1943

26 IV 43. Сегодня встала утром в четыре часа. Я вымылась, одела с вечера приготовленное платье. Хотя встали мы рано, но спать совсем не хотелось. Утро было теплое, но небо было покрыто тучами. По до­роге [в церковь] нам встретились Старостина с другими артистами и своей матерью. Они шли, громко разговаривая и смеясь. Мы решили их обогнать и побежали. По дороге мы всех обгоняли и скоро пришли к церкви. Гатчинская церковь расположена на кладбище — это быв­шая часовня. Кладбище менее богатое, чем в Пушкине [Казанское кладбище], но все же очень милое место. Церковь совсем маленькая, но очень уютная, очаровательная и нарядная. Мы старались проник­нуть на клирос [правильнее сказать, на хоры], что нам и удалось. Там уже было достаточно народу, и, приди мы немного позже, нам негде было бы стоять. Когда я взбираюсь на клирос, у меня такое чувство, будто я делаю это беззаконно [мы были девочками католического ве­роисповедания]. Священник о. Михаил преподает у нас в школе Закон Божий, он мне очень нравится. Мне вообще всегда нравятся пожилые мужчины, раньше был Игнатий Илович. На священнике было очень красивое облачение из розового муара. Ему, священнику, прислужива­ет его племянник. Народу было очень много. Хор был стройный, пели очень хорошо. Мне очень понравился момент, когда священник с кре­стом и тремя свечками, кланяясь, говорит: "Христос Воскресе! Хри­стос Воскресе!" Затем, когда священник стоит перед алтарем, подняв руки кверху. Вообще служба мне очень понравилась, если бы не невы­носимая жара, то все было бы прекрасно. На хоре было много арти­стов. Особенно выделялся голос одной женщины. Певчие все были хорошо одеты. Когда исповедуются, священник покрывает голову ис­поведуемого, крестит ее и читает молитву. Может, в связи с военным временем, но причастие в православной церкви менее нарядно, чем у католиков. Мне хочется бывать еще в церкви. Служба длилась доволь­но долго, и по окончании все целовали крест.

Дома было уже все прибрано, когда мы пришли из церкви. Мама, папа, Андрей и Матвей уже сели за стол, не дождавшись нас. На утро у нас был студень из шкурок, купленных осенью, кофе [желудевый] бутербродом с сыром. Молоко было немножко подкисшее, но это не помешало мне выпить три чашки. До обеда занимались чтением. На обед был суп из телячьей головы и ножек, на второе — тушеная картошка и мясо. Всего было очень много и вкусно. Обед был замечателен. Мама подарила нам по пачке конфет. После обеда делать было нечего, и я от скуки занялась рисованием. Но из этого ничего не вы­шло. После обеда погода испортилась, и пошел дождь с громом и мол­нией. Это первая гроза в этом году. Гроза была очень сильная. В ком­нате стало темно, иногда молния на мгновение освещала ее. На ужин сделали жареные кишки и гречневую кашу и еще простоквашу. Анд­рей переел и потом сильно мучился болью в животе. В конце концов, его вырвало, и он улегся спать.

Вообще день прошел по-праздничному, все было прибрано, чис­то. Андрей утром набрал цветов, и они красовались посреди стола.

26 IV 43. [Эту описку, эту накладку — одна и та же дата двух разновременных событий — можно объяснить таким образом: по­смотрев на дату предыдущей записи, сестра машинально вписала ее в начало новой.] Сегодня в 11 часов пошли мы, все четверо с папой, на католическую службу. Мы немного опоздали, и, когда пришли, служба, началась. Она происходила в большой комнате. Впереди помещался алтарь. Над ним висела икона Спасителя, и стояли свечки. Патер пред­ставлял собой мужчину лет 40, худощавый, с впалыми глазами и складками около губ. Он мне понравился. Народу было не очень мно­го, и все как-то плохо были одеты. Большинство были старухи и дети. Патер крестил детей, среди которых была девочка лет 13. Эта служба навеяла много воспоминаний о наших поездках в костел, когда мы рано вставали, шли к Марии Александровне, с ними — уже на вокзал. Езда в поезде была очень приятной, только сердце сжималось при мысли, что надо исповедоваться. Потом езда в трамвае, всегдашняя давка и, наконец, тихая улица, по которой идем в костел [в Ковенском переулке]. Около самого костела стоял часовой, и мне было очень не­ловко проходить мимо него. [Может быть, часовой стоял потому, что в те давние годы в костеле служил священник из французского консульства.] Костел был очень большой, посередине стояли ряды стульев. Мы никогда не сидели. Лена или Зина всегда вели нас ближе к алтарю. Там всегда было много народу, но нам обыкновенно давали место. Меня очень смущало, что, стоя в церкви, у нас не было ни мо­литвенника, ни ружанца [полъск. — четки], а стоять с пустыми руками было неловко. Службу я не понимала [служба велась на латыни], да и теперь тоже, так что время тянулось очень долго. Патер мне очень нравился, у него был красивый голос, голова и т.д.

