В ДЕРЕВНЕ ВРАГ

   Зимний лес словно бы поредел, обнажившись, отодвинулся от села. Птичьего говора там уже не слыхать. Зато иногда ветры доносят до Криниц сухую Дробь пулеметов, редкое, но солидное баханье винтовок.
   Грозен стал Криничанский лес. Там, во мраке чащоб,- тайные партизанские тропы, там поджидает врагов пуля партизана.
   Из последних новостей особенно порадовали криничанских ребят слухи о засаде партизан на большаке. Они обстреляли автомашину. В ней ехали на какое-то совещание военный комендант, начальник жандармерии, бургомистр и еще кто-то. Они отчаянно отстреливались, но партизаны уничтожили всех до одного.
   Дошла до криничап и еще одна молва: дети малые - и те, дескать, не дают спокойно жить оккупантам. В райцентре, где немцы и полицаи кишмя кишат, на германских приказах появляются советские листовки. Проще говоря - листочки из школьных тетрадей. И написаны детской рукой!
   Петрусь с Юзиком сразу же вспомнили последний диктант. Листки с диктантом Анна Иосифовна еще не возвратила и, надо думать, не возвратит. Теперь-то понятно, зачем и куда отлучалась учительница из деревни. А листочки свое дело сделали!
   И хочется, конечно, верить: скоро придут отцы, посмотрят на дела ребят. Однако могут нагрянуть и фашисты. В любой день можно ждать их. И с любой стороны.
   Всю ночь крутила, мела метелица. К утру и деревня, и поле, и лес были укрыты толстым пушистым покрывалом. Дорогу к школе преградили глубокие сугробы.
   Ребята вместе с Анной Иосифовной взялись расчищать тропу к школьному порогу.
   Удивил всех своей старательностью маленький Федя. Он усердно размахивал деревянной лопатой.
   Холода, наступившие как-то сразу, застали мальчонку врасплох. У него не было ничего, что можно было бы надевать в школу: все сгорело. И кожух, и пальто, и даже шапку заменила Феде Матеихина шаль. Он был завернут в нее, как кукла,- с головы до ног. И все же умудрился высунуть наружу руки и работал вместе со всеми.
   - Иди-ка ты лучше до хаты!- прогоняли мальчишку старшие ребята.- Без тебя, думаешь, не управимся?
   - А в школу? - Федя удивленно посмотрел на старшеклассников.
   - Что - в школу?
   - Мы сегодня учиться будем... Вторая смена.
   - А ты на снегу пиши, Федя,- посоветовал малышу кто-то из ребят.- На снегу умеешь?
   Парнишка перевернул лопату и черенком начал чертить на снегу. Долго приноравливался, выводил "Д", будто дом строил.
   - Вот! - Федя вытер концом шали лоб.- Это командир партизанского отряда товарищ "Д". Он захватил пять немецких телег с винтовками, с пулеметами и еще... семнадцать цистерн с керосином.
   Ребята переглянулись: "Ай да Федюшка! Что, оказывается, знает!" Это, конечно же, учительница рассказывала таким, как Федя, про буквы. В одной из листовок, которую передал ей товарищ Антон, упоминался и командир отряда товарищ "Д", и герой-разведчик товарищ "А", и совсем юный партизан товарищ "М". Чуть ли не весь алфавит был перечислен в подпольном листке.
   Анна Иосифовна подошла к Феде, улыбнулась ему, стала вместе с малышом отгребать снег. Совсем недавно поднялась она с постели. Слабая еще, бледная. Но улыбается, работает вместе со всеми. Учительница поддела лопатой снежный ком, и тут же возле нее врезались в снег сразу три лопаты - Петруся, Юзика и Феди.
   - Послушайте,- нахмурилась Анна Иосифовна.- Вы мне просто работать мешаете, честное слово. Ну что вам, снегу мало?
   Снегу мальчишкам, разумеется, хватало. Но они, и верно, решили не давать учительнице работать. "Куда же ей такой? Мы сами". И следуют за Анной Иосифовной по пятам.
   А снег все валит и валит. Кружит метелица, гонит по- земку.
   До школьного крыльца ребята добрались только к концу первой смены.
   Со скрипом открылась обледеневшая дверь. Все начали протискиваться в нее - и первоклассники, и старшие ученики. Анна Иосифовна не стала возражать. "Все так все. Придумаем какой-нибудь общий урок".
   Не раздеваясь, разместились ребятишки по партам - по три, по четыре. Так даже теплее.
