СЕНТЯБРЬ

   
   Прошлой осенью, в это время, Володя уже бегал в школу. Теперь даже самого школьного здания, считай, нет. Остались от него только две кирпичные стены да груды обломков. В этих развалинах и встречаются обычно Володя с Вовкой Барсуком. Прокрадывается сюда и Яшка, с которым у ребят наладилась дружба.
   Среди руин мальчишки чувствуют себя спокойно: с улицы их не видно. Да и не слышно. Для громкоголосого Вовки это особенно важно.
   Он подолгу пропадает у железнодорожной станции и считает поезда, идущие с фронта. Они, по его словам, забиты изувеченными гитлеровцами.
   - Соображаете вы хоть что-нибудь?! - спрашивает таким тоном, будто это под его командованием Красная Армия перемалывает на фронте вражеские, войска.
   С важной новостью примчался Вовка Барсук "в школу" и вечером десятого сентября. Два немецких поезда, сообщил он, ехали на восток и не доехали! Один полетел в реку - с танками, орудиями. Другой, груженный снарядами, взорвался на перегоне возле Борисова.
   - Вы что-нибудь соображаете, я вас спрашиваю?
   "Вполне возможно,- думал Володя,- что это дело рук наших военнопленных, которым и он помогал передаться в лес".
   - Сколько же мы дали партизанам людей? - подсчитывал недавно Кирилл Иванович.- Двенадцать да десять, - Полсотни за две недели. Два взвода! И дальше бы так...
   Кирилл Иванович с дядей Петей не напрасно готовили Володю в проводники. Внезапно в городе начались ночные облавы, а во многих домах минчан скрывались бежавшие из плена. Ни Кириллу Ивановичу, ни маминым братьям нельзя было отлучаться из города. Они не говорили Володе, почему. Просили только: "Выручай, Володя. Старик ждет".
   Теперь путь в деревню "к старику" стал намного опаснее. У лесных троп вражеские засады, по селам рыщут полицейские, а на выходах из города усиленные заставы.
   Выводил Володя людей в основном ночью и такими запутанными путями, что домой возвращался через день, а то и через два. Едва добирался до койки. Ломило спину, жгло ступни, во всем теле чувствовалась чугунная тяжесть. Никто, однако, не слышал, чтобы Володя на что-нибудь жаловался.
   Все в комнате знакомо, к каждой вещи Володя привык. Но когда он возвращался с задания, привычное казалось ему необычайно интересным, дорогим. С волнением Володя открывал и закрывал клетку, из которой давно уже улетели птицы. Переставляя стулья, разглядывал ходики над диваном. Касался занавески на окне.
   Ждал из больницы маму. Дождавшись, спешил в разрушенную школу. Какие-то новости припасены у Вовки с Яшкой?! А им обоим хочется выведать, где это пропадает Володя. Как ни стараются, ничего еще не узнали. Володя все время отмалчивается.
   Вовка Барсук однажды помог укрыть военнопленных, и он примерно догадывается, куда они могли перебраться. Когда же говорит о своих догадках Володе, тот даже обижается: "Откуда же мне знать?" Не хочет он также отвечать, куда исчезло оружие, запрятанное ими в лесу.
   Винтовки выкопали, унесли. Вовка Барсук ходил в лес и нашел только пустую яму. "Твоя работа?"-пристает к Володе. А тот притворяется, будто ничего не знает. Сокрушается даже, жалеет пропажу, хотя на самом-то деле "работа" эта его. Рассказал о тайнике Кириллу Ивановичу.
   Он хвалил недавно Володю: "Винтовки,- сказал он,- обнаружили мы в полной сохранности. Передали их в надежные руки.- И тут же предупредил.-Ни единая живая душа не должна и подозревать о том!"
   Так что Володя вынужден хитрить, водить за нос даже лучшего друга. И домой к себе его не приглашает. Нельзя. Мама не разрешает.
   За перегородкой остался только летчик Игнатюк. А Бориса забрала к себе Евгения Федоровна. Она сказала, что у нее все равно уже из раненых никого нет. Зачем Ольге подвергать себя и сына опасности? Одного человека легче скрыть: подозрений меньше.
   Раненый летчик часто вскрикивает во сне, мечется.
   "Собачьи морды вижу, леший бы их забрал!" - признался он Володе.
