в годы Великой Отечественной войны). И вот вопреки нашим опасениям это сочинение так понравилось Даниилу Алексеевичу и всем нам, что оно висело, как показательное, в пионерской комнате нашей школы".
   Прошли годы, и теперь эти выгоревшие строки на пожелтевшей бумаге, вызывают большой интерес у многих советских людей. Разве можно без волнения слушать рассказ мамы Вани - Анастасии Ивановны.
   
   "В 1941 году Ваня закончил школу, принес домой аттестат, был очень радостный. Отец ему посоветовал идти учиться, но помешала война, О ней мы узнали на второй день. Он пошел работать пионервожатым в Первомайскую школу. С работы его направили на юридические курсы в г. Ворошиловград, А вскоре в Краснодон ворвались фашисты. Это было 20 июля. Ваня сразу же взялся за свободную комнату, сделал ее непригодной для жилья, чтобы этим извергам не поселяться у нас. Стали в эту комнату приходить ребята и девчата. Я им говорила "Эта вся молодежь, наверное, не работает?", Ваня отвечал: "И не думаем работать", "Что же вы в шахматы играете, а их не двигаете?" А он в ответ: "Жизнь новая, игра недвижимая".
   Однажды Ваня сообщил, что пойдет ночевать к Жоре Арутюнянцу, потому что его родители уехали хлеб менять. А позже я узнала, что они там печатали, листовки. И вот, как-то Ваня приходит и говорит: "Мам, я был в церкви, свечи стоят 3 рубля, я поставил свечку и ушел". Я и спрашиваю; "Зачем же ты ушел оттуда быстро?". Он объяснил это, тем, что там одни пожилые люди. Только после Ваниной смерти я узнала, что Ваня ходил в церковь распространять листовки, он клал их в корзины старушкам, которые заворачивали в них свои свечи и уносили домой, а потом читали их и ждали наших.
   Когда биржа сгорела, Ваня послал меня на базар. Я ему ответила, что у меня нет денег, так он послал меня за новостями. Я все-таки пошла на базар и узнала, что сгорела биржа. Он встретил меня стоя, с радостной улыбкой сказав; "Это хорошо, что сгорела биржа, спасено очень много людей".
   А 7 ноября Ваня вернулся из города и говорит: "Мам, ты видела флаг висит на школе № 4?". Спрашиваю: "Что же теперь будет?". Ваня ответил: "Это значит, что скоро придут наши".
   Когда Ваня ушел в полицию выручать Женю Мошкова, его не было дома некоторое время, но я вначале не сильно беспокоилась, так как он и раньше иногда дома даже не ночевал. Но пришла Нина и сообщила, что они все трое арестованы: Виктор Третьякевич, Женя Мошков и наш Ваня, На другой день я понесла ему передачу и получила от него записку: "Дорогие мои родители, обо мне не беспокойтесь, я себя чувствую хорошо". В полиции их содержали до 15 января, объявив всем, что арестованных вывезли в г. Ворошиловград. В действительности их вывезли ночью к шурфу шахты № 5... Так-то было, дорогие дети".
   
   Годы идут, и прошлое все явственней предстает перед нами во всем своем величии и значимости. Есть что-то символичное в том, что 8 сентября 1983 года, когда Вана Земнухову исполнилось бы шестьдесят, отмечается Международный день солидарности журналистов. Был бы он жив, возможно, стал бы известным журналистом. К этому у Вани было и призвание, и стремление, и знания.
   Память о нашем земляке, Герое Советского Союза, члене штаба "Молодой гвардии" Иване Земнухова сохранится на века.
   
   И. ГРИГОРЕНКО,
   зам. директора музея "Молодая гвардия",
   "СЛАВА КРАСНОДОНА" 7 сентября 1983 года

"В Классной комнате героя"
ДАЛЕКОЕ -БЛИЗКОЕ

   Ежегодно каждый понедельник в этом классе особенно торжественно. Открыв классный журнал, учитель начинает перекличку:
   - Земнухов Иван.
   - Герой Советского Союза, член штаба подпольной организации "Молодая гвардия" Иван Земнухов погиб смертью храбрых в борьбе за свободу и независимость нашей Родины.
   В классной тишине эти слова звучат как пламенные строки истории школы, истории города, истории бессмертной "Молодой гвардии". Суровеют лица ребят, особым смыслом наполнен их взгляд... Смотрю на них, и в памяти снова и снова встает образ юного подпольщика, чье имя золотыми буквами вписано я летопись Ленинского комсомола, чей образ вдохновлял и вдохновляет молодежь не славные дела во имя любимой Отчизны.
   ...Право ответа на классной перекличке имеет лучший ученик. И право сидеть за партой Героя надо заслужить. Отличной учебой, активным участием в жизни школьных комсомольской и пионерской организаций и в труде.
   Имена героев - молодогвардейцев звучат в этот день и в других классах школы. И кажется, что в одном строю два поколения. Первого сентября учащиеся трех лучших классов с волнением переступают порог комнат, в которых учились краснодонские подпольщики Олег Кошевой, Иван Туркенич, Иван Земнухов. Накануне учебного года совет пионерской дружины и комитет комсомола школы решают, кому выпадет эта высокая честь, а на классном собрании избираются наилучшие, те, кому будет предоставлено право сидеть за партами героев - молодогвардейцев. Славная эта давняя, наполненная особым смыслом, школьная традиция.
   Класс, где учился Ваня Земнухов: Очень часто к ребятам, занимающимся здесь, приходила мать юного Героя Анастасия Ивановна. Ее душевные, по-матерински щедрые рассказы о сыне, о его увлечениях, учебе, стремлениях всегда волновали ребят, оставляли глубокий след в их сердцах. В нынешнем роду учащиеся 3 "б" класса, с которыми занимается преподаватель Светлана Николаевна Барышева, тепло встречали сестру Ивана Земнухова Нину Александровну. Разговор шел о юных краснодонских подпольщиках, славных традициях "Молодой гвардии", о высоком долге перед школой, но особенно запомнились школьникам слова Нины Александровны: "Ваня Земнухов особенно любил "свою мать, Анастасию Ивановну. Любил ее безмерно. Тесной и неразрывной была эта любовь и к Матери-Родине, за которую отдал он свою жизнь. Пусть такой же великой любовью к Отчизне будет наполнена и вся ваша жизнь".
   Многое помнит эта классная комната. Путевку в жизнь здесь получили шахтеры и строители, врачи и инженеры, хлеборобы и педагоги. За партой героя в 1965-66 годах занималась племянница Вани Земнухова Елена Николаевна, окончившая школу с золотой медалью, ныне инженер-конструктор одного из заводов Днепропетровска. В своем сочинении на тему: "Воспитание учащихся на традициях "Молодой гвардии" она писала: "Мне выпало большое счастье сидеть за партой своего дяди Ивана Александровича Земнухова. Не. пожалею сил и энергии, чтобы учиться так, как учился Герой, чтобы продолжать традиции бессмертной "Молодой гвардии".
   За партой Героя учились Алексей Михайлович Старых, работающий ныне главным инженером строительного управления в Могилеве; Станислав Сергеевич Самохин - второй секретарь Лутугинского райкома Компартии Украины, многие будущие ударники шахтерского труда, передовики строительного производства...
   Каждый понедельник, в 3 "б" классе, где учился юный подпольщик, идет перекличка. И в торжественной тишине звучат волнующие слова отличника учебы Кости Понаетова:
   - Герой Советского Союза, член штаба подпольной организации "Молодая гвардия" Иван Земнухов погиб смертью храбрых в борьбе за свободу и независимость нашей Родины.
   Никто не забыт, ничто не забыто!
   
   И. ЧУКАВОВ, - учитель, ветеран труда.
   "СЛАВА КРАСНОДОНА" 7 сентября 1983 года

Слово о брате

    ПРОШЛО столько лет, а помню каждый поступок брата, его увлечения, его стремления. Рос он мальчиком бойким, любознательным. Настоящий непоседа - всегда наводил себе дело: то пол подметет, то дрова в поленницу складывает, то сено из стожка дергать помогает. Очень любил животных. В раннем возрасте пристрастился к книгам, хотя в те, 20-е годы, у деревенских ребятишек детских книжек не было. Старший брат Александр пошел в школу, стал обладателем учебников с красочными картинками - вот от них-то и загорались радостью глаза у Вани. Бывало, зимними вечерами учит Саша наизусть стихотворение, а братишка слушает с изумлением, чуть старший запнется на какой-то строке - он тут как тут, то слово подскажет, а то всю строчку. Так что, еще не выучив азбуки, Ваня знал наизусть много стихов и выразительно их декламировал.
    Позже эта любовь к книге возросла еще больше, без книги в руках его редко кто в Краснодоне видел, он был читателем почти всех библиотек нашего небольшого городка. Читал быстро, но вдумчиво. Зачастую не расставался с книгой и по ночам, но утром вставал, как обычно, по своему собственному распорядку дня. У рукомойника разгонял сонливость, умывался холодней водой до пояса.
    В семье за Ваней ни разу не замечали грубости или резкости. В любом случае умел укротить несдержанность.. Не давал развиться обиде и у других.
    Особенно много знал он песен, но чаще всего любил напевать "Как родная меня мать провожала..." Эта песня оставалась с Ваней вею его недолгую, но такую яркую жизнь. Даже тогда, как идти 1 января 1943 года в полицию не выручку друзей, подошел к этажерке и как-то по особому сердечно спел: "А. куда ж ты, паренек, а куда ты? Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты...".
    Брат был общительным, интересным собеседником, Бывало, многие в нашей коммунальной квартире ждали в общем коридоре возвращения Вани из школы, чтобы обсудить с ним какое-нибудь важное событие. А малыши были привязаны к нему особенно - он рассказывал им сказки, читал книги, стихи, разнимал драчунов.
   
    БЛАГОДАРЯ начитанности Ваня обладал широким кругозором и пользовался авторитетом у сверстников. К нему обращались с самыми различными вопросами, и ответы всегда удовлетворяли любопытных. Помимо книг, брат интересовался периодической печатью. Районной газеты ему было мало, он часто заходил в читальный зал клуба имени Горького, просматривал там свежие газеты и журналы. Только после этого садился за учебники.
    Мама наша, Анастасия Ивановна, ревностно следила за тем, чтобы мы своевременно и добросовестно делали уроки. Особенно много хлопот у мамы было с Ваней, ей все казалось, что он излишне, в ущерб домашним заданиям, увлекается литературой. Поэтому он вначале делал уроки, а уж затем садился за книги, хотя маме, как неграмотной, было трудно проверить, что сын читает, подготовлены ли школьные задания.
    Помню, пришел однажды Ваня домой перед вечером расстроенный: "Мама, у Вани Носули, одноклассника, сегодня мать похоронили. Страшно ему оставаться дома, пусть несколько дней у нас поживет". А нас в одной комнатушке пятеро, да и с харчишками туго приходилось, получали по карточкам, отец работал плотником, зарабатывал мало. Мама согласилась. Надо было видеть, каким вниманием окружил Ваня своего товарища-за обеденным столом усаживал гостя на самом удобном месте, кушал с ним из одной чашки, старался, чтобы тому досталось побольше. И спать почти всю неделю укладывал рядом с собой на узенькой кровати.
    Ваня особенно бережно ко всему относился, знал трудности семьи и никогда ничего не требовал, а, бывало, дадут родители копеек 10-15 на школьный завтрак, редко что покупал, а купит булочку - обязательно со школьной уборщицей делился: кушайте, мол, я их часто покупаю, а вы никогда. Нередко свои скудные сбережения отдавал родителям, узнав, что накануне зарплаты в доме затруднения: возьми, мама, не ходи к соседям занимать.
    Еще один пример, характеризующий доброжелательное, чуткое отношение Вани к старшим. Идет как-то из школы, догнал старушку е двумя вёдрами воды. Поравнялся, поздоровался вежливо и сказал в шутку: "На-ка, бабушка, книжки под мышки, а я ведра - за ребра". Подошли к дому, она благодарит и спрашивает: "Ты чей же такой будешь?". "Мамин да папин, бабушка. Не стоит благодарности".
   
    В КАНУН войны закончил Ваня школу. Большая жизнь раскрывала перед ним широкие горизонты. Но радость вчерашнего школьника, гордо державшего в руках аттестат зрелости, была недолгой. На следующий день началась война.
    Мечтал Ваня стать юристом, в апреле 1942 года получил направление на курсы следователей в Ворошиловград. Успешно закончил их и собирался на работу в Саратов. Показал дома документы, а отец, Александр Федорович, посмотрев их, сказал: "То, что мечты твои, Ваня, сбываются-хорошо. Но придется ли работать?".
    Работать не пришлось. В город ворвались фашисты.
    Накануне оккупации, будучи членом райкома комсомола, Ваня Земнухов принимал активное участив в решении многих вопросов, связанных с будущей борьбой с врагом. Вскоре он стал подлинным вожаком краснодонской молодежи. И в дни оккупации бывшие соученики видели в Земнухове своего надежного товарища, вместе обсуждали боевые операции. Как-то заглянула в комнату, где собрались ребята; они, склонившись над самодельной картой города, делали на ней какие-то пометки:
    ...15 января 1943 года, после жестоких пыток, вместе с другими подпольщиками Ваня Земнухов был сброшен в шурф шахты № 5. Память о молодогвардейцах вечна! Это и о них строки бессмертного стихотворения Ольги Берггольц:
   
    Никто не забыт.
    Ничто не забыто!
   
    ...Откуда истоки великого мужества у таких, как Ваня Земнухов? В советском патриотизме, в беззаветной любви к Отчизне, беспредельной преданности партии, народу, комсомолу? Да. Но неиссякаемым родником чистоты помыслов, путеводной звездой для Вани была мать, Анастасия Ивановна. Мать с большой буквы,
   
    Н. ЗЕМНУХОВА, сестра члена штаба "Молодой гвардии". Героя Советского Союза Ивана Земнухова.
   
    Редактор Г. И. АНАНИН
   
    "Слава Краснодона", Суббота, 3 сентября 1983 года

Из письма Ващенко Александра Михайловича от 15.03.1990 г.

    Я и мои друзья из 10 "А" и "Б" выпуска 41-огневого. Для нас раннее утро 22 ещё было мирным, хотя уже и пылала война. Вскоре она дошла и до нас... После 45 домой вернулось совсем немного... Часть наших девчат и парней живет в Краснодоне, Ворошиловграде, Донецке. 5 человек - в Москве. Среди них Ольга Грищенко и Лида Алексеева - первые добровольцы. О наших девчонках и ребятах можно говорить много. Жили мы в очень интересное время. Атмосфера революции и гражданской войны ещё окружала нас...
    Их "молодогвардейцев" я знал многих - кто-то учился в школе им. Горького, кто-то жил рядом. Краснодон-то в ту пору был совсем небольшим городком (ранее рудник Сорокино). Так что улица всех объединяла и знакомила.
    Ваня Земнухов жил рядом со мной, учились мы в одном "Б" классе (8-10). Близок к нашему кругу был Олег Кошевой, хотя и моложе нас на 2 года. Виктор Третьякевич - я с ним был связан по общественной работе в школе и РКЛКСМУ (он потом, с открытием школы им. Ворошилова, ушёл туда). Жора Арутюнянц, Нюся Сопова и мн. др. - все моложе и, естественное, уличное или школьное знакомство.
    Посылаю свои воспоминания о Ване З.
    Скажу откровенно, все написано честно, без попыток как-то что-то приукрасить или возвеличить, придать Герою героические черты и пр. Я пишу о человеке, которого знал, видел, ощущал в жизни, пишу о нем так, каким он был в действительности.
    Ещё раз спасибо за память.
    Прошу передать родителям и близким сердечный привет и самые наилучшие пожелания.
   
