А БЫЛО ВОТ ЧТО...

   
   Хата Казеев - на краю села, у шоссейной дороги. По дороге почти непрерывно шли фашистские танки. Мать Марата, Анна Александровна, ночами не смыкала глаз.
   В одну из ночей она с огарком свечи подошла к кровати, где, натянув на голову ватное стеганое одеяло, спал Марат. Осторожно приподняла одеяло и отступила назад. Вместо сына лежали три подушки. Анна Александровна подбежала к окну, стала вглядываться в темень. В это время в сенях хлопнула дверь. Чуть живое пламя свечи колыхнулось и погасло. Кто-то вошел в хату.
   - Мама,- послышалось в темноте,- зажги свет!
   Запалив свечу, Анна Александровна увидела на лавке возле двери незнакомого человека. На его окровавленной гимнастерке - командирские петлицы, на рукаве - звезда. Из сеней с ковшом в руках вбежал Марат, засуетился возле незнакомца.
   - Дяденька, вот... попейте.
   Марат придерживал раненого за здоровое плечо, а с другого плеча мать начала снимать повязку - насколько черных, пропитанных кровью лоскутьев гимнастерки.
   Мужчина тихо застонал, когда Анна Александровна перевязывала руку.
   - Знаешь, мама,- прошептал Марат.- Я его нашел во ржи. Он комиссар, товарищ Домарев.
   - Вот что,- тихо, но твердо сказала мать.- Этот человек давно живет в нашей деревне и никогда комиссаром не был.
   На другой день мать ушла на рассвете и возвратилась только под вечер. С ней пришел незнакомый парень, одетый в фуфайку и красноармейские брюки. На лице - следы недавних ожогов. Увидев Домарева, парень вытянулся по-военному.
   - Здравствуйте, товарищ комиссар!
   - Ларин?..- раненый приподнял с подушки голову.- Ты-то мне больше всего и нужен...
   - Ступайте-ка, ребята, посидите на дворе,- попросила Анна Александровна Марата и Аду, старшую дочь.
   Ларин просидел в хате часа полтора. А на следующий день около полуночи он снова появился в хате Казеев.
   Так продолжалось несколько ночей кряду. Малейший стук заставлял всех вздрагивать, опасливо поглядывать на дверь: "А ну как немцы?.. Что если увидят они Домаре- ва?.."
   Марат с Адой не знали, что Домарев теперь уже не Домарев: по настоянию Анны Александровны ему выправили документы на Ивана Георгиевича Казея, их отца.
   Отца похоронили, когда Марату шел пятый год. Когда-то Иван Казей служил на корабле "Марат". В честь своего родного корабля и решил он сынишку назвать Маратом.
   - Немцы о смерти нашего Ивана не знают,- рассуждала Анна Александровна.- А подлых людей, которые могут сообщить им о "воскресшем" Казее, среди станьковских, кажется, нет...
   В одну из ночей все хаты на селе вздрогнули от взрыва в соседнем военном городке. Утром обрадованные станьковцы передавали друг другу весть о поджоге фашистского бензохранилища. "Вместе с ним,- говорили,- сгорели солдатская казарма и склад с боеприпасами".
   Днем в село нагрянули гитлеровцы. Вломившись в чью-нибудь хату, фашисты устраивали обыск.
   Дома была одна Анна Александровна, когда в комнату ввалились три немецких солдата и офицер. Ада еще с утра ушла на реку - стирать бинты. Марат убежал к приятелям. А Домарев незадолго до прихода немцев отправился в лес. Под утро приходил Ларин, сообщил ему о чем-то, и "Иван Казей" не усидел дома, хотя и жгла тело незажившая рана.
   Фашисты сразу же принялись взламывать сундук, шкаф, потрошить подушки.
   - Одевайся! - приказал Анне Александровне фашистский офицер.
   А в это время, перепрыгивая через мшистые кочки, бежала домой Ада. Колхозники сказали ей, что немцы пошли в их дом. На дороге, ведущей в Дзержинск, появилась немецкая автомашина. В ней везли Анну Александровну. Вероятно, полицай, ехавший в машине, указал немцам на дочь арестованной - машина резко затормозила.
   - Обед в печи, дочка,- как ни в чем не бывало сказала мать.- Я скоро буду дома.
   Машина тронулась. Только когда она скрылась за поворотом, Ада заметила, что двое солдат, спрыгнувшие с грузовика, остались возле нее.
   - Битте!..- один из них, с большим синяком под глазом, велел девушке следовать за ним. Второй пошел сзади.
   Аду привели к ее дому. Возле него прохаживался солдат. Дверь была распахнута настежь.