   - Ничего. Завтра мы с вами печку натопим.- Учительница окинула взглядом притихших детей, словно видела их впервые. Серьезные стали глаза у ребят, и у всех они такие похожие.
   - Как хоть вы тут жили без меня? Расскажите...
   - Михась живых немцев видел! - послышалось с задней парты.
   - Неужели? Где ж это ты их видел, Михась? Поднялся четвероклассник из Савичей.
   - В нашу деревню они приехали.
   Меж бровей учительницы обозначилась складка, но голос остался прежний - тихий, спокойный.
   - И что же они делают в вашей деревне, Михась?
   - По хатам ходят. Коров забрали, овец... Потом трех колхозников повесили. Потом... потом я пятерых немцев на дороге видел. Они мертвые были...
   - Бот это интересно! Кто же это их?
   - А партизаны! Они шестнадцать немцев убили. Учительница похвалила парнишку за сообщение и предложила решить такую задачу: "Наши партизаны убили в бою шестнадцать гитлеровцев. А в плен фашистов сдалось в три раза больше. Сколько всего врагов было убито и захвачено в плен?"
   - Кто хочет к доске? - спросила Анна Иосифовна. Желающих нашлось много. Учительница вызвала Михася, предложив ему повторить условие задачи.
   - Наши партизаны уничтожили в бою...- Громко начал мальчуган.
   Анна Иосифовна подошла к Петрусю, низко нагнулась, делая вид, будто проверяет его решение.
   - Надо закопать знамя, Петрусь,- шепнула она,- сегодня же! Пока не стемнело. Старайтесь, чтобы вас не видел никто...
   Когда Петрусь, Федя, Юзик, прихватив железную лопату, тайком выходили задворками из села, солнце уже склонилось к лесу. Цветом оно было схоже с тем знаменем, которое находилось под рубашкой у Петруся.
   Мальчишки шли полем. А оно неровное, все в колдобинах, бороздах. Не сразу еще их и заметишь: засыпаны снегом. Место с виду как будто бы ровное, а ступишь - неожиданно проваливаешься в яму-западню.
   Петрусь вел товарищей к лесу.
   Там, за косогором, непролазная поросль молодых елочек, орешника, густого лозняка. А в середине, как в хороводе,- старая замшелая ель. Юзику тоже знакома эта елка: на ней еще летом дятел устроил себе кузницу, долбит шишки.
   У снежного поля словно бы не было конца.
   - Постойте- ка!
   Петрусь спохватился: не взяли с собой ничего, во что можно было бы положить знамя. Не зароешь же его в землю так, как оно есть!
   Юзик плюнул с досады.
   - Плюйся не плюйся, а бежать в деревню все равно надо,- урезонил приятеля Петрусь.
   - Хлопцы, знаете что? Вы тут подождите,- попросил Федя.- Я быстро!
   Боясь, как бы товарищи не остановили его, Федюшка во весь дух припустился к хатам. Бежал и падал. Мешали огромные валенки - подарок Матеихи. Валенки эти были подшиты Матеем "на всю войну".
   - Теперь Федьку прожде-ешь! - досадливо протянул Юзик.- Сосулькой станешь от такой стужи.
   - А ты беги к елке! - посоветовал Петрусь.- На вот лопату. Расчисти пока там снег. Я Федю подожду.
   Юзик согласился: ему просто необходимо было пробежаться, чтобы, чего доброго, и впрямь не превратиться в сосульку.
   Петрусь, оставшись один, начал потихоньку двигаться по Фединому следу к деревне: "Может, мать засадила Федю дома?" "Замерз, наверно, Федя и боится, может, во второй раз".
   Чего только Петрусь не передумал, пока не увидел вдалеке темный шевелящийся комок. Побежал ему на- встречу.
   По лицу Феди лился пот. Волосы его прилипли ко лбу,
   - Вот... это самое...- Мальчуган протянул кусок холста и кринку.
   - Сильно устал, Федя?
   Федя только рукой махнул. Какое, дескать, значение имеет все это!
   - Пошли!
   Стемнело. В той стороне, где Савичи, вспыхнул большой огонь. Отчетливо был виден черный дым.
   - Не отставай, Федя! - Петрусь все время ощущал на груди скользкий шелк. Увязая в снегу, он твердил одно и то же:- Быстрее, быстрее!
   К большой елке Петрусь с Федей добрались, потеряв уже счет времени. Сколько пробежали, никто из них не мог бы сказать.