   
   
   
   

Ващенко Александр Михайлович (одноклассник И. Земнухова)
    "Из воспоминаний о Ване Земнухове"

    1. Первое знакомство
    Оказывается, мы жили рядом, но, как ни странно, знакомы не были.
    Свела нас школа им. М. Горького, куда и я и Иван пришли продолжать учебу: я из НСШ им. Кирова (НСШ - неполная средняя школа), а он - из Первомайской.
    Получилось так, что я начинал учиться в школе им. Горького (до 3 класса), продолжал - в школе им. Кирова (она же им. Затонского, потом - им. Ежова!), а кончал - опять в школе им. М. Горького, к этому времени единственной десятилетке в городе (правда, вскоре открылась школа им. Ворошилова). Таким образом, судьба свела меня с Ваней в 1938 году, в 8 классе "Б".
    В восьмых классах собрались ребята и девчонки из разных концов города.
    Но все сдружились сразу как-то и в общем-то получился очень хороший единый коллектив, дружный, сплоченный. Разделение на классы "А" и "Б" было чисто формальным, только на занятиях.
    Вспоминается интересная комсомольская работа, драмкружок, стенгазета, наши невинные шалости, "шухер" на уроках; девчонки, которых мы нещадно преследовали за танцы, неуспеваемость и кто его знает за что ещё! Всяко бывало!
    А вот эти-то девчонки вместе с парнями в первые дни войны ушли на фронт добровольцами: Ольга Грищенко, Лида Алексеевская, неразлучные подружки! Другие, оставшиеся дома, как могли помогали фронту. Славные были девчата у нас! Не раз вспоминается Валя Самсонова, наш бессменный комсорг, Катюша Хайруллина, худенькая застенчивая девчонка, кажется, всю жизнь возившаяся с ребятами младших классов (была пионервожатой), Лида Орлова, не по возрасту серьёзная, умная, целеустремлённая девушка, Нина Валько, Зоя Михайличенко, Вера Босова и многие-многие другие.
    Неизгладимо в памяти останутся хлопцы, и те, которых нет с нами сегодня: Андрей Крылков, Ваня Будасов, Слава Чернецов; и те, которые живы-здоровы остались, пройдя огонь войны: Леонид Козырев, Дмитрий Чикодяев, Владимир Иванов, Иван Цяпа, Алексей Аксенов, Георгий Стаценко.
    Слава Чернецов, в отличие от других ребят, был интеллигент - и внешне и внутренне: одевался "с иголочки", как говорят, был весьма и весьма обходителен с девушками, мы никогда не слышали от него бранного или грубого слова. Ничто не могло вывести Славку из равновесия! Хотя был один способ, которым мы иногда пользовались, не то что вывести его из себя, но и изрядно разозлить. Не помню, в чьих стихах упоминается имя белогвардейца Чернецова:
   
    Уже Донбасс берут в кольцо
    Каладинкие злые волки,
    Злой разбойник Чернецов
    Пошел на мирные поселки...
   
    Стоило прочесть вслух в присутствии Славы Чернецова эти строки с определенным ударением, как он тут же взрывался... Слава был душой драмкружка нашего класса. Терпеливо и настойчиво собирал ребят и девчонок в кружок, репетировал, подбирал костюмы и т.д. Ставили одноактные пьески, скетчи. Успех был колоссальный (в масштабах школы, конечно!). Помню, в одном спектакле он играл роль врача (в партнерстве с Женей Ходовой). У всех осталось очень сильное впечатление от сыгранной им роли. Ещё долго с ним ходила по школе кличка "доктор".
    Не могу не сказать несколько слов об Андрее Крылкове. Незаурядный человек был он! Рос в большой рабочей семье, не знавшей по-настоящему достатка. Хотя, что там говорить, большинство из нас было в таком положении, и не видели в этом ничего особенного!
    Учился Андрей легко, находил время и на общественную работу, был беззаветно предан комсомолу, нашему товариществу. Не помню, чтобы он от чего-либо отказывался или не выполнял порученного ему дела. А какой у него был почерк! Настоящий каллиграф! Единственным соперником ему в этом была Лида Алексеевская, в которую он был без памяти влюблен. А как он пел! Голосище-то какой у него был!..
    Алексей Аксенов, наш "сержант" (не помню уже, откуда пришло к нему это прозвище). Небольшого роста, крепко сбитый, всегда подтянутый. Все знал, все умел, отсюда - непререкаемый авторитет. На уроках, особенно на математике, физике, химии преподаватели приглашали его к доске решать трудные и замысловатые задачи. И это он делал без видимых усилий.
    Считаю необходимым сказать и о нашем товарище, однокласснике, судьба которого сложилась столь неожиданно трагично, о Георгии Стеценко.
    Волей автора "Молодой гвардии", а потом и Костенко К. (в книге "Это было в Краснодоне") он, как и Виктор Третьякевич, был представлен читателям в роли одного из предателей "Молодогвардейцев: один из них был скрыт под вымышленным именем, другой назван, хотя и вскользь, но довольно прозрачно, собственным именем: одному была приписана большая доля предательства, другому, как сыну бургомистра г. Краснодона, как само собой разумеющееся. Но, как бы то ни было, оба - предатели...
    Только по прошествии многих лет честное имя В. Третьякевича было восстановлено. Вопрос о причастности Г. Стеценко к предательству "Молодой гвардии" спустя несколько десятилетий вновь расследовался следственными органами КГБ СССР, и материалы следствия были представлены на суд Военного трибунала, который признал Г. Стеценко абсолютно непричастным к гибели "Молодогвардейцев", а потому был полностью реабилитирован, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но пока он дошел до благоприятного финиша, ему пришлось "отработать" в краях не столь отдаленных 10 лет!..
    Известно, что Г. Стаценко в период оккупации Краснодона часто встречался с большинством "молодогвардейцев", особенно с И. Земнуховым, О. Кошевым, В. Третьякевичем и др. Не зная о существовании подпольной организации, помогал, чем мог, ребятам. Но свидетелей тому нет, они далеко...
    Среди всех ребят нашего "Б" класса Ваня был заметен как своим внешним видом, так и поведением. Не очень высок, худощав, в очках с металлической оправой, с насмешливой и иронической улыбкой, неторопливый в ответах. Помню его обычно в сереньком простом костюме. Пожалуй, он один да Слава Чернецов носили галстук...
    Наши рабочие семьи не имели больших доходов, поэтому и наш гардероб был прост до предела! Слава богу, штаны, сорочка, ботинки! А уж костюм - верх желаний!
    Вот и запомнился мне Ваня в сером костюме и стареньких очках!
    Я искал знакомства с ним, но как-то так получалось, что контакты не налаживались. Возможно, я немного робел перед незнакомым, но необычным (скажем незаурядным) человеком, а Ваня, видимо, присматривался ко мне, как и к другим ребятам. К тому же, у каждого из нас был свой, сложившийся ранее круг знакомств.
    Однажды я попросил в библиотеке только что открывшегося клуба им. Горького не шахте N1 БИС, сочинения А. Пушкина в издании Брокгауза и Эфрона (библиотекой ведала, кажется, Бардина, имени не помню). Библиотекарша ответила, что нужный мне том сочинений Пушкина находится у Ивана Земнухова, и заодно просила передать ему, чтобы он сдал книгу, т.к. держит её на руках уже продолжительное время. Это и послужило поводом для нашего более близкого знакомства с Ваней.
    Сразу же выяснилось, что живем мы рядом, что оба любим литературу, Пушкина, собираем книги, что у нас много общих интересов.
    Словом, подходящие друг другу товарищи!
    Наша дружба, длившаяся до осени 1941 года, была разной - и близкой, и задушевной, но порой и холодной. Нас многое объединяло, но и многое разводило в противоположные концы. Но главное заключалось в том, что несмотря ни на что, нас притягивало друг к другу, словно магнитом. Не помню случая, чтобы мы после какой-либо размолвки или горячего спора перестали встречаться. Наоборот, мы шли друг к другу, говорили, продолжали спорить, доказывать... Никогда не забуду поздние вечера, долгие часы, которые мы с Иваном простаивали у окон его дома, благо это было мне по-пути.
   
    2. Что нас объединяло
    Нас объединяло в первую очередь - любовь к литературе, к книгам.
    Ваня знал литературу отлично, много читал, поэтому был эрудирован более других соучеников. Я завидовал его знаниям: он успел прочесть, познать многое раньше моего. По-моему, это признавали все. Правда, к украинской литературе не было такой тяги, как к русской. Поэтому Антон Васильевич Улизько порой высказывал неудовольствие по этому поводу. Откровенно сказать, мы все к украинскому языку и литературе относились крайне неуважительно, хотя преподавателя любили и уважали (девочки просто обожали!). Чего греха таить, уроков не учили, на занятиях - "шухерили", и попросту их пропускали (сбегали в кино, в парк, особенно, когда не выучивали заданное на дом!).
    Несмотря на такое отношение к предмету, Антон Васильевич, следует отдать ему должное, не обижался, директору не жаловался. Урезонивал нас легко и умело, но только не криком. Его оружием был украинский юмор, которым он пользовался для нашего усмирения довольно эффективно. Пословица, сказанная кстати, афоризм, "жарт", присказка, острое слово с присущей Антону Васильевичу "мефистофельской" улыбкой приводили ребят в чувство мгновенно. Среди нас мало было охотников попадать на его острый язык! Бывало встанет из-за стола, поднимется на носки, хотя ростом он обижен не был, и на весь класс: "Хлопцi, кiнчайте балачки!" Вызовет к доске самого шумливого или хулиганистого и спросит кое-что! А потом: "Сiдайте, ДПГ!" (дуже погано)...
    Мы его, повторяю, любили все без исключения. Он был прекрасной души человек, артистичный чтец и рассказчик, знаток не только украинской и русской литературы (особенно народного фольклора), но и античной. Все это и привлекало нас к нему. До сих пор помню, как он читал нам вслух "Онеiду" Котляровского. В классе стоял дикий хохот, стон! Вся речь его искрилась народной мудростью, народным юмором. В общем- то Антон Васильевич был типичный украинский народный философ, типа Сковороды.
    Помню последнюю встречу с ним и Иваном Васильевичем Дьяченко. Это было что-то в августе 1941 г. Я уже работал в школе им. Горького страшим пионервожатым. Приехал в город госпиталь, а нам нужно было срочно эвакуировать школу и помещение школы им. XIX МЮДа. Собрали учащихся, учителей. И в течении дня мы переносили на руках парты, столы - часть в школу, часть в летний клуб. И с нами работали, как говорится, не покладая рук, Антон Васильевич и Иван Васильевич.
    После этого был второй переезд - в клуб ИТР. Наконец, в октябре 1941 г. школа закрылась. Шахты взрывались, оборудование эвакуировалось на Восток. Жизнь в городе замерла. Мобилизовывались в армию все оставшиеся от 18 до 60 лет. Уходили бывшие учащиеся и их учителя на фронт...
    Очень жаль, что судьба так распорядилась этими прекрасными людьми, какими были А.В. Улизько и И.В. Дьяченко... Они погибли на полях сражений. Антон Васильевич, как рассказывает Леонид Беляев, последний, кто видел его, глубокой осенью был призван на фронт и воевал в рядах 6 Армии, в то время отступавшей с тяжёлыми и изнурительными боями. В окружении, в которое попала Армия, в одном из боев и погиб А. Улизько. Сохранились у меня фотография, на которой запечатлен Антон Васильевич с группой десятиклассников (май, 1941 г.).
    У Антона Васильевича, надо полагать, была хорошая библиотека, так как он давал мне прочесть "Илиаду" и "Одиссею" и что-то ещё антиков. "Диалектику природы" Энгельса. Он открыл мне и всем нам Гомера. Ведь античная литература не изучалась в школе! Однажды Антон Васильевич высказал мысль, что нам следует пополнить свои знания по литературе и он готов нам помочь. И вот тогда был организован литературный кружок (что-то в 9- классе), в котором активно участвовал и Ваня. Собирались после уроков. Сначала слушали только Антона Васильевича: его интересные рассказы о писателях, поэтах, о том далёком времени. Позже он предложил заняться нам творчеством: попробовать писать стихи, рассказы и пр., совместно обсуждать наши литературные опусы. Помню, на нескольких занятиях кружка слушали чьи-то стихи, импровизировали, что-то горячо обсуждали.
    Возникла идея издавать литературный журнал. Придумали название, этакое поэтическое, лермонтовское - "Парус". Но эта идея, насколько помню я, в то время не воплотилась в жизнь. Возможно, позже... В последнем учебном году я и другие ребята отошли от литературного кружка, престал им руководить А.В. Улизько.
    Я знал, что Ваня пишет стихи. Но он упорно отказывался их читать или печатать в стенной газете. В школе выходила "Литературная газета", которую делали я, Л. Козырев, А. Крылков, Г. Стаценко, Л. Алексеевская, А. Викулин и др. Мне очень хотелось, чтобы Иван давал в неё свои стихотворения, сам участвовал в выпуске этой газеты, но мои попытки были безуспешными: отказывался наотрез. Он считал, что стихи его незрелые, несовершенны, и он не хочет, чтобы их широко публиковали, тем более в стенной газете.
    Что касается участия в "Литературной газете", то здесь проявилось его негативное отношение к газете, как таковой, и к тем, кто её делал.
    Лермонтов был кумиром Ивана. Творчество этого поэта он знал глубоко и всесторонне. Я уж не говорю, что он знал весьма много его произведений наизусть. Читать их всегда и везде. Он бредил Лермонтовым! Ваня показывал собранный им богатейший материл о жизни и творчестве М.Ю. Лермонтова: книги брошюры, вырезки, иллюстрации. Он говорил, что собирается написать как-то исследование о творчестве поэта. Показывал даже черновые наброски.
    Как-то М.М. Линчевская (преподаватель немецкого языка) прочла на уроке стихотворение Гёте "Сосна", переведённое Лермонтовым. Ваня сделал свой перевод, и, кажется, неплохо. Назвал его "Ответ Лермонтову". Это был единственный случай (на моей памяти), когда он предложил прочесть свое стихотворение. Оно было оригинальным. Этот перевод, написанный рукой Ивана, долго хранился у меня. Погиб в войну вместе с книгами и другими моими архивами.
    1941 году предполагалось отметить в стране 10-летие со дня смерти М.Ю. Лермонтова. И когда началась война, то естественно встал вопрос о пропаганде его творчества, особенно патриотических мотивов.
    Работник райкома партии (сейчас уже не помню кто) вдруг предложил мне подготовить доклад о Лермонтове и выступить с ним на каком-то мероприятии в клубе им. Ленина. Выбор пал на меня, видимо, потому, что этот товарищ присутствовал на заседаниях исторического кружка и слышал мое выступление, которое ему понравилось. Я сразу же сказал ему, что есть лучший знаток Лермонтова, чем я, и он, можно сказать, готов к выступлению. Я назвал Ваню Земнухова.
    При встрече с Ваней я сообщил ему о состоявшемся предложении. Из разговора я понял, что Ваню обидело то, что предложение было сделано не ему. Выступать я отказался, т.к. выполнял срочное задание райкома комсомола и лично Приходько Прокофия - секретаря райкома. (С начала войны я и ряд десятиклассников, ещё не призванных в армию: В. Третьякевич, И. Земнухов, С. Чернецов, Г. Стаценко и др., дежурили в райкоме комсомола, ездили, ходили по предприятиям района с поручениями, помогали секретарям комсомольских организаций готовить документы и архивы к сдаче в райком, к уничтожению. Фронт ведь приближался к Донбассу).
    Судьбой так уж было предопределено, что я, Ваня и Слава Чернецов были освобождены от воинской службы (я и Иван - по зрению, а Слава - по какой-то серьёзной болезни).
    В 1940 г. военная призывная комиссия признала нас негодными к службе в армии, и мы получили "белые билеты". Как нам было стыдно, если б кто знал! Мы дождались конца комиссии, зашли к военкому объясниться. Он нам терпеливо разъяснил, почему мы не годимся для службы в армии и посоветовал нам учиться. Ну что ж, учиться так учиться, с этим мы и смирились.
    И вот война... Что мы должны были делать? И снова к военкому. Но там было не до нас!
    "Идите, Красная Армия обойдётся без вас!" - услышали мы. Поэтому в июне-августе работали в райкоме комсомола.
    Я должен отметить, что Ваня был человек внимательный к другим, и никогда не проходил мимо негативных сторон жизни, непорядков, где бы с ними он не встречался.
    Поэтому не случайно, когда к нам на шахты приехали работать поляки, украинцы, молдаване из освобожденных районов Западной Украины и Бессарабии, Ваня предложил мне организовать шефство над живущими в общежитии рабочими. Он сразу увидел, как непросто жить и работать этим людям в наших условиях, абсолютно непохожих на те, в которых они, по существу, пребывали всю свою жизнь. Нас никто не обязывал к этому шефству.
    Мы добровольно, чуть ли не каждый вечер, после уроков, ходили в общежитие, рассказывали о нашем образе жизни, порядках, читали газеты, журналы, выясняли, как устроен их быт, питание и т.д., давали советы в меру своего жизненного опыта, чем-то помогали. Мы видели их детскую беспомощность, и нам всячески хотелось помочь им скорее приобщиться к нашей жизни, порой противоречивой и не такой уж и легкой.
    Мы с Ваней длительное время посещали общежитие. Другие ребята потеряли интерес и постепенно отсеялись.
    Во время войны, осенью, когда я работал старшим пионервожатым школы им. М. Горького, а Иван - в Первомайской, вдруг одним днём, утром, ко мне домой пришел взволнованный Иван и сказал, что, как ему сообщили, в колхозе, где работали на уборке наши школьники, случилась какая-то неприятность, и что лучше бы нам самим туда съездить и на месте разобраться. Долго не раздумывая, мы сразу же отправились в дорогу пешком. Где-то подъехали. Словом, добрались до поля, нашли наших ребят, все выяснили.
    Хотя ничего страшного не случилось (не накормили вовремя обедом!), но наше появление, тревога и озабоченность жизнью школьников имело определенное значение. Бригадир извинился, обещал, что все будет в порядке. Иван остался ночевать в бригаде, где работали школьники из Первомайки, а я пешком (километров двадцать) вернулся домой, так как утром мне нужно было быть в школе. Этот случай мне запомнился ярко и отчётливо. В моей памяти Иван этого времени остался каким-то вдруг повзрослевшим, возмужалым, необычайно озабоченным и серьёзным, каким я, пожалуй, его ранее не видел. Я привык видеть Ивана спокойным, уравновешенным при любых обстоятельствах. А тут вдруг... куда делись насмешливость, ироничность, присущие ему. Конечно, война нас быстро перестроила на новый лад, заставила призадуматься над жизнью, судьбой не только своей, но и всей страны.
    В связи с этим мне вспоминается военная игра, проводимая в районе осенью 1940 г. Мы, старшеклассники, принимали в ней участие, командиром отряда был военрук Токарев Е.Л. Сбор был поздно ночью на площади Ленина. Взволнованные речи. Поход в степь на исходные позиции.
    Ожидание наступления. И, наконец, "сражение", громовое "ура" в холодной ночи. Все это нас очень волновало.
    Возвращались домой рано утром мы вместе с Ваней. И в голове у каждого из нас была неотвязная мысль, а как будет в настоящей войне? А что война будет, то ни у кого не было сомнений. Никто только не знал, какой она будет, эта война? Что уготовано каждому из нас? Как мы пройдём этот тернистый путь?
    Приходит на ещё один эпизод, возможно и незначительный, но характерный для Ивана.
    Помню, кто-то из наших ребят заболел и долго не являлся в школу.
    Ваня первый обратил внимание на это, и укоризненно напомнил нам об этом. Дело в том, что парень-то был из "нашего" круга, т.е. выходец из "кировской" школы. Конечно, нам стало стыдно. Решили сразу же отправиться. Собирались у меня, т.е. на ул. Петровского: Ваня, Козырев, Крылков, Чернецов и ещё кто-то. Ждали Носулю. Тот прибежал запыхавшись (долго искал, где мы собрались): "А, вот вы где, цуцики!". Эта фраза до сих пор стоит у меня в голове, как будто была произнесена только что (парадокс памяти!).
    И мы всей гурьбой пошли не то на "шанхай", не то на "шанхайчик", где жил наш товарищ.
   