   Раненому повторялось во сне то, что пришлось недавно испытать. Он поплатился за попытку бежать из немецкого госпиталя. Хорошо еще - остался жив! И все же, несмотря ни на что, летчик готов хоть сегодня к товарищам по оружию.
   - Пора! Вылечился!
   - Здоровья у вас еще нет,- терпеливо объясняет летчику Володя, подражая матери.- Вы же весь горите. Поставьте-ка градусник.
   Градусник стал Игнатюку просто ненавистен. Он готов был разбить его, вышвырнуть в окно. Температуру, однако, измерял. Несмотря на то, что была она высокая, каждое утро просил Володю подогреть воды - побриться. А когда брился, рассказывал о воздушных боях. Бритва скользила по худым щекам, снимала с них мыльную пену, и в это время Володя слушал о "координированных разворотах", "глубоких виражах", в которые можно "входить" или "вписываться". Слушал, как из "клина" самолеты перестраиваются в "пеленг".
   - У вас больницей пахнет, тетя Оля, как с улицы войдешь.
   Володя открыл форточку и стало слышно, как дождь сечет железную крышу и как ветер раскачивает под окном "папкины клены".
   Володя заглянул к летчику. Тот лежал на спине с открытыми глазами. На закушенных губах - какая-то виноватая улыбка. Словно бы Игнатюку было совестно, что раны его затягиваются очень медленно.
   - Вам надо спать! - Володя поправил подушку под головой летчика и на цыпочках вышел из-за перегородки.
   Мать достала из узла рубашку, собиралась гладить.
   - Дай-ка мне, мам,- Володя взял у матери утюг. Плюнул на палец, потрогал. Шипит! Набрал из кружки в рот воды, чтобы прыснуть на рубаху. Забывшись, проглотил воду.
   Мать смеялась над неловким Володей, как не смеялась очень давно.
   Володя гладил поношенную рубашку. "Кто-то ведь ходил в ней,- раздумывал он.- И где теперь этот человек? - Может, отдал последнюю одежду для пленного?" Володя знал - многие так делают.
   Набрав в рот воды, Володя снова нечаянно проглотил ее: постучали в двери.
   Ольга Федоровна прислушалась, постояла и сама пошла открывать.
   В комнату ввалился промокший дядя Петя. С козырька его фуражки обильно падали на пол дождевые капли. Брюки он заправил в носки, как делал это раньше, когда садился на велосипед. "Может, на велосипеде прикатил? Случилось что?" - сразу же подумалось Володе.
   Да, случилось. Петр Федорович не скрывал, хотя и старался быть спокойным.
   - Арестовали Кирилла! - присев на кушетку, торопливо говорил Петр Федорович.- Вашего летчика я должен сегодня же переправить к Маркевичам. Вы их знаете. А второй, этот... у Жени, Борис, что ли? Он может ходить. Сам заявил... Уйдет из города. Сегодня же. Медлить нельзя! Если взяли одного из наших, то, сами понимаете, они напали на след.
   Резко поднявшись, Петр Федорович предупредил:
   - Только прошу не суетиться.- Подошел к Володе.- Бориса придется вести тебе, Владимир. Другого проводника некогда искать.- Помолчал. Подошел к окну.- А погода для вашей прогулки, пожалуй, самая подходящая.
   "Немцы схватили дядю Кирилла!" Володя машинально брал из рук матери резиновые сапоги, куртку, клеенчатый капюшон. Оделся. Спустился с дядей по лестнице. Только на первом этаже спохватился. Кинулся назад - через две, через три ступеньки.
   - Мама!
   Ольга Федоровна стояла в дверях.
   - Мам, ты не беспокойся. Я ведь не в первый раз.
   Мать молча протянула Володе пистолет - Яшкин по- дарок.
   Поцеловались. И Володя стремглав кинулся по лестнице вниз.
   На улице темень. Злой ветер. Брызги холодного дождя.
   В переулке, где живет Евгения Федоровна, ни единого светлого окна. Нарвешься на немцев - застрелят безо всякого предупреждения. Таких случаев в городе было уже немало.
   Петр Федорович крадется впереди. Часто останавливается, прислушивается.
   Услышав что-то, схватил Володю за рукав, оттащил к забору. Прижал к мокрым доскам. За ближайшим углом послышалось тарахтенье моторов. Через минуту из холодного мрака вынырнули горящие фары машин.