   Судя по тому, что успел сделать Юзик, времени прошло немало. Снег возле елки он расчистил до самой земли. А на земле была уже обозначена ямка.
   Петрусь принял от товарища лопату.
   Долбя лопатой смерзшуюся, каменную землю, он беспокойно поглядывал на небо.
   - В Савичах горит?
   - Ага, в Савичах. Дай-ка мне! - Федя едва пе вырвал лопату: его черед копать.
   Ребята разгорелись, работая по очереди.
   - Скоро уж... его... упрячем,- в такт ударам по мерзлой земле выговаривал Юзик...- Партизаны... придут... Ух!.. Вот это... будет... день... так день!.. Вот это... будет... праздник!
   Мальчик посмотрел на товарищей, провел рукавом по мокрому лицу.
   - Наши придут! Впереди - мой батька. А на нем... шапка, как у товарища Антона, с красной лентой. А? Хлопцы! Теперь наше знамя ни в жизнь не увидят немцы. Провалиться мне, ежели увидят!..
   Петрусь с Федей хоть и помалкивали, но и им казалось: закопают, спрячут они сейчас красное знамя - и фашистам будет еще труднее с нашими воевать.
   - Может, хватит? - Юзик сунул пустую кринку в углубление.- Входит!..
   Нагнулся, потрогал холодные шершавые края ямки Петрусь. Смерил, глубоко ли сидит глиняный кувшин,
   - Наверное, хватит.
   Присел на корточки и Федя. Он долго кряхтел, выгребая руками со дна ямы твердые комочки.
   - Ага! Можно закапывать...
   Расстегнув кожушок, рубашку, Петрусь достал нагревшееся у тела полотнище. Оно было такое яркое, что, казалось, горело в темноте.
   Петрусь подержал знамя немного в руках. За всю свою жизнь он не волновался так, как теперь.
   - Хлопцы,- прошептал Федя,- мы же его не на все время? Мы еще придем сюда?!
   - А ты что думал?- Петрусь начал заворачивать знамя в холстину.- Ты думал, хороним мы его, да? Видишь, какая елка? Эта елка самая заметная. Мы ее, если захотим, сразу найдем.- Петрусь взял из рук Юзика посудину.- В этом горшке знамя сколько хочешь пролежит. Федя, давай засовывай его сюда. Вот так...- Все у мальчишек выходило ладно и споро, будто заранее условились, кому что делать. Пока Петрусь закапывал кринку, Федя с Юзиком сломали по большой еловой ветке и принялись заметать ими следы. Ямку засыпали снегом, сровняли его с соседними сугробами. И все.
   Тем временем в Криницах в полутемном классе еще шел "общий урок".
   Яська делает вид, что решает задачу, а сам гадает, куда это исчезли Петрусь, Юзик и Федя. И скоро ли они в конце концов возвратятся на урок? Соскоблив иней на стекле, Яська дыханием оттаял крохотный чистый кружок. Но как много можно было увидеть в него: и тропинку до самой дороги, и крайние хаты, и лес, одевшийся недавно в белую пушистую шубу.
   Когда Яська во второй раз прижался носом к окошку, то так и замер, точно примерз его нос к стеклу. На дорогe - две черные тупоносые машины. От них по направле- нию к школе быстро шагают трое. Болотного цвета шинели, автоматы на животах, сапоги с короткими голенищами...
   - Глядите- ка! - закричал Яська,- К нам немцы!
   Учительница кинулась к шкафу.
   - Зося! Быстро!
   Зося и ее одноклассники уже знали, как им надо действовать. Они принимали из рук Анпы Иосифовны учебники и засовывали их в тайник между печью и стеной. Одновременно Анпа Иосифовна раскладывала по партам старые журналы, издававшиеся еще при панской Польше.
   Слышно, как скрипит снег под сапогами идущих к школе.
   - Быстрее, быстрее!-Учительница торопит Яську, который замешкался у печи.
   Дверь с шумом распахнулась, и вошли трое в стальных касках. Один немец, офицер, сразу же отрывисто выкрикнул что-то. Никто, кроме двух малышей, не поднялся со своих мест, хотя все почувствовали; им приказывают встать. Да и те двое, видя, что их товарищи продолжают сидеть, поспешно опустились на скамью. Два десятка круглых глаз, не моргая, смотрели на чужих. Не столько страху, сколько ребячьего любопытства было в этих глазах. "Какие же они?" Офицер - костлявый, в блестящих никелированных очках. У солдат же лица жирные и красные - с мороза.