   
    3. О чем мы спорили?
    В ту пору спорили все и обо всём. Такое было время! Искали истину, боролись за неё. Равнодушных не было. Редко кто оставался в стороне, даже если молчал, то все равно на каком-то этапе принимал ту или другую сторону спорящих. Прежде всего камнем преткновения была общественная работа. Считалось, что все комсомольцы должны в ней участвовать обязательно! Кто не с нами, тот против нас! С тех, кто отказывался от общественной работы (нагрузок!) или плохо с ней справлялся, взыскивали строго. Далее, а вообще-то это было главным, вопрос об учебе и дисциплине. Здесь так же действовал железный принцип: все комсомольцы должны успевать и быть дисциплинированными. И никак не иначе!
    В борьбу за успеваемость включались все средства: критика (проработка) отстающих (а мы считали - лодырей, бездельников!) на собраниях, в стенгазете, вызов в комитет комсомола, учком и т.д. Предполагалось, что на критику, какой бы нелицеприятной она ни была, нельзя было обижаться. Спорили о том, имеют ли право комсомольцы танцевать, носить галстук и т.д. и т.п. Поэтому на собраниях было интересно, к ним готовились, их ждали. Споры, перепалки возникали ожесточенные, решения принимались бескомпромиссные.
    Мне кажется, что все же это бесследно не проходило тогда, оставило след в жизни навсегда. Общественной работой занимались все комсомольцы, неуспевающих не было, нарушений дисциплины не допускалось. И в жизнь мы вышли принципиальными, твердо верящими в наши идеалы. Война все это подтвердила. Все наши ребята и девчонки достойно и честно защищали свою землю, не жалея при этом самой жизни...
    Итак, о чем же мы с Ваней спорили?
    Возможно, сегодня это покажется наивным, несерьезным и ненужным. Возможно... Но в то время мы кое в чем не были согласны друг с другом. Это было дело принципов, а может быть, и убеждений.
    Иван довольно скептически относился к деятельности комсомольской организации школы (её секретарями были Тельнов, Е.Л. Токарев, Каряница). Он её считал недееспособной, так как она была руководима и направляема "сверху" (партийной организацией, руководством школы) не обладала самостоятельностью. Поэтому всячески и беспощадно критиковал и организацию в целом, и её активистов. Ваня считал, что работа, проводимая комсомолом в школе - ещё не есть настоящее дело, а только выполнение воли дирекции школы. Конечно, я и другие мои товарищи не могли с этим согласиться. Тем более, Ваня сам не принимал участия в общественной работе. Это было против него.
    Непризнание того, что, несмотря на недостатки, комсомольская организация в школе - это сила, и все же самодеятельная организация привела Ивана к суждению, что комсомол вообще занимается не тем делом, которым бы, по его мнению, он должен заниматься. А каким, он сам, видно, сам смутно представлял. Хотя главное в его мысли просматривалось - реальные, практичные дела! Но... какие?
    Свои мысли, "идеи" он прямолинейно высказал в стенной газете, специально подготовленной им и кем-то из ребят 10 "А" класса. Газета наделала много шума, всполошило руководство школы. Стенгазета была немедленно снята Анной Виссарионовной Гаврютиной (в то время она была завучем школы).
    Иван, несмотря на свою выдержку, рассвирепел, наговорил А.В. Гаврютиной дерзостей. Дело приобретало нежелательный оборот. Правда, поостыв, Ваня объяснил, что погорячился, что его мысли были поняты неправильно, что он имел в виду только комсомольскую организацию школы и т.д. Эта история обсуждалась на заседании комитета комсомола.
    Насколько я помню, весь этот пожар погасили, но дискуссии продолжались. Нам с Иваном не хватало собраний. Мы вместе шли домой, по дороге доказывая друг другу невысказанное, подолгу простаивая у окна дома Ивана, и все говорили, спорили, доказывали. Была потребность, необходимость. Потому что ни ему, ни мне не было безразлично все окружающее. Нам был дорог комсомол, и мы оба хотели, чтобы он был боевым. Но, видимо, мы по-разному смотрели на его сегодняшние дела, отсюда и происходили столкновения мнений. Как бы то ни было, мы друг на друга не обижались, но и примирения не было.
    Кажется, в 1939-40 учебном году в нашу школу, в старшие классы, пришла преподавать математику Прасковья Евдокимовна Варяница. Она окончила нашу школу, училась в педагогическом институте, была досрочно направлена на практическую работу в школу. Предмет свой знала превосходно, беззаветно любила его. Она очень стеснялась нас, так как в годах разница была не так уж велика, не имела ещё опыта общения со старшеклассниками. Поэтому с самого начала отношения с Прасковьей Евдокимовной сложились крайне плохо. Это была "эпоха" во взаимоотношениях учащихся и учителей, которая до сих пор остается пятном на нашей совести. Мы были не правы и жестоки в отношении П.Е. Варяницы!
    И очень обидно (а это приходится признать и сегодня), что в числе лидеров "оппозиции" к Варянице был Иван. Все изводили Прасковью Евдокимовну по-всякому, кто как мог. Но сильнее всего действовал на нее иронический, спокойный тон Ивана. Вроде бы ничего обидного или оскорбительного он не говорил, но было достаточно одной его реплики, фразы, даже вопроса, чтобы вывести из равновесия Прасковью Евдокимовну, заставить её вспылить, прервать урок, убежать из класса в слезах. И так было часто. Конечно, Прасковья Евдокимовна была мнительна, обидчива, далека от чувства юмора. Но все равно, мы были не правы! По этому поводу у нас было много бурных комсомольских собраний, споров, объяснений с дирекцией. Я с Иваном много говорил. Не помню сейчас, чем и как он объяснял свое отношение к Прасковье Евдокимовне.
    В конце-концов, в последнем учебном году все кончилось, все были заняты учебой, ведь приближался выпуск, и никто не хотел по математике иметь двойку! Но примирения не наступало. С тех пор прошло более 40 лет, но Прасковья Евдокимовна, к сожалению, так ничего и не забыла. Горечь на душе осталась на всю жизнь и у неё и у нас...
   
   
    4. Спустя много лет...
    Прошло много лет, десятилетий... В памяти моей образ Иван остался прочно, встречи с ним помню ясно. Какие-то частности, детали, конечно, не сохранились. Ведь прошло столько лет!
    Как я отмечал, Иван был грамотным, начитанным и широкой эрудиции человеком, чем и выделялся в нашей среде, поражал не только товарищей, но и учителей. Он обладал критическим и аналитическим умом. На слово ничего не принимал, доискивался истины. В споре от противника добивался ясности, доказательств, что я достаточно испытал на себе.
    Мог легко поставить любого - товарища или даже учителя в тупик настойчивым: "А почему?.. Так ли... Докажи!". Это особенно выводило из равновесия П.Е. Варяницу. Ваня был принципиальным, от своих убеждений или идей не отступал, хотя иногда был не прав. По характеру спокойный, уравновешенный, невозмутимый, ироничный. Добрый человек, верный друг.
    Иван был весьма самолюбив, хотя это он явно не проявлял. Но я точно знаю, как ревностно он относился к похвалам. Если учитель в присутствии всех учащихся какого-либо отмечал, Ваня мог по этому поводу иронически высказаться. Он всегда тяготел к самостоятельной и бесконтрольной деятельности, не любил, чтобы им кто-то руководил, был над ним, особенно из среды товарищей, окружавших его. Поэтому у нас, активистов школы, с ним возникали конфликты. Я был до конца учебы в школе членом комитета комсомола, редактором школьной стенной газеты. "Литературной газеты". Приходилось обращаться к Ивану с просьбами, предложениями и другими разными делами. Ваня этого, конечно, не воспринимал. Не помню случая, чтобы он положительно отнесся к нашим общественным делам.
    Я понимал, что Ивану можно было доверить любое общественное дело. На эту тему мы с ним не раз говорили, но... безрезультатно. Он мотивировал свой отказ тем, что не может руководить и т.д. Но в то же время, в нужный момент он проявлял инициативу, к затеянному делу умело привлекал ребят (как это было, например, с шефством над рабочим общежитием).
    По-моему, в "Молодой гвардии" Иван увидел то, о чем мечтал: комсомольскую самодеятельную организацию, где он сам, без подсказки и указания "сверху" мог делать то, что он считал нужным...Но все же меня смущает следующее обстоятельство: как мог Иван, по своей натуре - самолюбивый, не терпящий над собой власти, подчиниться младшим (по всем показателям!)
    Я могу представить, каким авторитетом для него были Туркенич и Третьякевич, но... другие?!
    Иван был поэт, лирик, которому ближе всего была не грубая действительность, а чувства человека, его душа. Но война сделала свое дело. Иван взял смело в руки то оружие, которое в данный момент годилось более других.
    Перечитывая вновь и вновь роман Фадеева А., я стараюсь в чертах Ивана Земнухова, героя произведения, увидеть Ваню Земнухова из жизни, из той, в которой росло наше поколение. К сожалению, я не нахожу ни в образе этого героя, ни в его поступках и делах человека, современниками которого мы все были. А ведь прообраз героя был из реальной жизни!
    Возможно, пройдут ещё десятилетия, не останется в жизни больше современников этих прекрасных ребят и девчонок, тогда герои романа займут своё, предназначенное им, место в советской литературе. Некому будет оспаривать достоверность и образов героев романа, их действий!
    Все станет легендой, зовущей новые поколения к подвигу. А сейчас пока можно горько сожалеть, что писатель поторопился с романом....
    А.М. Ващенко
   

Воспоминания о Ване Земнухове его одноклассницы Людмилы Кожанковой

   17.09.89
    Милая Анечка!
    Получила твоё хорошее письмо, большое спасибо. Извини, что ответила не своевременно. Я писала твоей подружке Тане почему я задерживаюсь с ответом.
    13-14 сентября у нас была очередная встреча выпускников довоенных лет, это уже четвёртая наша встреча. Сейчас наш выпуск встретился через 48 лет после окончания школы им. Горького. Об этом расскажу, если будет интересно, но думаю, что это интересно только нам. А теперь о Ване Земнухове.
    В школе им. Горького Ваня пришёл в 8-ом классе "Б" в 1938 году. Это был скромный, застенчивый паренёк, сидел за первой партой первого ряда со Славой Чернецовым. Всех нас он сразу же поразил своей начитанностью. С книгой он не расставался никогда. Находил время даже во время уроков читать. Своей любовью к литературе он завоевал уважение нашего любимого преподавателя по русскому языку и литературе Даниила Алексеевича Саплина. В этом же году его избрали редактором классной и членом редакции общешкольной стенных газет. Наши стенные газеты с появлением в редколлегии Вани стали очень содержательными и интересными, запоминались стихами, баснями и статьями Ваниного сочинения. В своих статьях он не щадил никого ни отстающих, ни успевающих, всем отводилось достойное место. Хорошо помню (это было уже в 10-ом классе), как мне самой досталось за то, что я очень спешила уйти с комсомольской группы на танцы. Так он меня крепко разделал в заметке, которая называлась "Немного об успевающих". Начиналась она так: "За первой партой сидит девушка. Её большие серые глаза сегодня гневно мечут молнии, ей не сидится на комсомольской группе, ей так хочется быть сейчас на танцах в клубе им. Горького".
    В 9-10 классах его уже хорошо знала вся школа, когда в общешкольной газете появлялась заметка Вани, вокруг неё всегда было многолюдно. За свою начитанность, прямолинейность, искренность в суждениях, в 9-м классе ему присвоили звание "профессор", которое осталось за ним навечно. Кроме русской литературы и языка Ваня хорошо знал математику, физику, но домашнее задание выполнял не всегда, т.к. из-за увлечения книгами на уроки не всегда хватало времени.
    Преподавателем математики в десятых классах была молодой педагог, мы были её первыми учениками. Это была Просковья Евдокимовна Варяница. Чуь ли не с первых дней учёбы у неё с Ваней сложились недружелюбные отношения, причиной были не всегда выполненные домашние задания, тогда как знаний было достаточно и, выходя к доске, он свободно справлялся с заданием, отвачал на вопросы и решал задачи.
    В девятом классе я сидела с Ваней за первой партой среднего ряда и ему частенько доставалось от меня за то, что частенько в щёлочку (парты были с откидными крышками, вы видели такую в музее) он читал книгу лежащую на коленях, а не слушал урок. В десятом классе он уже пользовался очками и сел уже подальше, чуть ли не за последнюю парту ряда. Вспоминается такое, однажды Прасковья Евдокимовна вызвала Ваню к доске, он имел привычку всегда мило, застенчиво улыбаться, так улыбался он и на этот раз. Пр. Евд. довольно резко сделала ему замечание: "Земнухов, классу ваши улыбки не нужны!" Ваня спокойно отпарировал: "А я улыбаюсь не классу, а Вам!". Наша преподаватель была лишена чувства юмора, последовала бурная реакция, она побежала за директором, но как нам показалось, директор так же как и мы, шутку Вани не счёл большим преступлением. Вот такими действиями наш математик восстановила нас против себя и мы старались ей досадить. Мы даже дерзнули по инициативе Вани на довольно не безобидную шутку. Привязали верёвку к задней ножке учительского стула и протянули эту верёвку под партами и когда наша педагог приняла своё излюбленное положение за столом (качаться на задних ножках стула) Ваня дёрнул верёвку и Пр. Евд. едва не опрокинулась, чудом ногами задержавшись за стол. Все замерли. Было страшно смешно, но мы с трудом сдерживали смех, боясь плачевных последствий. Пока педагог приводила директора, верёвка была убрана. Все убедили директора, что математичка сама была виновна. Никто Ваню не выдал, он пользовался у нас необыкновенным авторитетом.
    В десятом классе мы почти каждую неделю писали сочинения по русской литературе на самые разные темы. Однажды темой сочинения было: "Человек с которого я беру пример". Начало Ваниного сочинения было так необычно, что мы даже боялись, что Ване опять попадёт. Не знали даже, как на такое посмотрит наш преподаватель. А писал он примерно так: "Черт возьми, Даниил Алексеевич! Вы задали такую тему, что голова кругом идёт: сколько замечательных людей на свете, которые могут быть для нас примером, такие как Николай Островский, Чапаев, Фурманов, Чкалов и даже Славка Чернецов". /а Славка наш одноклассник). И вот вопреки нашим опасениям, это сочинение так понравилось нашему преподавателю, что оно висело, как показательное в пионерской комнате нашей школы.
    Когда мы изучали творчество Лермонтова, нам задали выучить стих на свой вкус. Я выбрала три, но на каком остановиться не знала и тогда с Ваней вместе решили, что нужно выбрать "Желание".
   
    "Почему я не птица,
    Не ворон степной,
    Пролетевший сейчас надо мной,
    Почему не могу в небесах я парить,
    И одну лишь свободу любить".
   