30 IV 43. Я нахожусь в страшно плачевном состоянии. В городе вывешен приказ об осмотре всех лиц с 14-27 [-летнего] возраста, и все, признанные годными отправляются на работу. Куда? Неизвестно. Од­ни говорят — в Псков, другие — в Германию, на лесозаготовки, и в общем никто не знает. Я стараюсь не думать обо всем этом, но, как только вспомнишь, сердце уходит в пятки. Что там будет? Зося гово­рит, что разлука будет тяжелая, меня же тревожит мысль о еде, спанье, да и обо всем. Мне ничего не хочется делать, даже читать. Сейчас мы все заражены Тютчевым. У него оказалась масса замечательных и очень таких  это  философских  стихов,  например,  "По  дороге  во Вшиж", и много других. Зося говорит, что они заменяют ей книги, служат молитвой. Я думаю совершенно сериозно [так!], что лучше было бы умереть, чем ехать куда-то, жить где-то, есть — не знаю что. "Жизнь, как подстреленная птица, подняться хочет и не может", — слова, которые звучат неотступно у меня в ушах [стихотворение "Ницца. Декабрь "]. Не знаю, что со мной было бы, если бы мне сказа­ли, что этот приказ — вздор.

2 V 43. Гроза эта несколько унялась. Теперь говорят, что ученики пока что будут учиться, а работать пойдут летом. Это известие, хотя необъявленное официально, несколько успокоило. Сегодня во дворе Яковлевых папа засадил грядку салата. Огород нам дали где-то за кладбищем. Скоро должны начать копать, хотя нет ни хороших лопат, ни других инструментов. Погода все та же. Завтра идем в школу. Уро­ки выучены плохо. Мало желания. Самое главное: не сделано черчение за неимением инструментов. Учителем наш пушкинский учитель ри­сования — Ф. И. Кирсанов.

3 V 43. Ходили в школу. Директор подтвердил хорошие вести. В понедельник должны идти на осмотр. Папе прислали повестку на ли­тературное представление. Там будет В. И. Яковлев [Яковлев Всеволод Иванович (1884-1950) — первый хранитель Детскоселъских дворцов-музеев. Его жена, Татьяна Ивановна, в Пушкине часто заходила к нам, к маме, попросту и всегда долго о чем-то рассказывала. Это была полная дама, но именно, как писали в романах, "со следами бы­лой красоты "].

14 V 43 г. Вчера случилось великое несчастье. Папу ранило. Он шел по Петербургской улице, и там разорвался снаряд. Вообще вчера очень много летало снарядов. Мы узнали о ранении папы только около трех часов. Приехала какая-то девушка и сказала, что здесь ли живет Тихомиров [Тихомирова — фамилия мамы], спросила, сколько у него детей, где работает и так далее. Наконец, сказала, чтобы мы сообщили маме, что папа ранен. Это было так неожиданно, что я сначала не поняла, что она сказала. Придя в комнату, я рассказала эту весть, Матвей заплакал. Я тотчас же побежала в больницу, по дороге плакала. Там мне сказали, что папа в операционной. Затем я пошла к маме, а с ней опять в больницу. Я видела папу, он спал. Лицо его было страшно бледно, осунулось. Около висков и на лице виднелись маленькие шра­мы с булавочную головку. По временам он открывал глаза и, силясь рассмотреть, все моргал ими. Я сидела и смотрела на его лицо, я его страшно любила, мне было его безумно жаль. Он опять на мгновение открывал их, а потом закрывал. Я принесла ему одеяло, белье, воду, сахарный песок. Его мучила сильная жажда, но после выпитой воды его рвало. Мама ходила к немецкому врачу просить его посетить папу, но он сказал, что не может пойти в русскую больницу. Уход за папой был самый отвратительный. Доктор после операции не показывался, сестер тоже не было. Мама осталась ночевать у папы.