   Возле шкафа беззаботно тикают ходики. В последнее время они стали отставать, и Петрусь по совету учительницы приспособил к гире дополнительный груз - обойму с тремя патронами.
   Офицер сразу же заметил приспособление, покосился на учительницу. Подошел к столу. Повернулся к классу и засмеялся. Смех не понравился ребятам. Даже по нему они почувствовали: человек перед ними недобрый.
   - Что вам нужно? - Анна Иосифовна встала, сделала шаг навстречу офицеру. Рядом с ним она казалась совсем маленькой и хрупкой, как девочка. Смотрела немцу прямо в глаза.
   Тот барабанил по блестящей кобуре пальцами и, щурясь, разглядывал черную доску. Михась не догадался, не успел стереть решение задачи. Но офицера больше интересовал учительский шкаф. Шагнул к нему, распахнул дверцы. Стопка новых тетрадей лежала там, коробка с перьями, счетный материал: палочки, камушки, цветные бумажки...
   Круто повернувшись, немец пошел между парт, хватая с них то один журнал, то другой. Листал страницы. Знал он или нет польский язык, но даже по картинкам мог уже судить: литература вполне пристойная. Портреты усатых вельмож, фотографии Варшавы, Кракова, Берлина... И даже сам пан Пилсудский, главарь белопольских правителей, глядел с одной из обложек "учебника".
   Немец дошел до печки, потрогал ее, сморщился; холодная.
   Но вот он снова подошел к столу, показал рукой на дверь, давая ученикам понять: они могут расходиться по домам. Ребята не двигались, вопросительно смотрели на Анну Иосифовну.
   - Ну! - фашист словно бы сменил маску. Сейчас его лицо было зловеще.- Марш, марш!
   Ребята продолжали сидеть.
   - Можете идти, дети,- спокойно сказала Анна Иосифовна.- Завтра продолжим наши занятия...
   Заметив, что одна первоклассница совсем запуталась в своей шали, учительница подошла к ней, помогла одеться. Завязала шарфы и шапки еще нескольким малышам.
   Когда Анна Иосифовна направилась к выходу, солдаты преградили ей дорогу.
   Пробегая по расчищенной тропинке, ребята видели Яську. Он старательно затаптывал на снегу Федины каракули. Боялся, должно быть, как бы враги не выведали по ним о товарище "Д".
   Возвращаться в Криницы Петрусь решил иным путем - через кустарник и замерзшее озерцо к дороге, что связывает Криницы с Савичами. По дороге шагать легче.
   Все как будто бы шло хорошо. Ни души вокруг. Лес в стороне стоит, седой, важный.
   Ребята прибавляют и прибавляют шагу. Они почти уже бегут к тихим хатам, чернеющим впереди небольшими кучками.
   "Как скрипит снег! Отчего он еще сильнее заскрипел?"
   Федя, шагавший в хвосте, оглянулся и испуганно закричал:
   - Хлопцы!
   Мальчишек догоняли сани. На широких дровнях - шестеро гитлеровских солдат. Вот они поравнялись с маленькими путниками, едва успевшими отскочить в сугроб.
   - Тпр-ру!
   Чудно было слышать это "тпру-ру!". В представлении ребят немцы и к лошадям должны бы обращаться по-своему, по-немецки. "Впрочем, кони-то наши. По-ихнему не понимают".
   Тут словно кто скомандовал мальчишкам: "Убегайте!"
   Они сорвались с места, побежали к лесу.
   Если бы мальчишки стояли на месте, у обочины, немцы, может, и не тронули бы их. Теперь же фашистам показалось: эти трое улепетывают неспроста. "Партизаны?" В каждом советском человеке оккупанты видели своего врага.
   Какое-то время солдаты наблюдали за мальчишками, сидя в санях и забавляясь зрелищем. Забавно кувыркался в снегу самый маленький. Двое других вытаскивали мальчонку из снежных ям, как из проруби. А малыш обессилел, не может двигаться...
   Посмеявшись, немцы стегнули лошадей, направили их вслед за мальчишками. Догнать их ничего не стоило. Тем более что они не убегали уже, а стояли, прижавшись друг к другу. Ждали: "Что же теперь?.."
   - Тпр-ру!
   С дровней соскочил солдат с завязанной щекой, вырвал из рук Петруся лопату. Повертел ее в руках, точно хотел удостовериться: лопата ли это?