   Свет полоснул по стене кирпичного дома, деревьям, соседней ограде...
   - Ложись!
   Володя упал прямо в грязь. Он уже не видел, куда били лучи света. Поднял голову, когда последний мотоцикл пронесся мимо.
   - Поднимайся! - снова тихо скомандовал дядя Петя. ...
   В подъезде дома тети Жени - двое. Ждут. Слышны их приглушенные голоса. Евгения Федоровна коротко сообщила брату: у нее все готово. Донесся и хриплый голое раненого, о котором Володя знал только, что зовут его Борисом.
   - А вы уверены? Пацан найдет дорогу? Петр Федорович ответил с раздражением:
   - За парня ты не тревожься. Если помнишь, это он тебя в ту ночь от моста до своего дома вел. Проводник со стажем.- Приблизился к племяннику.- Пошел бы и я с вами, Владимир. Да у меня своя группа.
   Тетя Женя тоже подошла совсем близко к Володе.
   - Мы с тобой, Вова, не скоро увидимся теперь.
   В эту же ночь мамина сестра тоже будет далеко от города. По настоянию Ольги Федоровны и братьев она должна со своим грудным малышом перебраться в деревню. Жить в городе становится все опаснее.
   - Правильно, тетя Женя! - Володя дотронулся до плеча Евгении Федоровны.- Правильно, что в деревню.- Спохватился.- Чего же мы?.. Дядя Боря! Можно идти!
   Володя старался идти рядом со своим попутчиком, но тот сильно припадал на одну ногу, отставал.
   Как только булыжник кончился, идти стало совсем трудно: ноги разъезжались на скользкой тропе.
   Шли в темноте, почти на ощупь. Раненый двигался медленно, точно пробирался по топкому болоту. Володе удалось отыскать подходящую палку для Бориса. Опираясь на посох, тот стал двигаться проворнее.
   Через полчаса взошли на бревенчатый настил. Бревна колыхались, под ними чавкала жидкая грязь.
   Все невыносимее становилась ночь с глухим шумом невидимого леса, с запахом сырой земли, с пронзительным ветром. Скоро должен появиться большак - у лесной опушки.
   - Товарищ командир! - оглянувшись, позвал Володя далеко отставшего раненого.- Сейчас хорошая дорога пойдет.
   В это время на Бориса неожиданно упал яркий сноп света. Отскочив к кустам, Володя выхватил из-за пазухи пистолет. Но он еще не знал, в кого стрелять. "Что же произошло?"
   Из своего укрытия он увидел дядю Борю с поднятыми вверх руками и рядом с ним... фашистского солдата в пилотке. Тот присел на корточки, хлопает раненого по бокам, шарит в его карманах.
   - Бегите! - крикнул Володя и тут же выстрелил несколько раз в солдата, обыскивавшего раненого, и в того, едва заметного, что светил карманным фонарем. Потом упал, прижался к мокрой траве.
   Рядом грохнуло: разорвалась граната. Ударило чем-то в бок. В лицо пахнуло горячим воздухом. Но Володя мог еще ползти. Пистолет был в руке. Пополз.
   После огненной вспышки разрыва темнота показалась еще гуще. Но вот ее снова прорезали всплески пламени. Оно билось на стволе автомата. Стрелявший целился в то место, где только что находился Володя.
   На четвереньках Володя пополз назад, к автоматчику. Тот стрелял вслепую, наугад. Володе же надо было пустить пули наверняка: их у него осталось немного. Только наверняка!
   Уже было ясно, что Бориса остановили двое. Одного, с фонарем, удалось, кажется, уложить. Второй швырнул гранату. А сейчас, выпустив длинную очередь, затаился. Ждет, пока его противник обнаружит себя.
   Володя стащил с ноги намокший и ставший тяжелым, как камень, ботинок. Швырнул его подальше, в кусты. Сразу же по кустам хлестнул автомат. Теперь был Володин черед. Выстрелил раз. Другой.
   Наступила тишина. Борис выбрался из чащи.
   - Ты его, кажется, с третьего выстрела...- сказал он Володе.
   Тот ощупывал бок, где чувствовалась боль. Дотронулся до самой раны - ойкнул.
   - Ты что - ранен?!
   Володя промолчал: его больше беспокоило другое. "Как же это нас обнаружили?" - спросил он себя.