    Это стихотворение я помню до сих пор.
    Общешкольные комсомольские собрания проходили только тогда, когда выступал Ваня. Выступление всегда готовилось по плану, всегда выступал с блокнотом в руках, где цитировались очень красивые поговорки, выражения, сравнения. Ваня никогда не поддакивал нашим не очень то эрудированным комсомольским вожакам, которые зачастую неправильно принимали решения или недобросовестно анализировали свою работу. Споры между ними и Ваней были такими горячими и интересными, что на комсомольские собрания школы, если знали, что будет говорить Ваня, собирались все комсомольцы и не комсомольцы от мала до велика! Споры были такими горячими, что его даже хотели исключить из комсомола, очень уж обижал он "вышестоящих". Но разве мы все позволили бы обидеть нашего Ваню?
    Милая Анечка! Если такие воспоминания тебя хоть чуточку заинтересовали, то я продолжу в следующий раз. Но только напомню, что я знаю только о школьных годах. О деятельности в организации, знаю только из рассказов очевидцев и книг. Очень хочу почитать твои стихи, если можешь и доверяешь старушенции напиши.
    Желаю крепкого здоровья, счастья, успехов в учёбе и всего наилучшего в жизни.
   
    Л.И. Кожанкова

Зимнухов Иван Александрович
   Член штаба "Молодая гвардия" комсомольского подполья, гор. Краснодон.
   Проживал: г. Краснодон, ул. Буденного N17, кв.2

    Родился Зимнухов Ваня 8 сентября 1923 г. в деревне Илларионовке Шацкого района Московской области, в семье крестьянина-бедняка. Русский. Отец Вани - Зимнухов Александр Фёдорович, родился в 1884 году. Жизнь была тяжёлая, и он большую часть года проводил на заработках - плотничая. Позже плотницкая профессия стала его основным занятием и с 1930 года Александр Федорович окончательно порвал с земледелием, переехав всей семьей в г. Краснодон. Всю семью он смог перевезти только в 1932 году. Мать Вани - Анастасия Ивановна, родилась в 1891 году, домохозяйка.
    Раннее детство Вани было не особо радостно, так как нужда его родителей чувствовалась во всём. Он очень рано выучился читать и писать. Рос бойким любознательным мальчиком. Когда его старший брат Александр учился в школе, Ване было только 6 лет, но он настойчиво интересовался всем чем занимался Александр. Когда брат учил какое-нибудь стихотворение, Ваня повторял слова вслед за ним и часто запоминал его раньше чем брат. Ваня очень любил стихи и в течении зимы 1929-30 года Ваня знал очень много стихов на память (всего около 24-х).
    Любознательность и желание учиться привели Ваню в школу. За малым возрастом в школу его не приняли. Ему было только 7 лет, но все это его ничуть не смутило. Он добивался с наивной детской решительностью своего и аккуратно каждый день, наперекор "вредным" взрослым, посещал школу как "вольнослушатель". Его не прогоняли, но и не обращали никакого внимания. Ваня приходил из школы вместе со всеми детьми, но безразличное отношение к нему в классе сильно огорчало его, и он ежедневно выражал по этому поводу своё неудовольствие родителям.
    Настойчивость и непреодолимое желание Вани быть в школе победили. Александр Федорович видя такую охоту и старания в учебе, ходатайствовал перед учителями о зачислении его в класс. Его зачислили и он был бесконечно рад этому. Учился он хорошо и будучи на год младше от своих товарищей, обгонял их в учёбе. В период 1930-32 годов Анастасии Ивановне приходилось с детьми очень тяжело. Муж с старшим сыном уехал в Краснодон и не мог забрать сразу семью.
    Ваня учился в 3 классе и очень увлекался чтением книг. Книгам он отдавал всё своё свободное время, иногда даже в ущерб урокам.
    Его любовь к стихам увеличилась и он сам даже начал их писать. Книги сначала читал вслух, потом про себя. Зимнуховы в семейном общежитии занимали одну небольшую комнату. В длинном общем коридоре общежития было всегда шумно. Заниматься при этом было трудно и Ваня забившись в укромный уголок дни проводил за книгой. Ночью ему читать запрещали. С большим неудовольством он ложился спать, а чуть свет опять его видели за книгой. Закончив начальную школу N4, Ваня поступил в среднюю школу N1 им. Горького.
    Книги по прежнему были любимым его занятием.
    К 1935-37 годам Ваня поэзию не только любовно и серьёзно изучал. Часто делал поэтические опыты и на школьных вечерах читал некоторые свои стихи. Пушкина он любил и обожал. Тщательно изучал его творчество и старался ему подражать в слоге и рифме.
    Никто в школе не знал Пушкина так как Ваня Зимнухов. С самого начала основания литературного кружка, Ваня был активнейшим его членом.
    Особенно плодотворную работу в литературном кружке провёл Ваня к 100-летию со дня смерти А.С. Пушкина. Это была стихия Вани и он с ещё большей любовью и усердием взялся за сбор материалов и подготовку Пушкинского вечера. Руководителем литературного кружка был учитель т. Саплин, который в своих воспоминаниях пишет: "... Я всегда сложный образ этого подростка, а потом юноши как-то объединял с большим именем Пушкина".
    Подготовка Вани к Пушкинскому вечеру заключалась не только в сборе материалов о жизни и творчестве Александра Сергеевича. Кроме этого Ваня писал стихи великому поэту. Это были стихи которые принесли ему заслуженную славу школьного поэта. Вот эти стихи:
   
    На смерть поэта.
   
   Что слышу я? Печаль постигла лиру,
   Уж нет того, чьи, прелестью дыша,
   Стихи взывали о свободе, к миру,
   Живою силой трепеща.
    Кто не искал с глупцами примиренья,
   Услышавши холодный ропот их,
   Кто видел родины истерзанной мученья,
   Кто для борьбы чеканил стих.
    Его уж нет... Но, кажется, меж нами
   Он с неизменной лирою своей,
   Уносит в мир таинственной Тамары,
   По-прежнему он царь души моей.
    Оно вот, он вот стоит, перед глазами
   Мучительно печальный и прямой
   Он вот, прельстивший мир стихами
   Любимец родины родной.
   
   Но он убит! И кто ж посмел, коварный,
   В груди змеиной злобу затая,
   Послать его в путь безвозвратно дальний?
   ........................................
    
   Продолжения этих стихов пока обнаружить не удалось. Уже по этим стихам видно, что Ваня не даром трудился и тратил много времени на своё любимое занятие. Просиживая дни и ночи напролёт над Пушкиным, Белинским, Гоголем, Писаревым, Добролюбовым, Толстым Л.Н., Горьким, Ваня потерял зрение и вынужден был ходить с очками, но труд не пропал. Любовь к литературным опытам вознаградилась. Подтверждением этому служил тот огромный успех, который имел Ваня на вечерах.
   Будучи сам исполнительно вежливым и дисциплинированным учеником, Ваня терпеть не мог разгильдяев и нерях. Он писал пародии и эпиграммы. Как один из характерных примеров удачного высмеивания дурных привычек у некоторых учеников в школе привожу в пример его басню.
   
   
    "Муранова и зеркало"
   (Пародия на "Мизер" Крылова)
   
   В один прекрасный день, не помню я какой,
   Муранова сидела и скучала
   И, чтобы зевнуть разок другой,
   Прелестный ротик открывала.
    Солнцу подобное созданье
   Вдруг озарилось сияньем.
   Тихонько зеркальце взяла
   И глянула в него с желанную улыбкой.
   
   И вдруг воскликнула, о что же
   Подобные я вижу рожи.
   Что за ужимки, а глаза
   Широкие. Имей такие я,
   
   Невольно бы с досады удавилась.
   А ведь подумать есть
   У нас же в классе пять иль шесть,
   Как в зеркале кривляк образин,
   
   Что неустанно губы красят,
   Белилой натирают лицо,
   А на невзрачное чело
   Как челку волосы спускают,
   
   А ноги циркулем... Но тут звонок
   Прервал её критические думы.
   Тебе ж советуем дружок:
   Побольше о себе подумай.
   
    Мировоззрение Вани Зимнухова все совершенствовалось, имея неразрывную связь с советской действительностью. Воспитанный советской школой он отражал в своих стихах думы передовой молодёжи сам будучи к этому времени активным комсомольцем.
    В одном из своих стихотворений (к нам дошёл только отрывок его) Ваня писал:
   
   ........................................
   Нет, нам не скучно и не грустно,
   Нас не тревожит жизни путь.
   Измен незнаемые чувства,
   Нет! - не волнуют нашу грудь,
   
   Бегут мятежной чередою
   Счастливой юности лета,
   Мечты игривою толпою
   Собой наполнили сердца.
   
   Нам чуждо к жизни отвращенье,
   Чужда холодная тоска,
   Горячей юности сомненья
   И внутренняя пустота.
   
   Нас радости прельщают мира,
   И без боязни мы вперед
   Взор устремляем, где вершина
   Коммуны будущей цветет.
   
   
   ; В более-менее полной форме сохранились стихотворения Вани Зимнухова его раннего периода, которые показательно особой ценности не имеют. Но они говорят о другом. Сравнивая ранние стихотворения и его последние стихи, написанные им через 5-6 лет, мы видим какого прекрасного результата добился Ваня в своём творческом кропотливом труде. Нет стихотворения в котором бы не чувствовалось влияние на Ваню Пушкина, но и трудно найти поэта который бы сумел так удачно подражать великому поэту. Ваня любил и Лермонтова. Мы встречаем стихи посвящённые Михаилу Юрьевичу. И всё что он встречал о Пушкине нового, до этого неизвестного ему, Ваня записывал в тетрадь, а вырезки из газет и фотографии аккуратно вклеивал в альбом.
   Приходится очень сожалеть, что после его героической гибели очень мало осталось документов и материалов, показывающих его многогранную натуру.
   Ваня стал комсомольцем в 1938 году. Помимо большой работы, проводимой в литературном кружке, Ваня принимал активное участие в общественной работе школы. Вместе с Олегом Кошевым - редактором, Ваня работал в редколлегии общественной газеты "Смена". Их газета была надёжным пособником повышения успеваемости и улучшения дисциплины в школе.
   Не останавливаясь на этом Олег и Ваня выпускали красиво оформленные плакаты "Крокодила", где остроумно бичевали различные отрицательные явления школьной жизни. Очередные номера обращали на себя внимание всех школьников, которые с интересом перечитывали несколько разхлеткие заметки и ждали с нетерпением выхода свежего номера.
   В зимние каникулы 1938 года Ваню премировали путёвкой в дом отдыха.
   Отец Вани, Александр Федорович, к этому времени был по старости переведён в инвалиды и работал сторожем. Но за хорошую его работу плотником, ему дали путёвку в дом отдыха для сына, и Ваня ещё раз едет отдыхать. На этот раз летом. В третий раз Ваня в зимние каникулы едет в Святогорск, где за хорошую работу его звена и отличную дисциплину Ваню премировали флаконом духов и балалайкой. И до сих пор балалайка находится в семье, служа памятью родным, о дорогом им сыне брате.
   Пребывая зимние дни в Святогорске, отдыхая, Ваня вспоминал своё детство, наполовину проведённое им в родной Илларионовке. Он и дома часто вспоминал о московских пейзажах и как воспоминание написал стихи:
   
   Желание.
   
   Люблю я севера морозы,
   Люблю холодные края,
   Где не растут зимою розы,
   Но прелестью полна земля.
   
   Где ветры буйные играют,
   В зеленом забытом бору
   И шумно, шумно напевает
   Веселья песенку свою.
   
   И я стремлюся всей душою
   Увидеть то, откуда я.
   Родное небо над собою,
   Поля, леса вокруг себя.
   
   Нам достоверно не известно была ли у Вани любимая девушка, близкая и дорогая ему. Но мнения очень многих сходятся на том, что была. Так думает и мать Вани - Анастасия Ивановна. Такого же мнения и некоторые соседи. Указывают на Клаву Ковалёву, которая так же как и Ваня героически погибла в борьбе с немецкими захватчиками будучи членом "Молодой гвардии". Припоминаются случаи когда Ваня часами проводил время с Клавой в весёлом разговоре. Указывают и на такой случай, когда Клава во время оккупации жила с мамой в Ново-Александровке, но она каждые два дня за 25 километров приходила в Краснодон, где встречалась с Ваней и принимала в работе организации "Молодая гвардия" активное участие.
   В тетради есть стихотворение озаглавленное "К". Принимая во внимание указанные предположения, есть основания полагать, что это стихотворение именно относиться к Клаве Ковалёвой, и оно по своему характеру достаточно проливает свет на это обстоятельство:
   
   Ваши глаза уже сердце покорили.
   И образ Ваш, рисующий печаль,
   В сердце трепетном путь к любви пробили,
   Тот путь ведет в неведомую даль.
   
   Любовь, любовь, кому ты не известна,
   Кто не проклял, не обожал тебя.
   Ты, как цветы весенние, прелестна,
    Как ночь осенняя, жестока и темна.
   
   Я верный раб, всегда я жил тобою,
   На миг забыв, я вспомнил тебя вновь.
   Изнуренный безумной суетою,
   Пришел к тебе, неверная любовь.
   
   Прекрасный облик сердце покоряет:
   Кровь по телу движется быстрей,
   Улыбка на лице игривая сияет,
   Улыбки той, друг, не найдешь ясней.
   
   Миг веселишься, час грустишь,
   Не раз дыханьем затаенным
   За юною прелестницей следишь...
   
   
    Началась Великая Отечественная война.
    Ваня успешно закончил десятилетку. Он мечтал о юридическом факультете Университета. Ещё раньше он говорил о этой мечте родителям.
    Александр Федорович и Анастасия Ивановна слабые здоровьем, говорили Ване, что им трудно будет содержать его, но Ваня отвечал:
    - Буду учиться на одной стипендии. А учиться надо. Стране нужны кадры.
    Но сейчас жестокая, кровопролитная война за независимость своей родины и Ваня на время откладывает своё решение. Он идёт работать в школу N1 им. Горького, которую вот только окончил, старшим пионервожатым. Ваня сумел завоевать прочный авторитет и хорошо организовал пионерскую работу в школе, добившись прикрепления к ней производственных пионервожатых. Регулярно проводил их инструктаж. Не бросал работы в общественной газете и в "Крокодиле". Он организовал несколько лекций для старшеклассников и пионеров о международном положении, о бдительности, привлекая к этому представителей Красной армии. Очень большое внимание Ваня уделял организации групп самозащиты, оборудованию щелей, организации занятий ПВХО, санитарному и стрелковому делу.
    "Он был хорошим пионервожатым работником с интересом и увлечением" - пишет о нём бывший директор школы тов. Шкреба.
    Во время летних каникул учеников ездил с ними работать в Совхоз.
    Зная о желании Вани стать юристом РК ЛСМУ и РК КП(б)У в апреле 1942 года направили Ваню Зимнухова в Ворошиловград на курсы следователей. Через 2 месяца Ваня закончив курсы на отлично с направлением в г. Саратов приехал домой. Через 2 дня, 12 июля выехал в Ворошиловград, чтобы оттуда с группой товарищей выехать к месту назначения. В Дебальцево его бомбили немцы и он вынужден был возвратиться и на следующий день выехал сам. Но уехать так и не удалось. По дороге его перехватили немцы и он снова оказался в Краснодоне.
    В средине-конце августа к нему на квартиру часто стал приходить Олег Кошевой. Они играли в шахматы и когда в комнате никого не было, вели какие-то одним им известные разговоры. Один раз сестра Вани зайдя в комнату увидела как он склонился над рисунком Краснодона и его окрестностей. Красным карандашом на нём были отмечены окружающие шахты.
    Когда Олег Кошевой приходил к Ване, но тот отсутствовал, он оставлял ему записку и просил родных передать Ване. Родные крутили записку на все стороны, но прочесть её не могли. Она была написана азбукой Морзе. Кроме Кошевого и Зимнухова собирались и другие товарищи. Приходили Иванцовы Нина и Оля, Борц, Ковалёва Клава, Шепелев Витя * (* - так в документе), Третьякевич Витя, Левашов Серёжа, Арутянц * (* -так в документе) Жора, Головань Борис, редко Мошков Женя, Тоня Мащенко и некоторые другие, установить которых не удалось. Тоня Мащенко часто приносила Ване записки, которые также были написаны азбукой Морзе. Когда собирались много товарищей Ваня занимал большую комнату, раскладывал на столе шахматы и никого в комнату не впускал. Если кто из родных заходил, просил удалиться и закрыть дверь под предлогом того, что в комнате сильно накурено, и пусть дым не распространяется по всей квартире. Самыми близкими и тесными друзьями были Зимнухов Ваня, Кошевой Олег, Третьякевич Виктор, Арутянц Георгий.
    В средине или конце сентября был такой случай когда Ваня сказал родным, что пойдёт ночевать сегодня к Арутянц, т.к. его отец и мать уехали менять хлеб.
    В действительности родители Арутянц, никуда не уезжали, а у них на квартире собрались Кошевой Олег, Зимнухов Ваня и Третьякевич Виктор и все четверо просидели до 5 ч. утра составляя тексты листовок и намечая план действий партизанского отряда. О том что они писали листовки видел отец Арутянца, а что они занимались подготовкой к действиям можно судить по тому, что у Вани к этому времени были готовы три карты которые видела его мать Анастасия Ивановна. Среди них была карта виденная сестрой Ниной и кроме того карта - план города и карта подъездной ж-дороги с шахтами. Кроме того у них фигурировали листки с записями трёх-четырёх сложных двухзначных и однозначных цифр. Один из подобных листков составленных Ваней в последних числах декабря 1942 г. прилагается.
    Несколько раз Ваня собирался куда-то уходить, приготовив ботинки, тёплую фуфайку и вещевой мешок, но так никуда и не уходил.
    Родители Вани ссылаясь на своё сильно пошатнувшейся здоровье часто предлагали ему пойти на работу, но Ваня всегда им отвечал:
    - Никуда я не пойду. И как это я буду работать на немцев? В Красной Армии борется ваш сын, а вы заявляете, чтобы я помогал немцам убить его. Нет! Что хотите делайте, а я не пойду.
    О том, что такие операции как вывешивание красных флагов в ночь на 7 ноября, поджог биржи происходили с участием Вани Зимнухова говорят такие факты.
    1. Утром 7 ноября мать Вани, выйдя во двор, увидела, что дверь сарая открыта, и 13 курей украдено. Мать забеспокоилась и говорит Ване, чтобы он вышел во двор, куры где-то делись. Ваня нехотя оделся и вышел. Но его интересовали не куры.
    - Смотри, мама, вон на школе флаг висит.
    А матери было не до флага, она опять говорит ему о пропаже кур. Ваня опять:
    - Да брось ты курей своих. Найдутся твои куры. Смотри - флаг красный на школе.
    Анастасия Ивановна вышла из-за угла и начала смотреть. Двое полицейских лезли на школу, чтобы снять его. Ваня говорит:
    - Отойди, мама, за угол. Сейчас будет взрыв. Флаг заминирован.
    2. Декабрьским утром в 4 утра Нина вставала, чтобы идти на работу. Вернувшись со двора она сообщила, что на дворе почему то пахнет дымом и гарью. Ваня ответил:
    - Это биржа горит. Будешь идти, так узнай, что они успели вынести.
    В начале октября Ване Зимнухову принесли повестку на отправку его 9 ноября в Германию. Ваня взял повестку в карман и ушёл куда-то. Его не было дома два дня. Родители были встревожены до крайности, но вернувшись Ваня сказал:
    - Всё равно никуда я не уеду.
    Потом сообщил будто бы он был на комиссии и его знакомый врач забраковал. После этого по этому вопросу к нему не приходил никто и повесток не было.
    24 декабря дирекцией шахты 1-бис было разрешено открыть клуб им. Горького. Директором клуба был назначен Мошков Женя. Ваня Зимнухов был администратором. Виктор Третьякевич - руководитель струнного кружка. Арутянц и Борц участвовали в кружках. Клуб только начал свою работу.
    Но 1 января полиция арестовала Ваню Зимнухова забрав его на дворе.
    Имеется такая справка.
    В один из декабрьских вечеров в комнате на квартире Толстиневой Ксении сидели трое: Толстинева, Зимнухов Ваня и Ковалёва Клава. Ваня говорил Клаве:
    - Ведь ты же знаешь, что у нас за организация. Нам нужно оружие.
    Клава сообщила, что у них в Ново-Александровке есть оружие закопанное в землю и она знает где оно находится. Ваня говорил, что оружие нужно как можно скорее доставить сюда и они дальше вели разговор о средствах доставки оружия. Кроме Толстиневой (проживает и сейчас в Краснодоне по ул. Буденного N9) этого разговора никто не слыхал, но содержание его стало известно полиции. Обнаружилось это следующим образом.
    Арестовала Клаву Ковалёву в Н.Александровке краснодонская полиция и там же на квартире учинили Клаве допрос. Сказав, что их в комнате было только трое, и она с Зимнуховым вела разговор о доставке оружия. Спрашивали где оружие.
   
