Первый год войны подходил к концу. Весна была в разгаре. За это время хатынцы научились жить не по "новому порядку", а по своему, вновь заведенному, которому научили их партизаны: все в землю прятали, чтобы врагу ничего не отдавать.
   Однажды, выйдя во двор, Лёкса увидел, как семь подвод с немцами быстро промчались по улице, разбрызгивая весеннюю грязь, и, окатив ею перепуганных кур, скрылись в лесу, за которым была деревня Мокрядь. В Хатыни поднялся переполох: грабить немцы едут! Сперва оберут Мокрядь, а на обратном пути и хатынцев почистят! Люди бросились прятать еще не спрятанное. У всех давно были вырыты ямы, куда прятали добро от немцев. "Дальше положишь - ближе возьмешь",- стали теперь поговаривать хатынцы, не раз остававшиеся без куска хлеба. Адэля тоже забегала из хаты во двор, со двора в хату. Она решила закопать кубелок с оставшимся на дне прошлогодним салом, а заодно и два льняных рушника, кружевами отделанные, что соткала для продажи; не успел еще Василь на базар в Борисов их отнести.
   Полюбилось немцам льняное рукоделие хатынок. Когда отнимали вышитые рушники да покрывала, все языками цокали: мол, ну и подарки своим фрау пошлют! Лёкса помогал матери прятать небогатый скарб. А сам все поглядывал в сторону Мокряди: не едут ли немцы? А может, не приедут? Он волновался, как никогда. Ведь именно сегодня из леса должен явиться Кузьма, чтобы забрать новый запас боеприпасов, которые нашел Лёкса. Мальчик уже затаптывал засыпанную землей яму с кубелком, как вдруг услышал:
   - Немцы обратно едут!
   Лёкса схватил длинный березовый шест и поставил его, прислонив к задней стене сарая. Так они условились с Кузьмой: если в Хатыни немцы, то Кузьма увидит из лесу шест и не пойдет в село, а если нет шеста, дорога открыта. А чтобы немец чего не подумал, Лёкса к самой верхушке шеста гвоздем приколотил бумажную вертушку. Крутится вертушка на ветру, ну и ничего подозрительного в том нет, ведь Лёкса еще мал и может забавляться. А может, враг уже пронюхал про эти условные сигналы связных? Ведь не только Лёкса и Кузьма так переговариваются.
   Немцы уже стали шарить по домам. И чтобы не слышать, как плачут женщины, Лёкса решил переждать за сараем: там не так слышно. Вдруг за спиной раздался злой окрик:
   - Партизан!
   Лёкса в испуге вскочил на ноги, но не успел увернуться. Немец схватил его за ухо и крутанул так, что в глазах потемнело от боли. Лёкса даже слышал, как хрустнуло его ухо. Потом та же волосатая рыжая рука швырнула в злобе шест наземь. Лёкса, улучив момент, юркнул за погреб, потом за плетень, в соседский огород, и захоронился в чужом дворе среди распиленных на дрова, но еще не поколотых чурок.
   А Кузьма был уже в березовой рощице, которой кончался лес неподалеку от Хатыни. Он оставил своих товарищей в густых елях, а сам выехал в редкий березняк и стал вглядываться, что делается в деревне. Как будто спокойно, и шеста не видно... Кузьма соскочил с Воронка, привязал его к изгороди, которой обнесли вспаханную под огород землю, и пошел в Хатынь. Он уже подходил к Лёксиной хате, как вдруг услышал за спиной:
   - Хальт! Стой!
   Немцы давно заприметили Кузьму и хотели взять его живым.
   Хоть не ожидал Кузьма засады, а все ж не растерялся и бросился бежать. Перепрыгнув через низкий забор, вскочил в Лёксин двор, забежал в открытые настежь сенцы и полез на чердак. Трое немцев ворвались в хату. Но там никого не было: ни Адэли, ни Лёксы, ни меньшеньких - все сбежали, попрятались. Да и Кузьма как в воду канул. Немцы бросились обыскивать хату. Один заглянул в подпол, приподняв доску под кроватью, другой зашуровал под печкой кочергой, третий полез на чердак. Но там Кузьмы уже не было. Стал бы он их дожидаться! Он вылез в чердачное окно и, согнувшись, побежал огородами. Вот он уже возле коня. Отвязал, вскочил на него и под свист пуль, втянув голову в плечи, поскакал к лесу.
   - Эге-ге-ей!- закричал Кузьма, подгоняя коня.
   Он мчался быстрее пули! Он был гибким, как кошка, и смелым, как барс, этот Кузьма! Таким и должен быть партизан!
   - Эге-ге-ей! - вновь крикнул Кузьма, оглянувшись.
   Немцы бежали за ним, стараясь попасть в коня. Пули ссекали у лошадиных ног траву, но ни одна не задела Воронка. Видя, что партизан ускользает, враги стали целиться в него. Кузьма на ходу перекинул свое тело на одну сторону, спрятался за конем и мчался, стоя одной ногой в стремени, обхватив руками шею Воронка.
   - Догони-и-и-и!..- крикнул Кузьма, дразня немцев и вдруг будто кто его в плечо кольнул. Запекло, затошнило, в глазах потемнело. "Ранили, гады",- мелькнуло в голове Кузьмы. И он почувствовал, как рука, которой он обнимал шею коня, стала совсем безвольной.
   - Ну, ну, родненький! Выноси! - стал уговаривать Кузьма своего вороного. Но верный конь уже унес его далеко, и новая пуля не смогла догнать партизана.
   Дальше немцы Кузьму не преследовали: не так уж было их много, да и в лес боялись идти, не зная, сколько там партизан. Испугавшись, что Кузьма приведет за собой целый отряд, немцы поспешили убраться с награбленным. Их подводы направились в Плещеницкий гарнизон. Но не успели немцы отъехать и километра, как на них, будто с неба, свалились партизаны. Они поджидали врагов в лесу вместе с Кузьмой. Обоз был отбит, немецкая охрана перебита, а подводы, свернув на лесную дорогу, петляя, чтобы запутать свои следы, поехали в партизанский лагерь.