Папу тяжело ранило: оторвало правую руку. Он  умер от потери крови и непрофессиональной помощи врачей. В маминых бумагах сохранилось письмо ей от Наталии Ивановны Колюбакиной:

Дорогая Юлия Федоровна!

Трудно мне передать Вам то чувство, которое охватило всю мою душу и мое больное сердце при из­вестии о гибели Александа Матвеевича! Очень страдаю, что сейчас не могу быть вместе с Вами, чтобы последний раз взглянуть на него, поклониться ему и проститься с ним.

Вы знаете, чем был для меня все это время Алек­сандр Матвеевич, он заходил к нам почти ежедневно, каждый его приход был для меня душевною радостью, любую тему разговора он умел сделать интересной и значительной, и его приходы и его теплое отношение ко мне скрашивали мое жалкое существование.

Погиб человек такой высокой ценности, как Александр Матвеевич, а я, 75-летний инвалид, лишний груз для других и для себя, продолжаю еще жить!?

Поистине, пути Божий неисповедимы. Дай Вам Бог, Вам и детям, силы стойко перенести это тяж­кое горе с тою бодростью, которая во всем отличала дорогого Александра Матвеевича.

Я сохраню навсегда чувство благодарности и глубокого уважения к его памяти и чувство теплой привязанности ко всей Вашей семье, которую полюбила как родных.

Господи, как тяжело думать, что его уже нет!

Ваша всем сердцем

Нат. Колюбакина.

16 мая 1943 г., г. Гатчина.

О Н. И. Колюбакиной (1868-?) мне сообщила Ве­ра Михайловна Дзевионтовская 2 VIII 1996 г. в Цар­ском Селе. Сама В. М. родилась в 1911 г. в Ц. Селе. "Н.И. была начальницей женской Мариинской гимна­зии в Ц. Селе; в 1929 г. директором средней школы № 5 (б. Женское духовное училище). Жила при школе. Казалась очень жесткой, все ее боялись ".

23 V. Вот уже неделя, как умер папа. Его похоронили в воскресе­нье, в 10 часов утра. За ночь он очень изменился. Лицо все распухло, и из большой раны текла кровь. На лбу у него тоже были маленькие ранки и, когда откроешь лицо, [из них] тоже выбивает кровь. Но вечером, в пятницу, когда тело его привезли домой и омыли, одели в синий костюм и когда я посмотрела на его лицо, оно было необычайно спокойно, на нем была радостная милая улыбка. Омывала его Галя, Надежда Дементьевна и кто-то еще из соседей. Папа умер в беспамятстве, но до послед­него времени был в сознании. Он был очень бледен. Мама всю ночь просидела с ним. Папа говорил, что если бы не мама, он не знал бы, что с ним было бы. Он спрашивал маму, сколько дней он должен пробыть в больнице, и, когда мама ему сказала, что при благоприятных условиях дней десять, он сказал, что это много. Потом он просил маму пойти по­смотреть его очки, что он не знает, куда они делись во время этой ката­васии. Еще просил купить ему два последних номера "Нового Слова".

"Новое слово " — газета, издававшаяся в Берлине под редакцией В. М. Деспотули. Ее можно было ку­пить в книжном магазине. Эта информация почерпнута из книги В. А. Пирожковой "Потерянное поко­ление" (СПб.: Нева, 1998. С. 138).

Папа спрашивал у мамы: "Как реагируют дети?". Он был очень слаб, но, когда мама спросила его, не позвать ли священника, он ска­зал: "Что ты, мать, я чувствую себя совсем хорошо". Ночью он все время просил пить: "Пить, мать! Дай пить, мать!" Мама просила его не пить, что его будет рвать, но он просил, и мама ему давала.