    С первого же дня Ваню Зимнухова в полиции подвергали нечеловеческим пыткам.
    Сперва его сильно били в две плети. Потом подвешивали к потолку за ноги. Пытали, загоняя иголки под ногти. Выкручивали руки и ноги.
    Каждый день родители приносили Ване передачу. Перенося нечеловеческие пытки Ваня ещё находил мужество писать записки с ободряющими словами для родителей, которые он приклеивал к дну кастрюли.
    В записках он писал: "Обо мне не беспокойтесь. Чувствую себя хорошо. Привет всем", "Обо мне не беспокойтесь. Я жив. Нина, как здоровье родителей? С приветом, И.З."
    Отец и мать в это время лежали больные в постели.
    Всего Ваня прислал 6-7 записок.
    В одной записке Ваня писал, чтобы ему закатали в хлеб и принесли иголку и суровых ниток.
    Боясь, что Ваня хочет навредить себе, иголку родные не посылали, а на записки отвечали регулярно.
    15 января 1943 г. Ваню и его товарищей, истерзанных живыми побросали в шурф шахты N5, а потом на них бросали камни, вагонетки и гранаты.
    Четырех дня полиция дежурила у шурфа.
    16 января полицейские пришли в дом Зимнуховых и сказали, что Ваню отправили в Ворошиловград и потребовали одежду. Одежды не было, т.к. её раньше родители передали в полицию для Вани по его просьбе. Но полицейские начали шарить по квартире и забрали все мужское и другие вещи, которые попадались под руку.
    Отец спросил:
    - Может быть, ему подушку передать?
    Но полицейские с злорадством ответили:
    - Не нужно. Мы ему вчера дали хорошую постель.
    Мать в свою очередь спросила, что может быть передать ему что-нибудь из продуктов, но опять в том же тоне ответ:
    - Нет, не нужно. Мы его ещё вчера хорошо накормили.
    Родные почувствовали, что Ваню они больше никогда не увидят.
    Через четыре дня 20 января 1943 г. отец Вани Александр Федорович Зимнухов не выдержав потери любимого сына, умер.
    Мать Вани - Анастасия Ивановна, окончательно разбитая горем очень долго не могла подняться с постели и навсегда потеряла силу своего здоровья.
   
    Вспоминая о своём сыне Анастасия Ивановна рассказывала, что Ваня никогда до сего не ходивший на базар с середины ноября начал ходить на базар, беря с собой пачку листовок. Листовки он всовывал в карманы и корзины прохожих. Во второй половине декабря Ваня вдруг зашёл в церковь. Это было в воскресенье когда прихожане ставят свечи и делают записи в памятки "за упокой души". Позже в постели Вани дома был найден бикфордов шнур и ружейное масло.
    Похоронен Ваня 1 марта 1943 года вместе со своими боевыми товарищами в братской могиле, в парке г. Краснодон.
   
    Так жил, боролся и героически умер воспитанник Ленинского Комсомола Ваня Зимнухов.
   
    6/VII - 1943 г.
    Инструктор Ворошиловградского ОК ЛКСМУ /Крылик/
   

ЗЕМНУХОВ ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ (1923- 1943),
Герой Советского Союза, член штаба "Молодой гвардии".
(Из книги Владимира Васильева
"Краснодонское направление")

   Не раз перечитывал я многочисленные документы из этой папки - письма, тетради, черновики, воспоминания друзей... Какая сложная и яркая личность встает за ними! Какая прекрасная судьба, оборванная фашистской пулей на двадцатом году жизни - комсомольца, вожатого, идейного борца за новый мир.
   Большое влияние на Ваню оказал в отрочестве его старший брат Александр, служивший в то время в Красной Армии. Наивны, может быть, по-мальчишески неуклюжи стихи пятнадцатилетнего Ивана, посвященные брату, но они так искренни:
   
   
   Мой преданный и славный друг,
   Мой брат прекрасный Саша,
   Ты уехал далеко на юг,
   Но неразрывна дружба наша.
   
   С пылкостью поэтической натуры Ваня делится с братом-другом своими размышлениями о жизни, не скрывая при этом своих мечтаний, впадая в преувеличения и крайности. В порыве юношеского обожания он признается, что в письмах старшего брата находит "неповторимо гениальные мысли". Мы можем улыбнуться этой гиперболе, но как не хватает порой сегодняшнему старшекласснику Ваниной горячности в отстаивании своих взглядов, земнуховской жажды познания! На уроках он спорит не только с одноклассниками, но и с учителями. Видимо, не всегда юный спорщик был прав и не всегда класс его поддерживал, но сами эти диспуты были чрезвычайно плодотворны для формирования мировоззрения юноши. В письме к Александру от 20 мая 1939 года Ваня признается: "Чувствую, что взгляд мой на жизнь становится более серьезным, более правильным". И заканчивает пламенным пушкинским призывом:
   
   Пока свободою горим,
   Пока сердца для чести живы,
   Мой друг, отчизне посвятим
   Души прекрасные порывы!
   
   Очень интересно письмо Александру от 22 января (год не указан). Оно начинается словами: "Здравствуй, мой дорогой братец Саня! Шлю тебе в тот снежный неведомый край свой сердечный ученический привет!" Здесь мы встречаем чрезмерно важную - мысль: Ваня пишет, как в ранней юности человеку нужны советы: чье-то внимание, которое бы вдохнуло "свежие духовные силы". Подчеркнем - ДУХОВНЫЕ СИЛЫ. И вспомним, как заканчивается письмо молодогвардейца Сергея Левашова, написанное другу в те же годы: "Пиши о своем житье-бытье, о своем духовном состоянии". Подчеркнем - О СВОЕМ ДУХОВНОМ СОСТОЯНИИ. Заметим, что строки эти принадлежат очень юным людям, которым шестнадцать-семнадцать лет от роду.
   Так не здесь ли, не в этом ли настойчивом интересе к формированию своего собственного духовного мира и нравственных убеждений своих товарищей следует искать одно из начал той СИЛЫ ДУХА, которой был изумлен мир, узнавший о подвиге "Молодой гвардии"!
   Зрелым оптимизмом тревожной предвоенной юности дышат строки из письма Ивана Земнухова от 29 января 1940 года. "Впереди жизнь, впереди неизвестность, и впереди верные доброжелательные друзья". Верные друзья были рядом, просто не всех он еще знал по имени и в лицо. А жизнь дарила такими надеждами, что голова кружилась от восторга, и он писал брату. "Еще придет тот час, желанный и радостный, когда соберемся вместе и тогда... и тогда сделаем что-то прекрасное, веселое!"
   Письмо Александра Земнухова родным с фронта (29 мая 1943 г.) - это и рыдание над свежей могилой брата, и преклонение перед чистым миром высоких мыслей борца за идею, и клятва отомстить фашистам.
   "Нашего Ваню расстреляли немцы". "Расстреляли..." Буквы этого слова запрыгали перед моими глазами...
   О чем ты думал, когда шел в январскую ночь в последний путь?.. О чем были твои мысли, когда темные зрачки вражеских автоматов или пулеметов
   уставились на тебя?
   На все эти вопросы я не добьюсь ответов. А как бы хотелось знать твои мысли хотя бы в последние минуты. ТЫ НЕПРЕМЕННО О ЧЕМ-НИБУДЬ ВЫСОКОМ ДУМАЛ, и сознание того, что ты не успел осуществить свою идею, заставило тебя еще мучительней расставаться с жизнью, где солнце золотое, где небо голубое, где сады цветут, где молодость звенит...
   Я оплакиваю его не только как любимого брата, но и как человека, в котором ЗРЕЛИ и, я уверен, СОЗРЕЛИ БЫ высокие, чистые идеи для блага общества, и что именно поэтому ему не хотелось расставаться с жизнью".
   В одной из многочисленных черновых записей Ивана Земнухова встречаем слова: "Наибольшее количество счастья для наибольшего количества людей".
   Да, масштаб личности определяется масштабом задач, которые она ставит перед собой, над которыми размышляет.
   Если Александр Земнухов оказал большое влияние на брата, то среди тех, на кого повлиял Иван Земнухов, наверное, следует в первую очередь назвать молодогвардейца Георгия Арутюнянца, который нежно и преданно любил старшего друга всю свою жизнь.
   Достаточно привести три признания - из писем и воспоминаний разных лет.
   27 апреля 1944 года, из письма Г. Арутюнянца Александру Земнухову
   "Да, Александр, я сам ищу все, что можно найти об Иване, ведь это был мой задушевный друг! Ни один концерт не проходил без нас...
   Я не припоминаю момента, когда бы он на заседании нервничал, кричал или ругался. Нет! Я не помню его растерянным в критические минуты. В то время, когда он и многие другие получили повестки об отправке в Германию, он вел себя спокойно, воодушевляя других.
   Как он мог влиять на других! Какой он имел авторитет среди членов организации! Он мог убедить и успокоить даже таких пылких, как Сергей Тюленин..."
   19 июня 1944 года, из письма Г. Арутюнянца
   Александру Земнухову: "Мне кажется, что Ваня будет вечной путеводной звездой в моей жизни".
   1958 год, из воспоминаний Г. Арутюнянца "Боевая молодость": "Его образ, полный горячей убежденности, искренности и человечности,- самое прекрасное воспоминание моей комсомольской юности".
   Школа и Земнухов. Они неразделимы. Школа, учителя, товарищи, комсомольские собрания, литературный кружок, работа в стенгазете - все это много дало Ване. И он старался вернуть школе все, чем она его зарядила. Его запомнили и с блокнотом в руках выступающим на комсомольском собрании, и вдохновенно декламирующим стихи на школьном вечере, и оживленно беседующим с кем-нибудь из сорванцов на переменке. Обратимся к воспоминаниям людей, близко знавших Ивана Земнухова.
   Надежда Стасюк, одноклассница, рассказывает, как однажды он перед уроком геометрии признался, что доказательств теоремы не учил, едва формулировку прочитал. А учитель его и вызвал. Класс замер. Все считали, что в знании литературы Земнухову нет равных в классе. Но математика... Впрочем, тут важно было уметь собраться и попытаться логически рассуждать. И Ваня, подумав, стал доказывать теорему, но не как в учебнике, а своим путем... Учитель, конечно, заметил, с каким напряжением мыслил ученик у доски, и оценил его творчество сухим комментарием: "Вы можете доказывать теоремы как угодно, лишь бы это было математически верно. Как сейчас Земнухов, например...".
   Случались с Ваней казусы, связанные с его пристрастием к чтению. Бывало, что у него из парты учитель извлекал роман, в который погружался, забывая обо всем на свете, ученик. Литература была его любимым предметом.
   Однажды учитель-словесник Д. А. Саплин дал десятиклассникам тему для сочинения - "Человек, с которого я беру пример". Сочинение Земнухова начиналось таким вступлением: "Черт возьми, Даниил Алексеевич! Дали вы тему - голова кругом идет. Сколько замечательных людей на свете: Николай Островский, Чапаев, Фурманов! И даже Славка Чернецов..."
   И снова класс замер: как среагирует учитель? Все-таки это дерзость - поставить имя однокашника в ряд с прославленными людьми! Однако учителю сочинение, в котором автор попытался создать образ своего современника, комсомольского активиста, настолько понравилось, что его вывесили как образцово-творческое в пионерской комнате. (Земнухов оказался прозорлив - Слава Чернецов пал смертью храбрых в боях за Родину, как миллионы рядовых героев, сделавших все для Победы).
   Тетрадь-черновик Земнухова. Тут и тангенсы-котангенсы, и конспект по истории времен Петра I, и начало заметки в стенгазету, и записи по химии, и собственные стихи, и набросок доклада о творчестве М. Ю. Лермонтова.
   Черновики творческого человека всегда интересны, потому что в них видна не только мысль, но и ход ее, развитие.
   Начало заметки в стенгазету, оборванной на полуслове, таково: "Но, кроме того, бывают частые опоздания. Они накладывают черное пятно на наш класс и нашу работу. Представителем опаздывающих является некий Цяпа. Вы, вероятно, знаете его прекрасно. Он почти кажд...
   А рядом с этим черновиком в папке другой документ: письмо гвардии лейтенанта Ивана Цяпы сестре Земнухова Нине Александровне, датированное 27 июля 1946 года. С глубоким волнением пишет он о своем незабываемом тезке и однокашнике. Цяпа помнит Земнухова как прекрасного организатора. "Он был редактором классной газеты, общешкольной стенной газеты и школьного литературного журнала,- вспоминает Иван Цяпа.- Не буду судить о его поэтическом даровании, но мы, его школьные товарищи, считали Земнухова своим поэтом".
   Да, все они были обыкновенными учениками. Случалось, что не учили урок или опаздывали к его началу. Но школа сформировала в них идейную убежденность и качества борцов. И когда встала страна огромная на смертный бой с фашизмом, они поспешили занять свое место в строю ее защитников. ...С Анастасией Ивановной и Ниной Александровной, матерью и сестрой Вани, мы беседовали в комнате, где он жил, где тайно писал и хранил листовки, откуда ушел в последний раз, оставив в памяти матери самые последние три слова: "Товарищей надо выручать".
   Нина Александровна помнит, с какой ненавистью отзывался брат об оккупантах: "Посмотри на них! Станут еще говорить, что принесли нам культуру, порядок. У-у, лживые, пакостные мерзавцы!"
   Как ждал он дня освобождения! На листе бумаги от руки расчертил календарь 1942 года и тактично вычеркивал каждый прожитый день. И был среди них день, когда возникла "Молодая гвардия"; день, когда подпольщики вывесили флаги над Краснодоном; день, когда они сожгли "черную биржу"... Каждый почти день был отмечен борьбой. Последний из вычеркнутых - 31 декабря. Ни Ивану Земнухову, ни большинству его товарищей по оружию не суждено было пережить январь 43-го года.
   В уголке этажерка с книгами. Все оставлено так, как было при жизни Вани. Большой портрет Пушкина юноша сам купил в 1937 году, когда страна отмечала 100-летие со дня смерти великого поэта. Вместе с отцом они сделали рамку и повесили портрет на стену.
   А под ним, на этажерке - книги Вани. Пушкин и Шекспир, Лермонтов и Шевченко... Только одна книга поставлена на эту полку позже. Это прекрасно изданное "Науковой думкой" в 1967 году "Слово о полку Игореве". Среди нескольких художественных переводов, помещенных в книге, один принадлежит перу Ивана Земнухова.
   