   Юзик деланным плаксивым голосом стал объяснять:
   - Мы в Савичи бегали. Думали, пожар... вот и бегали. Помочь тушить хотели...
   Солдат швырнул лопату в снег и рассмеялся. Понял, видимо, о чем говорил Юзик. Трое "щенят" собирались потушить огонь в деревне! Об этом гитлеровец сообщил автоматчикам, сидевшим в санях. Те загоготали.
   Нехотя слезли с дровней, о чем-то посовещались. Подошли к ребятам.
   Сначала солдаты взяли Федю. Он стал сопротивляться: дернулся раз-другой. Да попробуй сладь с дюжими сол- датами!
   Не помня себя, Петрусь поднял лопату и замахнулся ею, кинулся на немцев.
   - Отпустите!
   Солдат с повязкой на щеке едва увернулся от удара. Он рассвирепел, схватил Петруся за руку и со страшной силой швырнул к саням. Выругался.
   Но Петрусь уже не слышал ничего. Ударившись головой о что-то твердое, он потерял сознание.
   - Дяденьки немцы! - жалостно захныкал Юзик, увидел, что солдаты кладут Петруся в сани.
   Юзик и Федя сначала испугались, что их товарища немцы могут увезти с собой. Одного. Но скоро поняли: их забирают всех вместе. И уже не сопротивлялись.
   Последним гитлеровцы посадили на дровни Юзика. Ему досталось месте у самого края, и, когда горячие копи, напуганные пьяными гортанными криками, вынесли сани на дорогу и круто повернули к селу, Юзик не удержался, упал. Почувствовал острую боль в плече.
   Немцы не стали останавливать лошадей.
   Никогда Юзик не подумал бы, что на его долю выпадет такое. Только что удиравший от немцев, он сам теперь бежал за ними. Ведь увозят его товарищей! Без Петруся, без Федюшки оставаться ему нельзя!
   Но это "веселое зрелище" было коротким. Не успели фашисты вдоволь потешиться над Юзиком, как въехали в село.
   На околице их встретил офицер, сопровождаемый целым отделением автоматчиков.
   Солдаты доложили ему о трех "пленных".
   Офицер показал перчаткой в сторону самого крепкого сарая. То был сарай Матея Кучковского. Его сейчас охранял часовой.
   Солдаты приволокли Петруся к сараю, отперли дверь, швырнули на пол, потом втолкнули туда Федю с Юзиком и заперли дверь.
   ...Петрусь очнулся, открыл глаза, по ничего не увидел. Он ощутил такую боль в голове, словно его много часов подряд колотили палками. Мальчик снова закрыл глаза и почувствовал чье-то дыхание на своем лице.
   - Петрусь, родненький,- донесся до него знакомый голос.- Что с тобой, Петрусь?
   Боль сразу вроде бы поутихла. Мальчик приподнялся на локтях. "Анна Иосифовна? Почему же она плачет? Ей нечего плакать, нечего бояться: знамя надежно спрятано там, под елкой". Петрусь торопливо проговорил:
   - Мы... мы все сделали... Не беспокойтесь, Анна Иосифовна. Не надо...
   Мальчик лег, закрыл глаза, но тут же спохватился:
   - А где Федя? Юзик где?
   - Тут они, с нами... Лежи, лежи спокойно.
   Возле Феди и Юзика хлопотал Степан Дунец, раньше всех схваченный немцами. Фашисты заперли деда Степана первого в сарае. А уже потом привели сюда и учительницу.
   В потемках невозможно было разглядеть мальчишек, их ссадины и ушибы. Деду па ощупь удалось только определить: у Юзика вывихнута в плече правая рука. Дунец принялся вправлять мальчику руку. Долго ощупывал ее в темноте, кряхтел, приноравливался. Юзик громко стонал. И вдруг закричал так, что часовой у сарая застучал прикладом о степу. Но Юзик уже молчал: после дедовой "операции" ему намного полегчало.
   У Феди кровоточили ссадины на руках и лице. Дед Степан пустил на бинты свою нижнюю рубаху и долго не соглашался принять от Анны Иосифовны ее ветхое пальто.
   - Вы же замерзнете, Степап Данилович! - со слезами умоляла деда учительница.- А на мне еще кофта теплая. Так нельзя! Я прошу вас. Ну, будьте благоразумны!
   - Разве что...- пробасил дед и не стал уже сопротивляться, когда девушка накидывала на его саженные плечи пальто.