   Винить было вроде некого. По этому же самому маршруту он вывел не одного человека, и все кончалось благополучно. Как немцы очутились у опушки? Видимо, случайно.
   - Давай посмотрим, что там у тебя,- предложил Борис. Володя отказался: все равно, сказал, ничего в темноте не увидишь, да и не больно.
   - Побудьте здесь! -попросил он попутчика и пополз туда, откуда недавно стрелял немецкий автоматчик.
   Возвратился с автоматом. Ствол его был еще теплый. Передавая трофей Борису, Володя распорядился:
   - К дороге будем пробираться. Пока не начало светать...
   - Не смогу... к дороге. Не смогу я, рана не дает. Как же теперь? Ползком? До деревни, где живет дед-проводник, так придется добираться дня три, не меньше. Однако днем не поползешь: остановят. Значит, нужно считать ночи.
   Володя впервые почувствовал, как жжет в боку. Потрогал рану - она была горячей на ощупь даже сквозь куртку. Борис оторвал подол своей нижней рубахи и перевязал Володе рану.
   А тот все размышлял: сумеют ли они, раненые, добраться до цели. Пока боль еще можно терпеть. А что будет через день? Володя убеждал себя: "В деревню нельзя. Слишком далеко. До города раза в четыре ближе". Только как же возвращаться туда, откуда велено было немедленно уходить?
   Неподалеку журчал ручей. Нестерпимо хотелось пить, и Володя пополз к воде.
   Вода в ручье была студеной. Ломило от холода зубы. Напившись, Володя плеснул из пригоршни в лицо. "Дядю Борю может спрятать у себя Вовка Барсук,- пришла в голову мысль.- И живут Барсуки недалеко от окраины".
   - Дядя Боря!..- Володя поспешно выложил свой план. Если, сказал, сейчас же отправиться, то можно за ночь успеть добраться до Комаровки.
   Тот слушал молча. Поднявшись на ноги, проговорил:
   - Земля подо мной что-то непрочная. Качается... Какая тропа до твоего приятеля самая короткая?
   Шли перелеском. Потом через ржаное поле, потом проселком. Небо было звездное. От звезд струился призрачный свет. Наконец на белесоватом восточном краю неба показалась луна.
   Борис прихрамывал все заметнее. Он нес автомат, и Володя уже дважды предупредил:
   - Надо спрятать его...
   - Оружие никогда не подведет. Чтоб ты это знал...- с трудом отвечал командир.
   Володя стоял на своем:
   - Автомат мы зароем. Нельзя с ним в город. К Выселкам подойдем и закопаем...
   Впереди показалось несколько серых хатенок. Издали они напоминали стожки сена.
   Выселки! Отсюда до города километров шесть. Если идти по дороге. Но Володя предупредил: "У Выселок повернем. Лесом будем пробираться".
   Лес вдоль дороги стоит как в молоке. Белесый туман затопил кустарник. Из него торчат лишь верхушки кустов. По сути, ночь уже кончается: месяц на небе заметно побледнел. Значит, вот-вот начнет светать.
   - Оружие зарывать... Какой смысл? - Борис разговаривает как бы сам с собой. Нервничает.- Нарвемся - перестреляют нас, как цыплят.
   - Автомат спрячем! - упрямится Володя.
   Борис как-то странно кольнул мальчишку глазами. Остановился.
   -Ну, вот что... Мал ты еще рассуждать.
   - С таким оружием, как у вас, в город мы не пойдем. Не поведу я! - Володя сказал это, и заныло, запекло у него в боку. Словно бы от этой боли, Володя сделался еще более несговорчив.
   - За вас отвечаю я, дядя Боря.
   Борис зашевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не находил слов. Пошатываясь, точно пьяный, приблизился к Володе. Повысил голос.
   - Я старше... На целую, может, жизнь! Ты этого не понимаешь!
   Глаза Бориса глядели недобро. И говорил он, растягивая слова.
   - ...Я могу... зашвырнуть автомат... в канаву. Могу. Но ты... Слышишь? Ты отдашь мне пистолет!
   Володя упрямо мотнул головой и почему-то сконфуженно глянул на свои ноги, на промокшие до колен штанины. Одна нога была босая: ботинок свой Володя не стал искать в кустах.
   - Не доверяешь?..- Борис дышал в самое лицо мальчишке.- Не доверяешь командиру, который...