В пятницу я и Андрей отправились на огород. К обеду мы пришли домой. Во время работы, ходьбы я все просила Бога, чтобы папа ос­тался жив. "Господи, дай папе остаться в живых", — повторялось в голове бесчисленное множество раз. Придя домой, мы пообедали и хотели уже в скором времени идти опять на огород. Вдруг раздались быстрые шаги. Я не знала, идет ли это Зося или мама. Вошла Зося с однообразно-красным лицом, со следами слез. Мы все кинулись спра­шивать ее: "Ну что?" Дальше было страшно что-либо спрашивать. "Все кончилось", — ответила она. Мы все заплакали. Зося сказала, что нужно достать телегу, и ушла. Мы подождали-подождали ее и пошли в больницу. Мы шли почти бегом. Андрей как-то сразу растерялся и все повторял дрожащим голосом: "Боже мой, что нам делать? Сироты мы теперь, некому и хлеб резать" и т.д. Он говорил так, точно нищий при­говаривал. По его грязному лицу протянулись полосы от слез. Подхо­дя к больнице, мы увидели двух подъезжающих велосипедистов. Они вошли в одно и то же время вместе с нами. Это были врачи, которые пришли от Пропаганды осмотреть папу. Но было уже поздно. Папа лежал, завернутый в простыню. Ноги, самые ступни его были оттопы­рены. Немцы постояли немного и уехали. Папино лицо в больнице я видела мельком, потому что нельзя было открывать его. Мы заплака­ли. Через некоторое время пришла Зося и привела с собой возницу. Андрей пошел в Пропаганду. Папа ничего не ел из принесенной еды, и ее отвезли домой. Дома бабушка Дуня с верхними старушками приго­товила комнату. Хозяйка дала табуреты и доски, их покрыли просты­ней и на них положили тело. В тот же день, в пятницу вечером, мама ходила на лесопильный завод попросить досок для гроба. Ей разреши­ли, и в субботу утром она поехала вместе с Галей и Андреем туда. Мама говорила, что папа даже в бессознании молился. Она слышала, как он произносил отрывки молитв. Мама все-таки послала Зосю по­искать священника. Зося пошла к компаньону Шевкуна узнать, где живет патер. Он ей сказал, что патер живет на Берлинской улице в до­ме № 22. Зося пошла туда, но ей сказали, что священник еще не воз­вращался с обеда. Она стала ждать. Через некоторое время появляется группа офицеров. Зося спросила: "Есть ли среди них патер?" Один молодой офицер сказал: "Я священник". Немец более старше попросил его не шутить. В это время появился священник и спросил Зосю, что ей нужно. Она ответила ему, что папа "hat gestorben". Немец, знающий по-русски, воскликнул: "Уже, умер!" Софи поняла ошибку и сказала, что еще нет, но просит священника идти скорей. Таким обра­зом, он сотворил миропомазание. Причастить он уже не успел. Папа на его же глазах и умер. Пожав руки Зосе и маме и сказав, чтобы они на­деялись, он уехал.

С вечера в пятницу мы набрали ветрениц и нарезали веток чере­мухи. Гроб сделал Ершов, и ему очень помогала Галя. Гроб принесли рано утром в воскресенье. Обит он был коричневой материей, и я дала черную ленту на крест. Матвей все боялся придти к папе, даже плакал, но потом все-таки пошел. Вечером мама читала у папы по бабушкиной ксенджке молитвы и очень плакала. В субботу приходил папин знако­мый из Пропаганды и Цвелев. Потом пришла Софья Николаевна [врач из городской больницы]. Она привела несколько примеров из жизни, и это несколько нас утешило. Ее рассуждение о кресте мне понравилось своей правдивостью и очень глубоким смыслом.