   О русская земля! Уже за шеломянем еси!
   Да, с этого "Слова..." начиналась для него любовь к литературе, любовь к Отечеству.

"Иначе сын не мог"
(Из книги Галины Плиско
"Матери Молодогвардейцев")

   От широкой улицы имени Лютикова этот маленький дворик отделяет приземистый забор из потемневших досок. И кажется, что в летнюю пору только он сдерживает буйство цветов в палисаднике. Теснясь, сплетаясь ветвями, темно-бордовые георгины перевешивают свои головки за ограду, а упрямая повитель посылает стебельки с разноцветными колокольчиками в самые маленькие щели - только бы вырваться на улицу, к солнцу, к людям.
   Цветы были и на неизменном черном платке маленькой сухонькой женщины, часто сидевшей на лавочке возле дома. Кого она ждала? О чем думала? Какая боль неотступно терзала ее изболевшуюся душу? Не та ли, что знакома тысячам русских матерей, не дождавшихся с войны своих сыновей, дочерей?
   Думается, появись близко в эту минуту художник, и он не смог бы пройти мимо - так выразительна была эта неподвижная поза на фоне яркого цветника, лицо, густо иссеченное глубокими морщинами, руки со вздувшимися буграми синеватых вен. Ушедшая в свои думы, Анастасия Ивановна могла сидеть часами, и кажется, не было силы, способной вывести ее из забытья. Но эта отрешенность оказывалась обманчивой. Стоило кому-то остановиться у решетчатой калитки, подать голос, и женщина спешила навстречу пришедшему, горестно и мягко улыбаясь.
   К гостям в этом доме были привычны. И ее в зимнюю пору выдавались дни, когда Анастасия Ивановна оставалась одна-одинешенька до вечера пока придет с работы дочь Нина, то летом во время школьных и студенческих каникул в доме, где жил Герой Советского Союза Иван Земнухов, с утра до заката солнца обязательно кто-то был.
   Матери всегда были дороги эти люди. Вот уже сорок с лишним лет идут и идут они нескончаемым потоком к ее сыну и его товарищам. Всматривалась она в лица каждой новой группы школьников, и когда среди них увидит, бывало, мальчишку, как ей казалось, чем- то похожего на Ваню, особым светом озарялось ее лицо, и рука безотчетно тянулась, чтоб прикоснуться к вихрастой головке или угловатым плечам под белоснежной сорочкой с красным галстуком. Она безошибочно угадывала ту глубокую внутреннюю взволнованность, с которой переступали порог ее дома другие матери. Их молчание лучше всяких слов говорило о том, что они разделяют ее боль. И тогда она в тысячный раз отсылала свою память в прошлое, упорно отвоевывая у времени, сыновний образ. Так, каждый раз воскресая в материнском рассказе, возвращался к жизни светловолосый юноша.
   Анастасия Ивановна всегда говорила о сыне и никогда - о себе. А ведь лучшие человеческие качества - кристальную честность, щедрую доброту, чувство долга и какую-то особую окрыленность души Ваня принял от нее, от матери...
   
   
   По чьей-то прихоти маленькую деревеньку в Рязанской губернии назвали Кривой Лукой. Может, за покосившиеся убогие домишки с подслеповатыми окнами, куда даже в летние дни редко заглядывало солнце, может, с намеком на изогнутую главную улицу, где жили селяне побогаче. Подступали к деревне гнилые болота, и, когда мужики свозили на гумна торфяное топливо, стоял над селом горьковатый-тяжелый дух. В этом селе теплым октябрьским днем 1891 года, когда дозревали на огородах высокие, в рост человека, конопли, и родилась Настенька Капленкова.
   Не учили девочку грамоте, а росла она смышленой, работящей. Рано научилась жать, вязать снопы, уж такой тонкой нитки из пушистой конопляной мычки, какая выплывала из ее быстрых пальцев, не получалось ни у кого. В семнадцать лет посватал Настю Александр Земнухов из соседней Илларионовки. Мало на то время знала она своего будущего мужа - люди рассказывали только, что мастеровал он больше по плотницкому делу и с ранних лет сам зарабатывал себе по селам на кусок хлеба. Поженились. Только стала привыкать Настенька к своему неразговорчивому мужу, как прошел слух о Германской войне.
   Заголосили по селу бабы. А вскоре и на подворье 3емнуховых залетела недобрая весть - Александра забрали в солдаты. Всю ночь проплакала Настя, собирая мужнину котомку. А наутро, чуть солнце поднялось повыше, двинулись новобранцы кто пешком, кто на подводе к ближайшей станции. До самого леса босиком по остывшему за ночь песку шла она вслед за повозкой и не видела света за слезами.
   Весточки от мужа за всю воину не пришло ей, ни одной. Безрадостные, похожие один на другой, как капли осеннего дождя на подслеповатом окошке избы, тянулись дни, месяцы, заполненные бесконечными крестьянскими заботами, тяжелой работой.
   Измаялась вся, ожидая мужа, приугасла -надежда. Но однажды, возвращаясь из ближайшего леска, с вязанкой хвороста за плечами, увидела бегущую из деревни соседку.
   - Твой-то домой пришел,- задыхаясь, еле говорила женщина.
   Птицей полетела Настенька. Еле пробилась в избу, полную людей, пришедших разузнать новости из далеких краев. Припала к пропахшей соленым
   потом гимнастерке и не верила своему счастью - вернулся.
   
   Когда стало известно, что где-то в далеком Питере рабочие скинули царя и установили новую власть, Анастасия сначала тому и не поверила. Еле дождалась, пока пришел с работы муж. Александр долго молчал, подыскивая слова, понятные жене.
   - Верно люди говорят. За праведную, свободную жизнь поднялся народ. Счастья всем поровну хотят завоевать рабочие. А ведут их на борьбу большевики. К примеру, село наше возьми. Сама подумай - по справедливости ли живем?
   Что-то новое, тревожное и обнадеживающее входило в Настину душу с тем раздумчивым мужниным разговором. Робко верилось, что когда-то наступит светлая жизнь, где не будет места богатеям, а трудовой человек станет хозяином своей земли.
   Но все тревоги на время заслонила для нее своя: личная радость. В 1917 году у Земнуховых появился первенец. Как будто просторнее стала изба, когда закачалась в углу сплетенная из конопляной веревки подцепка с горластым мальчонком, в честь отца названным Александром. А вскоре, только Сашка начал становиться на ножки, родилась девочка Нина. Прибавилось матери хлопот, а отцу думок, как прокормить семью.
   Анастасия помогала мужу чем могла. До глубокой ночи дымилась в ее уголке лучинка, тусклым желтоватым светом озаряющая миловидное, утомленное лицо да проворные руки, в которых летало веретено. До трех десятков аршин полотна ткала за зиму. Было из чего пошить рубашонки ребятам, оставалось и на продажу.
   Тогда, в двадцать третьем, как раз убирали просо. Доброе да густое, оно выдалось на славу, и, как принято было, все село в одночасье вышло в поле. Надо было Настасье в тот сентябрьский день остаться дома - все настойчивее стучал под сердцем третий ребенок. Да не усидела, пошла в поле вместе с другими.
   А где-то пополудни, когда солнце выкатилось на небо во всем своем могущественном сиянии, резанул выстоянную раскаленную тишину женский крик. Прислушались к нему жнецы да и занялись каждый своим делом: не привычное ли дело бабам в поле рожать? Считай, половина сельских ребятишек, открыв глаза, первое, что видели над своей головой,- небесную голубень. Две соседки, подоспевшие к случаю, с добрыми словами приняли у Анастасии Ивановны крепкого мальчишку, запеленали.
   Спустя много лет в разговоре со сверстниками в шутку назовет Ваня Земнухов своим первым детским садом просяную загонку, где он часами лежал с "куклой" во рту из ржаного хлеба.
   Ване не было и шести, когда он стал проситься в школу. Сначала родители только посмеялись в ответ на настойчивые просьбы своего младшего. Но однажды, сговорившись, братья вдвоем отправились
   в класс. Не найдя Вани ни на гумне, ни на берегу речки и не на шутку переполошившись, мать кинулась по направлению к школе. Увидя спускавшегося с пригорка зареванного сына, сразу все поняла
   - Учительница отослала домой... Сказала через два года,- всхлипывал сын, растирая кулачками слезы-горошинки по лицу.
   А через год Ваня настоял на своем, уговорив родителей пустить его в школу. К тому времени уже училась и Нина, так что пришлось матери шить из холстинки третью ученическую сумку.
   И разве мог кто-нибудь думать тогда, что годы спустя во дворе четырехклассной школы, где маленький Ваня вывел в тетрадке свое первое слово "мама" встанет бюст юноши с одухотворенным лицом ' Героя Советского Союза Ивана Земнухова...
   
   
   
   II
   
   К этому решению Земнуховы пришли непросто: да и кто отважится рубить сплеча, когда речь идея о перемене места жительства? Больше всех волновалась Анастасия Ивановна: шутка ли, оставить родное подворье, где все было таким обжитым, привычным, неотъемлемым от ее жизни. "Кто нас там ждет с тремя детьми, где жить-то будем?" - роились мысли, одна тревожней другой. Но последнее слово в семье было за отцом:
   - Как хочешь, мать, а детей учить надо. На четырех классах, что есть в нашей Илларионовке, далеко не уедешь, время идет другое,- сказал он как отрубил.
   И она согласилась. Договорились ехать на Copoкинский рудник, где Александру Федоровичу приходилось раньше бывать на заработках. Решению родителей больше всех радовался маленький Ваня: он сам собрал свои книжки, перевязал их веревочкой и все приставал к матери с вопросом: "Когда уже поедем на шахту?" Наконец день отъезда был назначен. Но он омрачился наказом отца оставить в деревне маленькую рыжую дворняжку - как, мол, будешь перевозить такого пассажира в поезде?
   Уже был погружен на подводу и накрепко увязан небогатый домашний скарб, Анастасия Ивановна расцеловалась со всеми соседками, желавшими семье счастья и благополучия, а Ваня все шептал что-то мохнатому псу, крепко обхватив его за шею.
   - Идем, сыночек,- просила мать, сама готовая плакать от жалости к брошенной собаке,- это хорошо, что сердце у тебя доброе. Но ехать-то надо, родимый. Идем, а то, гляди, отец сердиться станет... Так зимой 1932 года на руднике Сорокино, названном впоследствии Краснодоном, появилась новая семья.
   Поселились Земнуховы в большом бараке, обсаженном кленами, и их жизнь потекла на виду у всех. С утра, как только старшие уходили на работу, длинный коридор, освещенный маленькой электрической лампочкой, оглашался звонкими голосами: за каждой дверью было по двое-трое детей. Вся эта шумная ватага спозаранок высыпала из квартир-сот, и до темноты под окнами, обвитыми зеленью дикого винограда, стоял неумолчный, как на птичьем базаре, ребячий гомон.
   Чтобы хоть как-то оградить от шума сидящих за своими книжками Сашу, Нину и Ванюшу, уже продолжавшего учебу в третьем классе, Анастасия Ивановна занавешивала свою дверь толстым одеялом. И, стоя часами в коридоре возле капризного примуса, беспокойно поглядывала на двери, прислушивалась, учат ли там, в комнате, уроки или озоруют.
   Первым из-под занавеса выныривал Ваня. Сияя светлыми глазами, он, как бычок, шаловливо тыкался головой в материн передник и, опережая ее вопросы, выпаливал:
   
   Я все знаю наизусть,
   Погуляю и вернусь!
   
   И не успевала мать сказать ему и слова, как он исчезал, чтобы появиться только перед началом уроков за связкой своих книжек и тетрадок. А мать, колдуя над булькающим варевом, прятала улыбку, дивясь про себя смекалистости младшего сына, его умению складно говорить по любому случаю, его легкости в овладении грамотой, так и оставшейся для нее навсегда чем-то таинственно-непостижимым.
   Став старше, Ваня часто предлагал Анастасии Ивановне научить ее читать и писать. Но она давала неизменный ответ:
   
   - Молода была - не выучилась. Куда теперь за букварь садиться? Хоть бы вы уж в люди вышли. И радовалась, видя, с какой жадностью сын- старшеклассник читает каждую новую книжку, как подолгу сидит в своем уголке, склоняясь над тетрадками, или, бормоча про себя, сочиняет стихи для очередного номера школьной стенгазеты.
   Иногда проснувшись ночью и увидя свет за перегородкой, мать бесшумно выскальзывала из-под одеяла и, прикрывшись платком, подходила к своему младшему. Глядя на его склоненную над столом голову, на неудобно поджатые под себя ноги, она замирала от накатывающей на душу теплой волны нежности и, не находя слов, чтобы выразить ее, только клала свою руку на светлые мягкие волосы. Откликаясь на материнскую ласку, Ваня прижимался к ее руке.
   А наутро, как бы долго он ни засиживался ночью, Ваня, наскоро перекусив, убегал в школу, держа под мышкой завернутые в газету учебники и тетрадки. Как будто бы это было вчера, мать ясно видит такую картину. Под вечер, когда тени от старых кленов уже кажутся очень длинными, во дворе появляется Ваня. Его мигом "берет в плен" орущая малышня - друзей у девятиклассника среди детворы было множество. Сунув кому-нибудь из них свои книги, Ваня одного сажает на плечи, другого, третьего берет на руки и этаким Гулливером носит их по двору. Анастасия Ивановна не выдерживает:
   - И на что это похоже? Такой здоровый, комсомолец уже, а с детьми играешься!
   На это Ваня с неизменным добродушием отвечает, обнимая мать за плечи:
   - Эх, мама! Были бы деньги, я бы им всем конфет накупил. А так хоть покатаю - народ-то ведь растет какой замечательный...
   Перед войной Земнуховы получили новую квартиру. После барака половина дома с двумя комнатами казалась настоящим дворцом. Анастасия Ивановна сразу же разбила в огородике несколько грядок, а мужа и сыновей заставила посадить с десяток фруктовых деревьев.
   Весной сорок первого они первый раз зацвели - тоненькие, будто несмелые, саженцы вишен, яблонь и груш, подставив щедрому солнцу свои веточки, облепленные бело-розовыми лепестками.
   А спустя месяц Анастасия Ивановна с особой тщательностью нагладила Ванину сорочку - сын готовился к выпускному вечеру. Как хотелось матери, чтобы на вечере он выглядел наряднее обычного!
   Спать она не ложилась - ждала сына. Оставив в прихожей туфли, он, радостно возбужденный, намеревался тихонько проскользнуть в свою комнату.
   Но когда мать отозвалась со своей кровати, быстро подошел к ней.
   - Мамочка, все было чудесно,- еле удерживая в шепоте свой срывающийся голос, заговорил он, снимая очки.- Директор вручил мне аттестат! А наши оркестранты выглядели просто молодцами - играли туш как никогда раньше. Потом мы с ребятами немного погуляли в парке. Ты уж не сердись...
   А она и не думала сердиться. И, взяв из его руки свернутый трубочкой плотный голубоватый лист, тут же подошла к окошку. Еще не рассветало, но край неба тронула легкая розовая дымка ни она, ни сын еще не знали, что уже началась война. И в который раз мать пожалела, что неграмотна,- очень хотелось ей прочесть, что написано в аттестате, получить который так стремился ее сын.
   