   - Битте!..- один из конвоиров открыл перед девушкой дверь чулана.- Пожалюста...- В вежливых словах слышалась явная издевка.
   В чулане уже сидел Марат. Ада опустилась на пол рядом с ним.
   Гитлеровцы прожили в хате три дня, и все эти дни брат с сестрой сидели в темном чулане. Марату один раз удалось выпросить у солдат разрешения сходить на кухню взять кое-что поесть. Правда, несколько черствых корок, найденных в кухонном шкафу, не могли утолить голод. На столе у немцев мальчик видел консервы, ломти хлеба, колбасу. Потом все это Марат видел во сне.
   Утром третьего дня заключения мальчик проснулся от запаха тушеного мяса. "Почудилось",- решил Марат и хотел уже снова закрыть глаза. Но на полу и в самом деле стояла полная банка с мясом. Тут же лежала краюха ситного хлеба. Марат с Адой переглянулись и, не мучаясь догадками по поводу столь таинственного появления завтрака, принялись за еду. Они бы с удовольствием съели все, но Ада, как старшая, распорядилась: "Половину оставим на обед. Не надеяться же на второе чудо!"
   Но чудо случилось. Назавтра утром отворилась дверь, и арестанты оказались на свободе: утром немцы сняли все посты. В доме остался только немецкий ефрейтор.
   Он явно тянул время: сидя перед осколком зеркала, старательно намылил порядком обросший подбородок. Не спеша правил на ремне бритву.
   Побрился. Осторожно взял с полки книгу. Это был учебник немецкого языка, по которому занималась Ада. Ефрейтор открыл первую страницу - портрет Ленина. Застыл с книгой в руках, пошевелил губами:
   - Ленин...
   Удивительно: человек, одетый в серо-зеленый фашистский мундир, не закричал, не бросился на детей, хранивших портрет Ильича. Напротив: немец попросил, чтобы Ада позволила ему вырвать портрет, и спрятал его у себя на груди.
   Еще он вырвал из учебника одну страничку - ту, на которой по-немецки был напечатан "Интернационал". По-видимому, желая объяснить причину столь необычного поседения, солдат тихо, но выразительно воскликнул:
   - Рот фронт! Тельман! Рот фронт!
   Марат вряд ли понял смысл этих слов. Но для Ады, слышавшей уже о Тельмане, вожде немецких коммунистов, они значили многое.
   С любопытством уставились Ада и Марат на странного немца. Они уже смекнули, каким образом оказались в чуланчике хлеб и мясо. Хотели даже поблагодарить ефрейтора, но он надел каску и сразу стал похож на всех немцев - подбородок кичливо приподнят, губы сжаты в презрительной улыбке.
   - Ауфвидерзеен!..
   В комнате, грязной от солдатских сапог и такой чужой сейчас, не хотелось сидеть, и Ада предложила брату пойти к бабушке.
   - Если мама вернется, то догадается, у кого мы.
   На скамейке, у хаты они увидели мать. Прислонившись к ограде палисадника, она смотрела в пасмурное небо. Марат с Адой кинулись было к маме, но тут же остановились: их поразило бледное, изможденное лицо и незнакомые белые пряди в волосах.
   Прошел еще один день - возвратился Домарев, хотя находиться ему в селе теперь было опасно.
   Марат не знал тогда самого главного: комиссар Домарев руководит в Станькове подпольной группой, в которой состоят и бывший его однополчанин Ларин, и Анна Александровна, и многие крестьяне. Оставаться в Станькове было рискованно. Комиссар как-то даже намекнул Марату: скоро, мол, будем подаваться в лес, начинать партизанскую жизнь.
   Скоро к партизанам! С этим "скоро" мальчик отныне жил, "скоро" было для него точно подарок на каждый день. Проснется - и с радостью вспомнит: скоро!
   Однажды, собираясь с Домаревым в лесной хутор слушать по радио сводку с фронта, Анна Александровна попросила детей истопить печь и нагреть побольше воды, припасти дров.
   - Вернусь, будем стирать. Завтра уходим...
   Марат готов был плясать. Он слетал на чердак, извлек из-под старой корзины свой пистолет, раздобытый у немцев. В небольшое чердачное окошко была хорошо видна деревенская улица. Вот появились на ней три немецких солдата с офицером впереди. Рядом семенил полицай. Марат уже знал: если немцев сопровождает полицай, дело дрянь - обязательно кого-нибудь схватят. Оккупантов еще можно было провести. Много ли они знали о местных жителях, их порядках и тайнах? Полицаям же знакомо было почти все, и они, выслуживаясь, по-предательски доносили фашистам о каждом "подозрительном" и "ненадежном".