   - Анна Иосифовна! - послышался слабый голос Петруся.
   - Что, Петрусек? Больно тебе, да?
   - Вы не тревожьтесь... Им его не найти... Никогда...
   - Знаем, знаем, Петрусь,- прошептала учительница.- Им его не пайти. Мы знаем...
   Петрусю хочется поднять голову, но она такая тяжелая, будто сто пудов весит. Черной волной находит тяжкий, как гора, сон. И вот забыто уже все: и темная ночь, и белое поле, и пьяные гогочущие солдаты. Но удивительно: Петрусь чувствует, он совсем не спит. Ему пе дают спать эти размеренные шаги за стеной. Как противно скрипит снег! А может, это и есть сон, все - сон? Стоит сейчас по-настоящему открыть глаза, и будет видно окошко в чулане, выходящее на огород. Там - заиндевелая береза. На кухне вздыхает мать...
   - Мамка!
   - Ты чего, Петрусь?- слышит мальчик в ответ.- Болит у тебя что-нибудь? Потерпи, родной. Лежи тихонько... Будешь кричать - разозлишь часового. Они, сам знаешь, какие...
   Миновала ночь без сна. Пробившийся сквозь щели слабый свет позволил наконец узникам разглядеть друг друга.
   Мальчишки ужаснулись, когда увидели лицо своей учительницы: глубокими стали складки у рта, синие, потрескавшиеся губы разбиты.
   - Они... допрашивали вас, Анна Иосифовна? - спросил Юзик, придерживая ноющую от боли правую руку.- Допрашивали, да?
   Учительница подняла на ребят глаза. Она попыталась улыбнуться, но лицо ее судорожно дрогнуло. Уткнувшись лицом в ладони, Анна Иосифовна разрыдалась. Она стыдилась слез, но не могла их сдержать.
   - Ничего, ничего, хлопцы,- Вместо того чтобы утешать учительницу, Степан Дунец успокаивал мальчишек.- Ничего. Это сейчас пройдет...
   Дед Степан нисколько не изменился. Правда, что можно увидеть за бородой и усами - одни глаза да нос. Старый Дунец только часто кашляет и, кашляя, крутит головой, точно его что-то душит.
   Не совестно ли думать сейчас о тепле, воде или картошке? Федя понимает - совестно. Но что ты поделаешь? Не хочет, а ему все представляются эта картошка и дедушка, с которым он жег костры в ночном прошлой осенью.
   ...Нагибается дедушка, кряхтя, выбирает из пепла печеные картошины. Нюхает, причмокивает, Федя даже чувствует тот запах, он кружит ему голову.
   Федя зябко ежится, зарывается поглубже в солому.
   "Нет, нельзя думать про еду! Буду лучше о другом думать".
   Где-то там, за закрытыми дверями, за стеной вроде иная, незнакомая жизнь. Ни голоса, ни единого звука не приходит из деревни. Только раз завизжал чей-то поросенок. Видно, немцы поймали. Юзик подполз к щели, глянул в нее. Над его хатой и еще над одной - тощий, бледный дымок. Поднимается в небо и быстро тает.
   На дороге стоят несколько грузовых машин, крытых брезентом. Один грузовик похож на танк - на гусеничном ходу. Вокруг него ходит солдат, держа винтовку на плече, как коромысло. Немцы приволокли с собой даже пушку. Известное дело, хотят припугнуть партизан, которые в последнее время особенно часто стали напоминать врагу о себе. Но кто укажет карателям партизанские тропы? Кто поведет их в лес? Учительница? Степан Дунец? Да не бывать этому никогда!
   - Дедушка Степан! Анна Иосифовна! Хлопцы, гляньте-ка!
   На тропинке, ведущей к сараю, Юзик заметил Яську. Тот шел, крепко прижимая небольшой чугунок. Яську тут же остановил часовой, закричал на него.
   - Пан солдат! - донесся до сарая молящий Яськин голос.- Мне только бы им вот это... передать. Разрешите!
   Немец заорал еще злее, и Яська нехотя повернул назад.
   - Молодчина! - похвалил Яську Степан Дунец.- Перекусить нам нес. "Пан солдат..." Ну что ж, и на этом хлопцу спасибо. Была бы у нас сейчас картошка да махры немножко, мы бы песенки пели...
   Дед ободряюще трепал Петрусю волосы.