   
   III
    
   С первой мобилизацией ушел на фронт старший сын Александр. И теперь все дни Анастасии Ивановны были заполнены одной и той же тревогой: жив ли? С надеждой спешила каждый раз к почтальонше - старой знакомой женщине, жадно заглядывала ей в руки, ожидая хоть коротенького письма и одновременно боясь получить недобрую весть - в город уже начали приходить похоронки. Но писем, не было, и мать возвращалась во двор к своим привычным делам: что-то зашивала, подстирывала, перемывала. Как только выпадала свободная минута, выходила к переезду выглядывать Ваню - со дня на день он должен был вернуться из Ворошиловграда, где учился на краткосрочных юридических курсах.
   Иван приехал домой неожиданно и сообщил отцу с матерью, что получил назначение на работу - в Саратовскую область.
   Долго молчали. Первым нарушил тишину Александр Федорович:
   - Что юристом стал, хорошо. Но, наверное, не придется тебе, сынок, на место добраться. Последнюю сводку слышал?
   Мать ждала, что Ваня начнет возражать, горячиться, но он, поправив очки, молча подошел к черной тарелке репродуктора и повернул рычажок. Огненным дыханием повеяло в комнате от размеренных слов диктора: "Ведя упорные бои с превосходящими силами противника, части Красной Армии отходят на восток, оставляя ряд населенных пунктов Донбасса".
   А через день-другой, после эвакуационной суматохи, в городе наступила зловещая тишина. Сын попросил мать выглянуть на улицу. Сквозь щель забора она долго смотрела вдоль улицы, пока в самом ее конце не увидела мотоциклы с солдатами в серо- зеленых мундирах. Вскоре гогочущая орава поравнялась с их домиком, на ходу пристреливая зазевавшихся возле дворов кур. Захлопали калитки.
   Буквально на второй день Ваня удивил мать своей "хозяйственностью". Согнувшись под тяжестью ноши, он приволок в дом покрытую ржавчиной железную печку.
   - Что это, Ваня? - забеспокоилась мать.-
   Разве сам не понимаешь, что печке такой место только на свалке?
   Ни слова не говоря, сын вышел, а вскоре вернулся с двумя ведрами глины. Темно-русые брови его сошлись на переносице в одну прямую линию, и мать поняла, что сын что-то задумал.
   - Напишем на дверях, что у нас ремонт, чтобы никакая сволочь не вздумала тут расположиться, - ответил он, высыпая посреди комнаты горку красноватой глины...
   Вообще с приходом немцев Ваня сильно изменился. Ей показалось, что он не только заметно возмужал, но даже в его манере разговаривать появилось что-то резкое, грубоватое. Помнится, она как-то робко спросила у него:
   - Как же жить теперь будем? Есть ведь надо?
   Сын подскочил как ужаленный:
   - Лучше голодным сидеть, чем на фашистов работать!
   И мать, враз сникшая, будто почувствовала себя неизвестно в чем виноватой, молча ушла на кухню, прислушиваясь, как тяжело, надрывно кашляет в соседней комнате Александр Федорович. В последнее время он болел все чаще, больше лежал в постели. И только изредка, когда старый недуг отпускал его измученное тело, сидя на кровати, брался за свои деревяшки: делал рамки для портретов. На городском базаре за них давали копейки - практически они-то и составляли весь "доход" семьи во время оккупации. И как уже было мечтать Анастасии Ивановне, чтобы поддержать мужа маслом и молоком, как советовал врач. Небо бы, казалось, наклонила к нему, а покормить чем получше не могла.
   И каковы же были ее недоумение, растерянность, смятение, когда однажды...
   В один из дней ранней осени отцу занемоглось совсем. Все тот же знакомый врач-старичок, выслушав Александра Федоровича, попросил бумаги для рецепта. Никогда не прикасавшаяся раньше к Ваниным книжкам и тетрадкам, Анастасия Ивановна подошла к его столику. Выдвинула ящик - и обмерла. В уголке сложенные аккуратно стопочкой лежали... деньги. Захлопнув ящик, мать долго не могла прийти в себя: как мог сын скрывать от семьи, от больного отца такую сумму? И потом - откуда у его деньги, как добыты они? Материнская любовь была по-настоящему оскорблена. Вечером пришел Ваня. Замерзший, занятый чем-то своим, зябко поеживаясь от холода, он привычно улыбнулся матери. Но, почуяв в ее тягостном молчании что-то недоброе, очевидно, решил перемолчать и сам. Однако долго не выдержал, через несколько минут вышел из своей комнаты:
   - Что-то случилось, мама?
   И тогда резко, не сдерживая себя, она заговорила деньгах, о больном отце, о честности. Ваня потемнел, как-то враз сник, будто почувствовал на плечах тяжелую ношу. Потом решительно шагнул к матери, ласково обнял ее за плечи:
   - Ты видела чужие деньги, мама. Я не имею на них никакого права. Это деньги моих друзей. И я отвечаю за каждую копейку.
   Сказано это было так искренне и твердо, что Анастасия Ивановна мгновенно почувствовала облегчение: ее Ваня оставался таким же чистосердечным, каким она знала его всегда, каким учила быть. Расспрашивать ни о чем не посмела, поняв, что больше, чем сказал, сын сказать не может. Не знала и не догадывалась, что ее Ваня хранил деньги, принадлежавшие штабу "Молодой гвардии". Эти средства шли по разным назначениям: юные подпольщики помогали оставшимся на оккупированной территории семьям бойцов, печатали листовки. На эти деньги Люба Шевцова подкупила немецких охранников, оказавших помощь в побеге двум военнопленным красноармейцам.
   И все- таки тот памятный случай утвердил мать в догадке о том, что у ее сына существуют какие-то дела, хранимые в глубокой тайне. Будь иначе - разве пропадал бы он где- то целыми днями, а иногда и ночами? Разве засиживался бы до утра, переписывая начисто какие-то бумажки? В маленьком дворике все чаще стали появляться знакомые и незнакомые матери ребята, девушки. Они, как правило, приходили по одному, вежливо здоровались и, если Вани не оказывалось дома, просили передать всего несколько слов: "Скажите, Загоруйко приходил", "Я - Жора. Нужно, чтобы Ваня ко мне сегодня обязательно заглянул"... Некоторые имена она забывала. И тогда сообщала Ване приметы гостей.
   - Невысокий такой паренек заходил, белявенький. Заикается немного.
   И сын понимающе кивал головой.
   А как-то раз появилась возле калитки высокая чернобровая дивчина, и Анастасия Ивановна откровенно залюбовалась ее красотой. Что-то затеплилось у матери в груди: может, когда-то невесткой будет? Но Ваня после ухода девушки без улыбки, сдержанно объяснил:
   - Это, мама, Ульяна Громова. Дело у нее ко мне было.
   Вечерами Ваня пропадал в клубе, а однажды, улыбаясь той улыбкой, от которой всегда становилось в доме светлее, сообщил родителям:
   - Я теперь - начальник. Администратором в клубе буду работать.
   И, готовясь к очередному концерту, как раньше, до войны, начинал расхаживать по комнате с книжкой в руках, заучивая наизусть стихотворения.
   В городе тем временем творилось страшное. Еще не остыла земля над могилой казненных в парке имени Комсомола 32 шахтеров, а каждый новый день приносил новые вести о кровавых расправах фашистов над советскими людьми.
   Анастасия Ивановна почти не выходила из дому. |Тягостные думы, ставшее постоянным ощущение тревоги, теперь не покидали ее. Материнское сердце не обмануло. В первый же день нового сорок третьего года Нина, вернувшись из города, прямо с порога сообщила новость:
   - Говорят, сегодня полицаи арестовали Мошкова и Третьякевича.- И тут же осеклась, увидев как, стиснув зубы, побледнел Иван. Мать же, еще не подозревавшая, что значило это известие для ее сына, вздохнула:
   - Господи, да за что же это они их, изверги.
   Никто не ответил ей, а Ваня, накинув на плечи старую, в заплатах фуфайку, быстро вышел во двор. Через некоторое время он возвратился, достал из шкафа свое пальто, костюм, стал одеваться.
   - Куда же ты? - забеспокоилась мать.- Слышишь, что делается, посидел бы дома.
   Ваня медлил с ответом дольше обычного, а потом с твердостью человека, решившего для себя что-то важное, сказал, по-отцовски рубанув рукой воздух:
   - Надо идти выручать товарищей, иначе нельзя.
   Может быть, не зная о предательской записке Почепцова, он рассчитывал на то, что юридические знания помогут ему отвести от друзей обвинения. Из полиции Ваня не вернулся. Не сомкнувшая ночь глаз мать, только забрезжил рассвет, вместе Ниной стала собирать передачу. Завязав в платочек несколько сухарей, луковицу и котелок с компотом, они поспешили к зданию полиции. Увидев возле входа мерно шагавшего полицая с белой повязкой на руке, женщины подошли к нему. Приглядевшись, Анастасия Ивановна узнала своего бывшего соседа.
   - Что с моим сыном? - спросила. И тотчас в ответ понеслась грубая брань:
   - И ты, старая, будешь у нас висеть вниз головой! На тебя тоже иголок хватит, как на твоего выкормыша!
   Возвращая платок с пустой посудой, немецкий прихвостень уже тише кинул:
   - Твой негодяй просил горячего принести. И ложку. Замерз, видать, но тут его нагреют...
   Через несколько дней Земнуховым передали: кто-то из жителей, носивших передачу в полицию, видел Ваню сильно избитого, с волосами, слипшимися от крови.
   Анастасия Ивановна перестала отличать день от ночи. Мысли о том, что святое, чистое тело ее сына, на котором она знала каждую родинку, обливается кровью и подвергается истязаниям, жгли ее каждую минуту. Хватаясь за малейшую возможность помочь сыну, мать решилась встретиться с головой городской управы Стаценко. Но тот, обругав, выгнал ее.
   14 января утром, еще затемно, мать уже стояла возле полиции. За ночь леденящий ветер намел к забору сугробы, и она, подойдя к двери первой, набрала в старенькие бурки полно снегу. Заспанный полицай вскоре вынес ей переданный сыном котелок. Нащупав на его дне клочок бумажки, мать обрадованно сунула его в карман. Только повернулась уходить, сзади скрипнули двери: после ареста из полиции выпустили соседа, пожилого, заросшего до неузнаваемости. Еще не веря в свое спасение, он, узнав Земнухову, сразу заговорил о Ване.
   - Кинули меня в камеру избитого. Холод такой, что душа с телом расстается. А сын твой, Ивановна, пиджачишко свой свернул, мне под голову подсунул. Горело все нутро, хоть бы воды, думаю, глоток. Так он свою бутылочку открыл, молоко мне в рот льет, сам - черный, а вроде улыбнуться хочет. Пей, говорит, дяденька...
   Анастасия Ивановна узнавала своего сына. Раз |за все время выменяла за Нинин платок пол-литра молока, и то он отдал его другому... Дома прочитала записку. "Чувствую себя геройски",- писал сын.
   На другой день Нина вернулась из полиции с неразвязанным узелком, не раздеваясь, тяжело опустилась на табуретку.
   - Список на дверях висит. Ваню, Мошкова, Третьякевича и еще двадцать человек отвезли в Ворошиловград...
   С вечера, напоив кипятком с сахарином Алесандра Федоровича, Анастасия Ивановна, только припав к подушке, впервые за последнее время будто провалилась в тяжелую, без сновидений пустоту.
   Она не знала, что произошло в ту страшную ночь, но примерно после двенадцати, когда уже наступило 16 января, мать как от удара сразу проснулась.
   Тяжелым молотом стучало сердце, и казалось, что оно сейчас разорвет ей грудь. Села на кровать, медленно возвращаясь к действительности, зачем-то зажгла стоявшую возле себя коптилку. С фотографии на стене, будто желая успокоить ее, улыбчиво смотрел Ваня. На той карточке он был снят со своим школьным товарищем - Ваней Носулей, круглым сиротой.
   Анастасии Ивановне почему-то припомнилось, как иногда, уже в дни оккупации, приходя вместе с Носулей в дом, Ваня просил ее:
   - Мам, постирай, пожалуйста, Ванину сорочку.
   Она отговаривалась, ссылаясь на то, что в доме нет и кусочка мыла. Но сын, прижимаясь к ней, ласково ворковал:
   - Надо, мама! Ты ж у меня хорошая.
   И она, конечно, всегда уступала. Это воспоминание отвлекло мать, и она, внимательно прислушивалась к звукам, подошла к окну. Везде, казалось, было тихо, только подвывала во дворе метель да изредка стонал во сне Александр Федорович. Но до самого утра она так и не уснула. А утром 16 января в дверь постучали чем-то тяжелым. Нина боязно оглянулась на мать, но пошла открывать сама. В хату втиснулись трое полицейских. Первый, в плотном полупальто, подпоясанном ремнем, шаря глазами по стенам, с порога кинул, ни к кому лично не обращаясь:
   - Давайте одежду вашего бандита!
   Второй полицай подошел к сундуку и, откинув крышку, стал запихивать в старенькую наволочку какие-то вещички: легкое Нинино платье, материну праздничную шерстяную юбку... Услышав чужие голоса, поднялся со своей кровати Александр Федорович и, опираясь на палку, застыл в проеме двери. Анастасия Ивановна метнулась на кухню и тотчас вернулась, держа на раскрытой ладони маленький, с довоенного времени хранимый обмылок.
   - Может... мыла ему? - протянула руку.
   Все трое полицейских переглянулись. У того, с наволочкой, по лицу зазмеилась кривая улыбка.
   - А мы их уже умыли, накормили и спать положили,- хохотнул он в ответ.
   Анастасия Ивановна не успела осознать скрытый смысл этих слов: став белее стены, схватился за сердце Александр Федорович и стал медленно оседать на пол. Вместе с дочкой они еле дотащили его до кровати. А когда вышли из спаленки, троих волкодавов уже в комнате не было. Только в распахнутые настежь двери рвался, вороша разбросанные на полу вещи, ледяной ветер.
   Через пять дней Александр Федорович скончался.
   Все дальнейшее для Анастасии Ивановны проходило как в кошмарном сне, когда какой-то частью своего существа мучительно стараешься пробудиться, вырваться из пут тягостных видений и - не можешь, снова и снова, будто с камнем на ногах, впадаешь в страшную темноту.
   14 февраля, сразу после прихода наших в Краснодон, непослушными, будто ватными, ногами она вместе с матерью Володи Осьмухина - Елизаветой Алексеевной пришла к шурфу шахты № 5, где, по слухам, находились казненные фашистами краснодонцы, остановившимся сердцем смотрела, как из черной пропасти шурфа поднимали изуродованные до неузнаваемости трупы юношей и девушек. Ваню с выкрученными руками, почти раздетого, подняли в числе последних. Сразу же узнав его и не вскрикнув, она подрезанным колосом опустилась на чьи-то руки, в какое-то мгновенье успев подумать, что Ване очень холодно и его надо бы хоть чем-нибудь прикрыть, согреть: на обнаженную грудь сына медленно падал, не тая, снег...
   
   
   
   IV
   
   Многое изменилось в Краснодоне за последние сорок пять лет, пролетевших, как всадник на вороном коне. Но только в этой небольшой комнате с двумя окнами, выходящими на улицу, все остается, как прежде. Узкая железная кровать, над которой в самодельной рамке висит портрет Пушкина, старый шкаф, этажерка... На ее полках пожелтевшие учебники, несколько разрозненных томов Пушкина, Некрасова, Андреева.
   И давно можно бы заменить вышедшую из моды мебель - Нина Александровна, с которой жила мать, хорошо зарабатывает, помогал матери и Александр, учительствующий в Донецке. Но Анастасия Ивановна с ревнивой бережностью хранила нетронутыми мир сына и ту обстановку, в которой он жил. За минувшие годы тут разве что добавилось фотографий да сувениров, этих знаков людского уважения и признательности семье героя. В доме редко бывало пусто. Но изредка мать все же оставалась одна в этой комнате, где почему-то пахло яблоками и тихим боем били настольные часы, подаренные ей горняками соседней шахты.
   Они оставались с Ваней наедине. Ясно и доверчиво смотрел он на мать с пожелтевшей фотографии. И тогда она, как раньше, бывало, спящему, живому шептала ему, прикасаясь к черной рамке:
   - Сыночек, кровинушка моя, сокол...
   Анастасия Ивановна хотела бы рассказать сыну, какой великой народной любовью окружены имена всех героев- молодогвардейцев, о том, что имя Вани носят пионерские дружины, бригады строителей, горняков, теплоходы в Сахалинском, Бакинском, Енисейском пароходствах... О том, как сердечно принимали ее в разных городах Союза. Но иногда ей казалось, что он и сам знает обо всем этом. Иначе почему же он так ясно и понимающе смотрел со своей фотографии, словно говорил: "Все хорошо, мама. И прости меня за горе, которое причинил тебе. Но поступить иначе я не мог"...
   