В субботу мама ходила к священнику и просила его сделать отпе­вание. Он согласился, но попросил, чтобы Зося зашла за ним к часам 10. Зося и пошла к нему к этому часу. В это время к нам стали соби­раться люди. Пришла Козловская с несколькими другими старушками и стали читать молитвы. Потом пришли Чернобаев [Чернобаев Виктор Михайлович —  "профессор литературы в 5-й школе в 20-е годы в Детском  Селе", — сообщено В. М. Дзевиантовской.  Папа  говорил, что ему больше подходила бы фамилия Краснобаев], Тюркин, Лина Николаевна, Леля, Чеботарева и др. В это время все перешли в боль­шую комнату из кухни. Там тоже пели псалмы. Около 11 часов прие­хал патер. Сначала вошла Зося, а потом священник. Он был в мундире и служил в фуражке и перчатках. Молебен продолжался недолго, но пение его было прекрасно. Он служил с чувством, хотел, казалось, чтоб его поняли. Потом он сказал, что поедет на кладбище, а тело по­везут сейчас же. Телега уже приехала, тело перенесли быстро, мы по­ложили цветы и ветки на гроб и двинулись. Лицо было закрыто, мы не хотели, чтобы его видели. Андрей нес впереди черный крест с распя­тием, который дал маме в субботу патер. Утро было не холодное, но обложенное серыми тучами небо не пропускало солнечных лучей. Те­лега ехала довольно медленно. Три дня назад мы шли по этой же доро­ге на огород. Папа, да и никто из нас не думал о таком скором, ужас­ном конце. Когда мы уже подъезжали к кладбищу, увидели священника с книжечкой в руке, шедшего навстречу нам. Начиная от изгороди, он шел все время впереди Андрея.

Там же, на кладбище, ждали гроб представители от Пропаганды с венком из еловых веток и красной ленты. Могила была вырыта, и око­ло нее поставили гроб. Священник стал читать и молиться по книжеч­ке. Он был опять в фуражке. Было грустно, тяжело, как-то не хотелось думать о действительности. Священник бросил два раза землю в моги­лу, поданную ему на лопате помощником. Затем стали зарывать гроб могильщики. Священник кончил отпевание и встал поодаль. Жена Вишневского подошла к нам, сказав, чтобы мы подошли к патеру и поблагодарили его и поцеловали бы ему руку. Но, пока мы решали подойти к нему, он уехал.

Домой мы шли очень медленно. Бабушка Дуня не провожала папу на кладбище, и потому, оставшись дома, она приготовила обед. Галя, Мария Макаровна и Надежда Деменьтьевна обедали с нами. Клюквен­ный кисель с молоком был очень вкусен. После обеда я с Зосей пошли отнести крест патеру. Но его не было дома. Вернувшись, мы в скором времени пошли на огород, а оттуда зашли на кладбище. Зося ушла раньше нас, с тем чтобы опять пойти к патеру. Грабли и лопаты мы оставили у о. Михаила. Уже подходя к дому, мы встретили Зосю, шед­шую нам навстречу. Она застала патера дома. Зося говорит, что у него в комнате очень хорошо убрано, как у нас в Пушкине, мягкая мебель, картины. Зося поблагодарила его за присутствие на кладбище, поцело­вав ему руку. Он много раз желал нам лучшего и на прощанье подарил Зосе открытку, выбранную ею.

27 V. 23 мая ходили к исповеди. Целое утро все собирались и оде­вались. Пошли туда около 10 часов. Утро было довольно свежее, но потом разогрелись. Служба проходила в доме компаньона наверху. Мы пришли еще рано. Священник вышел навстречу. На нем был плащ от дождя. Служба еще не начиналась, а только пел хор. Патер говорил проповедь о душах умерших на небе, о блаженстве праведных людей. Он отслужил еще заупокойную обедню. Мы причащались, и Матвей также, по желанию патера, хотя и не был подготовлен. Он причащался отдельно. По окончании обедни старший прислужник, вероятно, тоже священник, раздал детям маленькие ружанцы и медалики. Служба мне очень понравилась, и я страшно жалею, что она бывает так редко. Сле­дующая будет 27 июня, и надо дожить до этого дня. Когда мы шли утром по парку, то там повалило ветром елку, и мы думали, что, возвратясь домой, сходили бы за ее ветками. Но ее убрали, и мама попросила патруль позволить нам потаскать веток. Он позволил, и мы после обеда занялись сим почтенным делом.