   Примерно через полчаса снова закричал на кого-то часовой. Теперь первым прильнул к щелке Петрусь. "Кого это солдат еще гонит?" По снежной тропе от сарая удалялась женщина. Петрусь видел лишь черную длинную юбку да серый полушалок. "Мамка!" Хотелось посмотреть матери в лицо, хоть чуть-чуть, одним глазком. Очень долго он не видел ее. Петрусь ждал, что мать оглянется, а она шла и шла по снежной стежке, медленно переставляя ноги в грубых отцовских сапогах. Ее шатало из стороны в сторону.
   - Может, и она нам поесть чего-нибудь несла?..- вздохнул Федя.- А говорят, березовая каша бывает... Вкусная она?
   Все невольно усмехнулись.
   - Вкусная ли березовая каша? - пробасил дед Степан.- Вот ваша учительница, наверно, помнит... Какова она, Аня?
   - А вы знаете, Степан Данилович, такая каша на самом деле существует. Вернее, существовала. Помню, в голодные месяцы мы с матерью истолчем помельче кору березы, сварим в горшке и едим. Горькая эта каша. Деревом пахнет и на вкус деревянная... Но ели. Голод, правду говорят,- он лучший повар.
   - Уж мне про то рассказывать нечего,-вздыхает дед.- Едал я и не такую "березовую кашу". По голому телу... березовым прутом...
   Дунец внезапно умолк, прислушался.
   К сараю подошли гитлеровцы. Все думали, что они, как обычно, сменят часового и уйдут. Но на этот раз замок отперли и распахнули обе дверные половины. Поток дневного света хлынул в сарай. Больно было смотреть, и мальчишки зажмурились. А когда открыли глаза, увидели в дверях гитлеровского офицера, совсем молодого.
   Немец стоял, расставив нога, напротив Дупца с пистолетом в руке.
   - Хочешь жить? Отвечай! - Голос у офицера сорвался.
   - Чего горло-то дерешь? - Дед Степан поднялся на ноги, в упор глянул из-под нависших бровей на гитлеровца.- Буду жить, сколько положено. Смертью ты меня не пугай...
   Немец вскинул пистолет и выстрелил.
   Над самой головой деда пуля отщепила кусок бревна.
   Скорее всего, гитлеровец нарочно промахнулся: ему хотелось испугать, сокрушить старого Степана, заставить его говорить. А в том, что дед связан с "лесными солдатами", каратели, очевидно, не сомневались. Им могло быть кое-что известно из биографии Дунца: его знает и стар и мал во многих окрестных селах. Может быть, кто и прого- ворился...
   Только вот сам Дунец оказался совсем неразговорчивым. Даже перед пистолетом.
   Когда над дедом щелкнула пуля, он не моргнул, не пошевельнулся. Спокойно выдернул соломинку, запутавшуюся в бороде, ободряюще кивнул мальчишкам.
   - Хочу ли я жить? Ох, как хочу! Хозяином хочу жить! Без вас! - С каждым словом креп густой голос деда Степана.- На колени ты меня не поставишь. И ненависть нашу не расстреляешь.
   Гитлеровец постоял, заложив руки за спину. Это продолжалось минуту-две. Ничего не сказав, он повернулся и вышел вон. Солдаты сразу же закрыли за ним двери.
   - Замышляет что-то,- мрачно промолвил Степан Дунец и тут же как ни в чем не бывало предложил Анне Иосифовне: - А ты, дочка, рассказывай. Рассказывай про свое житье-бытье. Пусть хлопцы послушают...
   - На чем же я... остановилась? - голос учительницы изменился.
   Она рассеянно смотрела в глаза деда Степана, словно искала в них ответа. И Петрусь и Юзик с Федей поняли: учительнице сейчас важно угадать, что замышляют немцы. И еще ребята заметили, как дед покосился в их сторону, давая Анне Иосифовне понять: не следует, мол, прежде времени на детишек нагонять страхи. Пусть слушают тебя, забудутся.
   - Ах, да!.. - учительница старалась казаться спокойной.- Так вот, пробовала я все, когда батрачила. Лебеду ела, щавель, крапиву. Забывала вкус настоящего хлеба...
   Быстро угас короткий зимний день. В сарае стало совсем темно, тревожный вечер поплыл над землей.
   Теперь рассказывал дед Степан.