   
   
   

Боевая Молодость

Из воспоминаний молодогвардейца Георгия Арутюнянца о Ване Земнухове

    Это было еще до войны. На заседании комитета комсомола школы шли бурные споры. Наш старший вожатый Ваня Земнухов резко выступил против приема в комсомол двух ребят, за которыми установилась слава озорных, недисциплинированных школьников. Выяснилось, что к приему в комсомол они тоже отнеслись недостаточно серьезно, не знали Устава ВЛКСМ.
   Земнухов считал: в комсомол надо вступать, отчетливо сознавая, какие высокие обязательства налагает это на тебя. И если с первых же шагов допустить какие-то поблажки, отступления, парни в дальнейшем будут нарушать эти обязательства.
   Помню, я, как член комсомольского комитета, сражался за этих ребят с Ваней Земнуховым. Я был в девятом классе, казался себе взрослым, и мне хотелось быть снисходительным к семиклассникам: вырастут - поймут. Кроме того, я считал, что молодежь легче воспитывать в рядах комсомола. Спорили мы яростно, до хрипоты. И любопытная вещь: все члены комитета, готовые сначала поддержать мою точку зрения, постепенно соглашались с Ваней Земнуховым. Он умел убеждать.
   Сразу же после заседания Ваня подошел к обоим семиклассникам, которые, насупившись, красные, растерянные, сидели в углу, и предложил им свою помощь. Да, он будет с ними заниматься. Надо знать Устав. И вообще, пусть они зайдут к нему домой.
   В шахматы играют? Нет? О, это увлекательная игра, он их научит! А книги любят читать? У него есть интересная книга. Земнухов говорил дружелюбно, как близкий товарищ; ребята подняли головы и смотрели на него глазами, полными доверия и надежды.
   Я с интересом прислушался к разговору. Вот он какой, Ваня. Решил поближе узнать ребят, привлечь их к себе, повлиять на них! Я понял это, и мне стало вдруг жаль, что я так шумно, несдержанно спорил, настаивал на своем, наговорил всяких колких слов, и вот теперь наши отношения, наверно, навсегда испортились. Мне было грустно и тревожно: Ваню любила вся школа. Машинально я складывал в портфель какие-то бумажки; портфель разбух, замок не закрывался. И вдруг Ваня повернулся ко мне.
   - Ты куда, Жора? - спросил он.- Пойдем в кино.
   Я не мог сдержать удивленной улыбки. А он ясно и просто посмотрел на меня, словно никакой ссоры не было. И действительно: ведь деловой спор - не ссора. А как часто мы, мальчишки, не понимали этого, обижались, сердились друг на друга, чуть не дрались.
   Ваня Земнухов выделялся среди своих сверстников. Он был весь какой-то собранный, сосредоточенный. В школе его прозвали "профессором". И за то, что он много читал, много знал, и за его внешний вид: очки, в руках книжка. Он казался замкнутым, но в нем всегда кипел интерес к чему-то, он был полой внутренней энергии, заражал ею всех, с кем беседовал, работал. Поговорить, поспорить о жизни, о человеческих характерах и поступках, о книге - было его любимым занятием. Бывало, в клубе танцы, все ребята здесь. Он, яростный враг пустых развлечений, все-таки приходил - любил быть вместе со всеми - и сейчас же затевал с кем-либо в уголке задушевную беседу.
   Как-то в первые дни фашистской оккупации Краснодона мы условились встретиться в парке. Земнухов привел с собой ребят - Василия Левашова, Бориса Главана, Анатолия Лопухова.
   - Знакомьтесь,- сказал он.
   Мы рассмеялись.
   - Что ты? Ведь мы в одной школе учились.
   - Знаю,- спокойно ответил Земнухов,- но сейчас мы знакомимся заново не со школьными приятелями, а с людьми, для которых нет ничего выше идеи.
   Поговорили откровенно. Поделились соображениями, как вербовать группу. Ведь никакого опыта подпольной работы у нас но было. А борьба предстояла с врагом опасным, коварным, способным на подкупы и обещания, на пытки и убийства.
   - Подбор людей - вот главный вопрос организации, - сказал Земнухов.- Подбор людей и конспирация.
   - Надо собраться группой, человек 10-12, и перейти линию фронта, к своим, - предложил кто-то.
   - Значит, главное - самим спастись от оккупации? Только и всего? - строго спросил Земнухов.
   Все стало ясным. Надо бороться. Другого пути не было.
   Ваня, как никто из нас, умел организовать молодежь, всегда находил возможность собраться, не привлекая внимания фашистов и полицаев. Подпольная работа требовала большого напряжения душевных п физических сил. Нужны были изобретательность, осторожность и вместе с тем оперативность.
   В те дни Ваня Земнухов внутренне как-то очень заметно повзрослел. Ему всегда было свойственно высокое чувство ответственности. Вероятно, оно становилось еще сильнее после встреч с Налиной Георгиевной Соколовой - связной подпольной партийной организации. О значении этих встреч я догадался позже. Тогда же особенно не задумывался, почему Соколова сама разыскала Ваню, время от времени о чем-то разговаривала с ним.
   Способности Вани проявлялись во всех сторонах деятельности "Молодой гвардии". Он проверял людей, вступающих в организацию. В его ведении были шифры, коды, он сочинял большинство листовок. Сейчас уже трудно вспомнить их содержание; тут были и сводки военных действий, и разоблачение фашистской лжи, и призывы к действиям, и разъяснения событий. Земнухов говорил: "Чем конкретнее обстоятельства, о которых идет речь в листовке, тем лучше. Главное - надо сообщить людям правду".
   Однажды Ваня предложил распространить листовки в церкви. Там, говорит, старичок одни текст молитв продает, попробуем незаметно подсунуть ему. Действительно, при входе сидит дряхлый, полуседой дед, продает свечки и листки с напечатанными молитвами (видно, забыли люди молитвы, приходилось им напоминать). Ребята заранее раздобыли в церкви один листок и на бумаге такого формата, с такой же рамочкой отпечатали наши прокламации. Вошли в полутемную церковь кучной. Подошли к деду, шепчут ему: "Дедушка, дедушка!" Он увидел молодых парней, испугался, решил, свечи пришли воровать. Вскочил, загораживает свечи и на стопу молитв не обращает внимания. Ребята тем временем и подложили туда кипу листовок. Повернулись и ушли.
   Позже слышали: в тот вечер большой спрос был на "молитвы", народ все раскупил, старика осаждали, спрашивали, будут ли еще "молитвы" и когда.
   Как-то Ваня посоветовал: "Давайте проверим, как реагирует население на наши листовки". Поручили это мне.
   В тот день я расклеивал листовки с Тосей Мащенко. Осталась одна, я взял и сунул ее в сарай к мельнику, куда все ходили зерно молоть. Проверю, думаю, что с ней мельник сделает. Я знал, что у него сын на фронте, а дочь угнали в Германию.
   На другой день прихожу с отцом зерно молоть. Стоим в очереди. Вышел мельник, пальцем поманил меня в сторонку. Он знал, что мой старший брат на фронте, с немцами сражается, потому, наверное, доверял мне. Но все же осторожно шепотом сообщает:
   - Слыхал, что у нас делается? Партизаны ночью здесь были.
   - Откуда же? - спрашиваю.- Леса поблизости нет.
   - Откуда, откуда... На то и партизаны. Наверное, часов в двенадцать были. Собака залаяла. Я не выходил. А сегодня смотрю: листовка. Скоро все изменится, раз уж партизаны появляются.
   Я попросил его показать листовку. Показать он показал, но тут же взял обратно.
   - У меня сосед есть, - зашептал,- еще не видел. А у нас уговор: друг другу такое показывать... Здесь ведь и написано: "Прочитай - передай товарищу".
   Мы действительно такую подпись делали па листовках. Рассказал я об этом Ване Земнухову. Он обрадовался:
   - Это хорошо. Пусть думают, что партизаны, пусть передают друг другу, пусть верят, что скоро все изменится. Так оно и будет.
   Земнуховым, как и многим другим семьям, очень тяжело жилось во время оккупации. Дома не было ни продуктов, ни денег. От постоянного недоедания и холода заболел отец Вани. Поднять его можно было только хорошим питанием. Но где достать молока, масла? Об этом в то время нельзя было и мечтать.
   Ваня нежно любил родителей. Бывало, мать его, неграмотная, добрая женщина, с тоской спросит: "Ваня, что ж будет дальше? Как будем жить?" Ваня обнимет ее за плечи, прижмет к себе голову и успокаивает: "Ничего, мамочка, все будет хорошо, все идет к лучшему".
   Мать хоть и не видела пока улучшения, сердцем верила сыну: он должен знать, он умный, учился, у него хорошие друзья. Если уверяет, что будет лучше, значит, нужно ждать.
   Однажды врач, выслушав отца, попросил листок бумаги, чтобы написать рецепт. Мать, обычно никогда не трогавшая книг и тетрадей Вани, сейчас подошла к его столу и открыла ящик. Там лежали деньги. Их было много, как ей показалось. Она захлопнула ящик, удивленная и расстроенная: отец так болей, не за что купить хлеба, не то что молока. Ее Ваня, такой ласковый и добрый, чуткий и внимательный. Как мог он скрыть от нее эти деньги? Почему он это сделал? Она не могла этого понять. Ее материнская любовь была оскорблена.
   Вечером пришел Ваня. Снял шапку, протер очки и, потирая от холода руки, быстро прошел в комнату матери. Та молча, укоризненно смотрела на сына и думала, как сказать ему о своей обиде. Наконец не выдержала и заговорила о деньгах. Ваня сразу потемнел, ссутулился, будто на него взвалили тяжелую ношу.
   Потом подошел к матери и, нежно обняв ее худые плечи, твердо сказал: "Это чужие деньги, мама, я не имею на них никакого права. Это деньги моих друзей. Я отвечаю за каждую копейку".
   Он сказал это с такой искренностью, так правдиво, что мать поняла: не надо ничего спрашивать. На душе у нее стало легче, сын ее был честным перед людьми, верным товарищем, а это самое важное. Она не стала допытываться, чьи это деньги и долго ли будут находиться у него. Она знала: раз Ваня сделал это, значит, так нужно, значит, он не может иначе.
   Ей было неведомо, что деньги, принадлежащие подпольной организации, по поручению штаба "Молодой гвардии" хранились у Вани Земнухова. Эти средства шли на разные нужды: молодогвардейцы помогали оставшимся на оккупированной территории семьям коммунистов, печатали листовки. На эти средства Люба Шевцова подкупила однажды немецкую охрану, чтобы освободить двух советских военнопленных.
   Ваня, конечно, ни словом не обмолвился товарищам о том, что дома у него тяжелое положение. Но друзья не оставили его в беде. Узнав о болезни Ваниного отца, штаб "Молодой гвардии" решил выдать определенную сумму для помощи семье Земнухова.
   Дома Ване пришлось сказать, что он одолжил деньги у товарищей. Мать так и не узнала, что это из тех денег, которые она видела у Вани в столе.
   Только сейчас, вспоминая свою юность, я отчетливо вижу, какое значение для всех нас имел в то трудное время Ваня Земнухов.
   Всего на два года старше меня, он был другом моей юности, советчиком, руководителем. До сих пор, когда мне нужно решить какой-либо сложный вопрос, я спрашиваю себя, а что бы посоветовал Ваня Земнухов? Его образ, полный горячей убежденности, искренности и человечности - самое прекрасное воспоминание моей комсомольской юности.
   
    1958 год.
   
   
   
    
   
   

ПИСЬМО ИВАНА ЗЕМНУХОВА БРАТУ АЛЕКСАНДРУ {1}

22 января 1939 года.

   Здравствуй, мой дорогой братец Саня. Шлю тебе в тот снежный неведомый край свой сердечный ученический привет. Саня, твое письмо я получил 19 января, из которого видел, что ты жив и здоров и ни в чем не нуждаешься, что является для всех нас главным. Твое письмо, Саня, столько радости принесло мне, что и представить не можешь. Еще ничьему в своей жизни письму я не радовался, как твоему. Своим советом ты вдохнул в меня свежие духовные силы.
   Саня, тебе должно быть известно об окончании 1-го полугодия. В результате второй четверти я имею 2 "отлично", 6 "хорошо", 5 "посредственно". Как видишь из этого, результаты не так уж плохи.
   Благодарю за внимание к моим стихам, чего они не заслуживают. Если же они тебя интересуют, я буду посылать всякий раз с большой радостью. В стихах я выражаю больше, чем где-либо, свою тоску, свой взгляд на окружающее, свою любовь.
   Вот и сейчас я пошлю тебе стихотворение. Здесь ты дай мне совет: исключить ли подчеркнутое {2} четверостишье или нет. Я сам ничего здесь не умею исправить, поэтому прошу: "Помоги". В нем я, хотя и неудачно, изобразил любовь, жестокую, темную и вместе с тем прелестную.
   
   
    "ПОСЛАНИЕ"
   
   Ваши глаза уже сердце покорили.
   И образ Ваш, рисующий печаль,
   В сердце трепетном путь к любви пробили,
   Тот путь ведет в неведомую даль.
   Любовь, любовь, кому ты не известна,
   Кто не проклял, не обожал тебя.
   Ты, как цветы весенние, прелестна,
   Как ночь осенняя, жестока и темна.
   Я верный раб, всегда я жил тобою,
   На миг забыв, я вспомнил тебя вновь.
   Изнуренный безумной суетою,
   Пришел к тебе, неверная любовь.
   Прекрасный облик сердце покоряет:
   Кровь по телу движется быстрей,
   Улыбка на лице игривая сияет,
   Улыбки той, друг, не найдешь ясней.
   Миг веселишься, час грустишь,
   Не раз дыханьем затаенным
   За юною прелестницей следишь. Все
   Вот, дорогой брат, суди,
   Прочитав эти стихи.
   В твоих правах меня ругать,
   Безумцем, другом называть.
   
   Вот и все. Правда, письмо и грязно, и плохо написано, и поэтому тебе невольно придется уделить ему много внимания. Привет от родителей: папани и мамы, от сестрицы Нины. Ещё придёт тот час последний и радостный, когда соберемся вместе и тогда...
   
   Да будет чиста совесть, честь
   У не знающего месть.
   Крепко жму руку.
   
    Архив музея "Молодая гвардия", ф. 1, д. 20-а, № 399.
   
   
   
    

Заметка в редакцию стенной газеты школы им. М. Горького
   
   О НЕКОТОРЫХ УЧЕНИКАХ
   8-го КЛАССА Б

   Ученики 8-го класса Б ведут себя очень вольно, чувствуют себя так, как чувствует себя человек, находясь на базарной площади. Они свободно проводят урок в разговорах и смехе. Ученики ... {3} почти никогда не слушают лекций по химии, анатомии и др. предметам. Р-ва однажды, выражая мысль своих "подруг", сказала, что лучше посмеяться, чем выслушать урок по химии. Поэтому, просмеясь, не слушая лекцию, они часто кричат, что не понимают, и этим прерывают урок. Не обдумав, они задают вопросы, которые вызывают среди учеников смех. Кроме того, они также делают замечания и указания учителю. Они выкрикивают, чтобы учитель меньше давал на дом задания, тогда как учитель старается, чтобы ученики поняли хорошо урок.
    Ученик ... {3} того же класса ... употребляет на уроках небрежные слова, как, например, "ишаки" и другие.
   Такое безобразное отношение со стороны этих учеников встречается почти каждый день. Это объясняется плохой работой старосты, а также и самих учеников. Среди этих учеников есть и пионеры, и комсомольцы, но относятся они к работе не сознательно. Пора покончить с этими безобразиями и вести себя, как полагается пионеру и комсомольцу.
   
    1939 год.
   
   

Ученики: Земнухов,
Чернецов.

{1} Старший брат Александр служил в рядах Красной Армии.

Вeрнуться

{2} Подчеркнуты первые четыре строки стихотворения.

Вeрнуться

{3} Фамилии учеников опускаются.

Вeрнуться

Анастасия Ивановна ЗЕМНУХОВА

    На 87-м году жизни безвременно скончалась Анастасия Ивановна Земнухова, мать Героя Советского Союза, члена штаба "Молодой гвардии" Ивана Земнухова.
    Анастасия Ивановна родилась в 1891 году в с. Кривая Лука Московской области в семье крестьянина.
    Воспитывая своих детей, она привила им любовь к труду, родному краю, высокое чувство долга перед Родиной.
    В годы Великой Отечественной войны двое ее сыновей сражались в рядах защитников социалистического Отечества. Младший из них - Иван Земнухов - был активным участником Краснодонского подполья. В 1943 году он погиб мученической смертью от рук фашистских палачей.
    Анастасия Ивановна всегда была активным помощником городской партийной организации в деле воспитания молодежи на героических примерах партийно-комсомольского подполья.
    Ее взволнованные выступления перед молодежью будили у юношей и девушек стремление быть похожими на Ваню Земнухова, на Олега Кошевого, на Улю Громову...
    Анастасию Ивановну с искренней радостью встречали в музее "Молодая гвардия", где она принимала активное участие в проведении массовых мероприятий в зале Славы и у памятника "Клятва".
    У многих юных краснодонцев комсомольские билеты и пионерские галстуки согреты теплом ее материнских рук.
    Как активного пропагандиста подвига "Молодой гвардии", Анастасию Ивановну тепло принимали жители Курска и Риги, Волгограда и Горького, Краснодарского Края и Оренбургской области.
    Память об Анастасии Ивановне Земнуховой навсегда сохранится в сердцах краснодонцев.
   
    КРАСНОДОНСКИЙ ГОРКОМ КОМПАРТИИ УКРАИНЫ

См. также:
В.М. Башков "Иван Земнухов"
"Стихотворения Ивана Земнухова"
"Неопубликованные стихотворения Ивана Земнухова"
"Неопубликованная проза Ивана Земнухова"
"Из тетради Ивана Земнухова"