   Марат насторожился. Сунув оружие на прежнее место, он кубарем скатился с лестницы.
   - Ада! Фрицы! К нам!..
   И почти сразу на пороге показался офицер. С его костлявого лица как будто никогда не сходила брезгливая гримаса.
   - Унтерзухен! - заорал офицер, и солдаты принялись обыскивать. А офицер, заложив руки за спину, стал прохаживаться взад-вперед.
   За столом, выпучив глаза, сидел полицай, поглаживал ладонью лысину.
   Надо полагать, гитлеровцы были обо всем хорошо осведомлены. Обыскивали для видимости. Марат и Ада поняли это сразу же, как только вышли на крыльцо.
   Женщины, толпившиеся на улице, с жалостью смотрели на детей. Многие плакали. У крыльца стояла черная закрытая машина. Ада бросилась к ней, уцепилась за ручку железной дверцы.
   - Мам, ты здесь? Ты слышишь нас, мама?!.
   Из машины донеслось приглушенное покашливание Анны Александровны: она давала детям знать, что слышит.
   Марат и Ада видели, как фашисты залезли в машину, захлопнули дверцу. Поехали...
   Медленно потянулись дни. Из опустевшего, разграбленного дома Марат с Адой перешли жить к бабушке. Прислушивались к шорохам за дверью. Ложились в постель с одной мыслью: "Не вернется ли завтра мама?"
   Седьмого ноября погода выдалась хмурая, неприветливая. На исходе дня по деревне на взмыленных конях пронеслись два партизана, разбрасывая белые листочки. Марат на лету подхватил один.
   "Товарищи! - было напечатано на нем.- Брешут фашисты! Наша Москва не сдалась и никогда не сдастся врагу. Сегодня на Красной площади проходил праздничный военный парад".
   Из-за соседнего дома показалась тетя Агафья, отправившаяся рано поутру в Минск. Измученная, она неуверенным шагом приближалась к Марату. На вытянутых: руках держала пуховый платок. Мальчик вгляделся... "Это же мамин платок!"
   В Минске тетю Агафью вместе со многими жителями пригнали на площадь Свободы. И она видела, как из подъезда каменного здания фашисты вывели на казнь советских людей. Впереди шла Анна Александровна. За ней Домарев. К виселице Анна Александровна подошла с обнаженной, совсем белой головой. Теплый платок держала в руке. И когда палачи поставили женщину на ящик, накинули петлю, она обвела толпу внимательным взглядом, точно отыскивала в ней кого-то. Прежде чем гитлеровцы вышибли ящик из-под ног Анны Александровны, она успела кинуть платок в народ, и его подхватила тетя Агафья, принесла осиротевшим Марату и Аде.
   В конце ноября ушла из дому Ада. Направилась она к знакомым в Минск. Получила повестку - собираться в Германию, вот и исчезла из села.
   Без сестры Марату стало совсем плохо. И как бабушка ни стращала, заставить внука сидеть в хате уже не могла. А Марат зачастил в кузницу, что стояла на опушке леса и пропадал там целыми днями с дядей Никанором.
   - Хочу своим людям инвентарь в годность привести,- объяснял гитлеровцам Никанор Александрович.- За плугом ведь ходить надо?..
   От заказчиков не было отбоя, и дядя "сообразил" племяннику небольшой молот. Так что махали они частенько вдвоем. Ковали все - подковы, лемеха, гвозди... Но однажды Марату показалось, что гвоздь у дяди получается слишком уж большой. Пригляделся получше: "Да это же кинжал! "
   Смастерив один кинжал, дядя принялся за другой, третий: заготовок у него было припасено много. В тот день кузнец выковал четырнадцать длинных кинжальных лезвий. Как стемнело, Никанор Александрович нагрузился оружием и подался в глубь леса. Марату велел оставаться у опушки и наблюдать за дорогой: не появятся ли на ней гитлеровцы...
   Возвратился дядя Никанор не с пустыми руками: принес немецкий ручной пулемет.
   - Надо починить к утру,- коротко сказал он племян- нику.
   Оккупанты долго не подозревали, что тихий, работящий кузнец чинит партизанам трофейные автоматы и кует холодное оружие. Но каким-то образом пронюхали про это и решили внезапно схватить кузнеца и его помощника. Спасло то, что дядю Никанора успели предупредить об опасности хлопцы, служившие по заданию партизанского штаба в полиции.
   Прихватив с собой немудреный инструмент, Никанор Александрович с племянником исчезли ночью из села. Дорога была одна - в лесные чащобы, к своим, станьковским, мужикам.