Вчера Андрей достал на бойне готового фарша, и вечером у нас были котлеты. В школе более-менее все в порядке. Отец Михаил сего­дня подарил нам три католических изображения святых. У него стран­ные какие-то выпуклые глаза. Кажется, что они не видят. Сегодня я пошла в школу в синей юбке и белой блузке и, наверное, имела стран­но-приличный вид. Вчерашней ночью случился у нас довольно силь­ный переполох. Теперь вообще много стреляют. А той ночью снаряд попал в склад маленьких пулек, и они взрывались, но самое главное, что это недалеко от нас, и мы имели опасение, что может загореться наш дом. Я всегда, когда слышу ночью стрельбу, то, просыпаясь, про­шу Бога, чтоб снаряд или бомба не попали в наш дом и мы бы не были убиты. После этого я засыпала. Когда же я проснулась в эту ночь, то, услышав страшный грохот, подумала, что это едет обоз, и заснула. Я проснулась, разбуженная мамой, которая говорила, что надо вставать. Я встала и посмотрела в окно. Вправо от нашего дома все небо над парком было розовое. Тысячи маленьких звездочек летело на небо, и все это по лазурному небу. Береза ярко выделялась на всех этих крас­ках. Некоторое время мы бодрствовали. Я уложила постельное белье, чтобы легче было выносить в случае пожара. Но вскоре пожар утих, и мы улеглись спать. Мама на следующий день на работу не ходила. Всю ту неделю мы ходили на огород, и нас все время сопровождала Галя. Картошку мы всю засадили и гряды привели в порядок. После огорода мы заходим на кладбище к папе прочесть молитвы, а оттуда к отцу Михаилу отнести лопаты. Он с нами приветлив, и однажды мы, придя к нему с лопатами, застали его сидящим на скамеечке около дома в фиолетового цвета рясе и читающим газету. Он очень напоми­нал папу в таком виде. Сам он тоже проводит часто время на огороде, садя картошку.

30 V. Сегодня день моих и маминых именин. Но я почти целый день была занята. Сначала самовар, потом мытье посуды, уборка ком­наты, затем я убрала свои башмаки, которые принесла мама из почин­ки. Только около двенадцати смогла переодеться. Андрей ходил на бойню, но ничего не достал. Мама, как и всегда, сегодня работала. Се­годня сделали бисквит из яиц, полученных в пайке, и печенье на моло­ке и двух яйцах. Все было приятно нашему отвыкшему от таких вещей вкусу. К чаю пригласили Галю. После обеда мы устроили "сиесту" — отдыхали около часа. Потом проектировалось пойти к патрулю попро­сить сучков. Но патруль не позволил, и мы на поляне стали играть в штандар. Через некоторое время патруль сменился, и мама попросила нового. Он позволил, и мы натаскали домой некоторое количество зеленых веток. Сейчас мама пошла заказывать Матвею сапоги. Скоро пойдем на кладбище. Погода с утра была ветреная и холодная, сейчас разгулялась, и луч солнца даже жжет мне щеку. Ту неделю мы получа­ли немецкий паек от Пропаганды. Теперь, вероятно, не будем. Также давали там суп, но тоже неизвестно, что будет теперь. Андрей иногда там менял лук на хлеб. Сейчас мы питаемся картофельными супами, которые нам кажутся райскими. У Стеклянникова мы не обедаем, а берем из дома по кусочку хлеба. Читаю я теперь очень мало. Недавно прочла "Мемуары Потоцкой", мне очень понравились. Зося увлекается немецким языком. Она достала хрестоматию на немецком языке и чи­тает из нее стихи. Иногда и я занимаюсь им. Сейчас отужинали. Ба­бушка Дуня говорила, что сегодня очень выл чайник — дурная приме­та. За столом у нее просыпалась соль — тоже плохо. И посему мной овладели весьма неприятные настроения. Как-то опять теряется наде­жда на лучший конец, усиливается беспокойство о завтрашнем дне. Боже! Не оставь нас своим милосердием! Эти слова служат мне мо­литвою. Жизнь такова, что не знаешь не только, будешь ли жив завтра, но через час иль два. Иногда это неприятное беспокойное чувство как-то дремлет, о нем забываешь немного, но когда оно проявляет свои призна­ки жизни, тогда ужасно! Хочется думать о другом, фантазировать, но оно все время выглядывает, его все время видишь и не знаешь, что де­лать.