   - Мне, хлопцы, знаете, в тюрьмах панских сколько годков пришлось отсидеть?.. А видите вот - живехонек. Бывало так, что не отличал дня от ночи, не знал, весна, зима ли на дворе, потому как месяцами держали меня тюремщики в карцере. А там в любую погоду темно, сыро, холодно. Смерть, хлопцы, на мне верхом ездила! А живехонек, говорю! Когда за большое дело муки принимаешь, они не такие уж и страшные. Будто воду живую пьешь. А? Как вы сами-то считаете?
   Федюшка все тер красное, замерзшее ухо. Но тут отдернул руку, точно ухо у него накалилось. У Юзика перестало ныть плечо, и он выпрямился, поднял голову. Петруся мучила жажда, а сейчас и пить расхотелось.
   Мальчишки сидели приосанившиеся, соображая, как лучше ответить Дунцу, чтобы он поверил в них.
   Но дед и не ждал от ребят ответа, потому что и так видел: держатся они молодцами.
   Время уже перевалило, пожалуй, за полночь, когда кто-то простонал за стеной, тяжело рухнул на снег. И сразу же донеслись приглушенные голоса, скрежет металла. В замочную скобу просовывался железный лом.
   - Эй, братцы! Живы? - окликнул кто-то пленников.
   - Ты, Микола?! - впервые ребята услышали, как дрожит голос у Степана Дунца.
   - Я, Степан Данилыч! Где вы тут?
   Ребята вскочили на ноги, кинулись к выходу. А там, вытянув вперед руки, поджидал их Микола. Первым в его крепкие объятия попал Федя.
   - Живы, значит? Много ль вас тут, граждане? Мальчонка сразу узнал в темноте Миколу: по руке. На ней не хватало двух пальцев. Да это же плотник из Огородников! Для Красной Армии его признали негодным. А партизаны, наверное, не смотрят, есть пальцы или нет. Был бы взрослым. Микола шутил:
   - Немцы еще только задумываются, в каком ухе у них звенит, а мы уже - вот они! За какое такое лихо вам тут пропадать?
   На улице плотника ждали еще двое парней с немецкими автоматами. Степан Дунец не знал их, поэтому спросил:
   - Вы, хлопцы, что? Тоже в партизанах?
   - Бить фашистов никому не воспрещается, Степан Данилыч! - ответил за своих товарищей плотник Микола.- Эх, сейчас веселое представление будет! Укройтесь-ка пока в сарае, а то ненароком... Да вы что же это, граждане дорогие?! - Теперь только до Миколы дошло, что людям, которых он освободил, совсем не жарко.- Вы что же это?! Нате-ка, берите тулуп! А немцев мы зараз тоже погреем. Горячо им будет!.. Как чертям в бане...
   Пришлось деду Степану принять от Миколы огромный бараний тулуп, его партизаны сняли с убитого часового. Дунец накрыл тулупом мальчишек. Те стояли, прижавшись к учительнице, и глядели в сторону деревни. Там уже началось!
   Партизанский отряд ударил по фашистам с обеих концов села. Пулеметные и автоматные очереди рассыпаются в той и другой стороне. Слышно, как секут воздух пули. Ночь темная, и ребятам хорошо видать вспышки пламени, когда разрываются гранаты.
   Взмыла в небо зеленая ракета: должно быть, немцы сигналят своим, просят о подмоге. Но разве увидит кто их сигналы из лесной глухомани. Вот еще взлетел белый, кипящий огнем шар. На мгновение ракета выхватила из тьмы черную степу леса и дорогу, ведущую в Савичи. На дороге застыла немецкая машина.
   Воздух дрожит от выстрелов. И все равно слышно, как орут ошалелые гитлеровцы: партизаны "выковыривают" их из хат.
   Степан Дунец хвалит партизанскую работу:
   "Что ловко, то ловко! Вот и квиты, пане Микита! Видите хлопцы! Теперь этим не до поросят, их самих смалят!"
   Микола с товарищами давно убежал туда, где рвутся гранаты и слышится пулеметная трескотня.
   Крепкая заварилась там каша! Петрусь, Юзик, Федя рвались туда, и быть бы им в бою, если б не удерживали дед Степан с Анной Иосифовной.
   Впрочем, об этом можно и не горевать. Партизаны и без мальчишек неплохо колошматят гитлеровцев. Ребята видят: несколько солдат выскочили из деревни, бегут по полю. Размахивают руками, пригибаются к сугробам... Только и этих догоняют партизанские пули.
   - Попомнят! - сурово говорит Петрусь, теснее прижимаясь к учительнице.- Попомнят наших!