2  VI. Скоро мы кончаем ученье. Теперь, последнюю неделю, все надо будет писать контрольные.

3 VI. Вчера Чернова сказала, что к ним приехал Всеволод Викто­рович. Мы очень этому обрадовались. После уроков Зося пошла к ним, чтобы привести к нам В.В., но его не было дома. Вечером все пошли на огород, у меня же болела нога. Я занималась плитой, когда кто-то постучал в дверь. Я отворила и изумилась: передо мной стояла фигура В. В., но уже осунувшегося и постарелого. Но усы его по-прежнему были представительны, и фигура вся величава. Но я не растерялась и весьма смело стала с ним разговаривать. Он уже знал о постигшем нас несчастье и все повторял: "Как нелепо погиб А. М." Живет он в де­ревне, ничего, говорит, что сыт. Дровами обеспечен. Он говорил, что все его в деревне полюбили, и, говоря это, он потупляет взор и улыба­ется... Совсем как юноша. После ужина мы его проводили. В следую­щий раз он пришел к нам в пятницу вечером. Но вскоре мы пошли на огород, и его речами наслаждалась только бабушка Дуня. После ужина он развивал перспективу дальнейших действий немцев и русских. По его мнению, война будет еще длиться порядочно. Мама подарила ему китель и еще кой-какие вещи.

5 VI. Сегодня были экзамены по немецкому языку. Все крайне просто, то, что мы писали в четвертом классе. Вчера была история и химия. История была очень веселым уроком, потому что ребята несли всякую чушь, например: Мюлляринен назвала страну Торландию, Грибалев — народ "налетел" на гугенотов, католическая церковь — "ка­питалистическая". Раньше еще Кильпи сказала, что во Франции "упа­док процветания" и т.д. У меня на правой ноге натерлась пятка и по­лучился пузырь, из-за которого я должна ходить босиком, что крайне мне неудобно. Андрей достает с бойни копыта и продает их, но сегодня его забрали в полицию из-за того, что они у него испорченные. Насколько это верно, не знаю. Но потом его выпустили. Матвей страшно ленится, не хочет убирать комнат, чистить картошку. Но вче­ра мы ему пригрозили поркой, и сегодня он все убрал и сделал. Он мальчик ничего, но, находясь среди всех этих дворовых ребят, он пор­тится. Мама думает его отдать учительнице и попросить о. Михаила хоть раз в неделю с ним заниматься. Если бы это удалось, то было бы просто прекрасно. Матвей хорошо читает, но совсем не умеет писать.

7 VI. Позавчера сажали и поливали рассаду капусты. Гряды очень заросли, и мы каждый день ходим полоть. Работа очень трудоемкая. Вчера после обеда занимались ноской сучков. Теперь во всей своей широте стал вопрос о работе. Работы такие, что не знаешь, откуда вы­бирать. Все огороды очень далеко. Сегодня на большой переменке мы с Зосей и Галей пошли к Цвелеву в комендатуру спросить о комен­дантских огородах где-то в городе. Результатом этой просьбы явилось наше хождение к одному из главных немцев Хауфману [думаю, что это не фамилия, а название должности: Hauptmann — капитан], ко­торый выслушал нашу просьбу через посредничество Марии Никола­евны. Она сказала, что у нас умер папа, что нас четверо детей, что мы далеко живем. Он сказал, что постарается нас устроить на том огоро­де, а может, и подыщет что-нибудь другое. На Закон Божий мы опо­здали, но о. Михаил любезно позволил нам войти. В конце урока я сказала ему, что у нас еще нет отметок. Отец Михаил же возразил, что от души поставит нам по пятерке и что мы будем ему резервом для более трудных вопросов. Меня сегодня спросил по зоологии, поставил букву "Е". Мы все очень боимся алгебры, потому что он задает очень трудные примеры. В четвертом и шестом классах он наставил около 11 двоек.