   В Выселках, пугая тишину, голосисто кукарекнул петух. Этот крик словно еще больше обозлил Бориса. Он от- шатнулся. Но тут же схватил Володю за куртку, у горла. Стянул ее так, что у Володи прервалось дыхание.
   В чьем-то дворе запел еще один петух. За ним - еще, протяжно и звонко.
   В дальней стороне села хлопнула калитка: Хлопок прозвучал как выстрел. Он напугал Бориса. Сильно прихрамывая, он поковылял к лесу.
   У Володи все плыло перед глазами, он смотрел на удалявшегося Бориса, словно сквозь граненое, искрящееся стекло: мешали слезы. Обидно!
   Тот остановился. Медленно повернулся и, держа автомат в левой руке, опираясь правой на палку, сделал несколько шагов к Володе.
   - Ладно. Погорячились... и будет.- Подойдя еще ближе, с трудом выдавил из себя: - Ты извини... Нервы.
   Они шли к лесу, оставляя следы на росистой траве. Но вот встало солнце, подсушило луг, и следы исчезли. Чем выше оно поднималось, тем беспокойнее чувствовал себя Володя. Надо поскорее забраться в чащу, чтобы там отсидеться дотемна. Оба понимали это.
   И они нашли в глубине леса подходящее место: около огромного пня-выворотня, похожего на медведя. Там и улеглись спать.
   Володя проснулся первым. Успел натаскать сухих веток, разжечь небольшой костер. От комаров защита, да и зябко в болотистом лесу. Было у Володи в карманах кое-что из еды: мама завернула. Как ни мутило от голода, решил все же подождать, пока проснется командир. Тот спал, как маленький,- подсунув под щеку ладони. Немецкий автомат положил рядом.
   Борис наконец открыл глаза. Посмотрел на Володю, виновато отвел взгляд. И после уже все время старался не смотреть на мальчишку: и когда грелся у огня, и когда ел.
   Автомат все-таки спрятал - под вывороченным пнем.
   С наступлением сумерек начали продвигаться к городу. На дороге повстречали несколько крестьянских телег. Потом - взвод немецких солдат с унтер-офицером. К счастью, вовремя свернули с большака.
   Немцы полосовали фонарями темные окраинные улочки. Время от времени раздавались выстрелы. В такие минуты важно было не растеряться. Володя тянул Бориса за угол какого-нибудь дома, в укромное место. Командир совсем обессилел и теперь ему было, кажется, все равно. "Наш Борис совсем расклеился",- вспомнил Володя слова тети Жени.
   Под одним из заборов дядя Боря, как лег, так и уснул. А может, потерял сознание?
   - Вставайте! - Володя едва его поднял.- Немного осталось.
   Последние шаги - самые трудные. Володя велел командиру прилечь за углом. Сам постучал, как было условлено с товарищем, в калитку. В темном окне мелькнул огонек, скрипнула дверь.
   - Ты?..- сонным голосом окликнул друга Вовка Барсук,- Стучишь - ничего не слышно...
   - Послушай... За углом раненый...- проговорил с трудом Володя, и тут силы оставили его. Он опустился на землю. В боку, где рана, зажгло так сильно, словно под рубашкой были раскаленные угли.
   
   В доме на Коммунистической теперь только один раненый - Володя. Он лежит за перегородкой, на раскладушке, с которой недавно встал летчик.
   Того благополучно переправили к маминой подруге Зое Павловне, которая тоже умеет лечить. Об этом сообщил приходивший вчера дядя Петя.
   Он разговаривал с сестрой, но Володя все слышал. Оказывается, Кирилла Ивановича немцы выпустили! Правда, радоваться этому особенно нечего: за ним следят. Вражеские агенты тайно ходят теперь за дядей Кириллом. Им важно выявить, с кем Кирилл Иванович держит связь, кто у него друзья.
   Володя понял: к дяде Кириллу ходить пока нельзя. А повидаться с ним не мешало бы. Хотелось рассказать о последнем "походе". Маме ведь всё, как было, не передашь. Зачем ее пугать? В другой раз, чего доброго, и не пустит никуда. "Шли, шли - вдруг пальба началась,- как можно спокойнее рассказывал маме Володя.- Шальная пуля царапнула меня. Решили с дядей Борей повернуть назад в город..."
   Володя боялся, что мама будет бранить его, как раньше. В мальчишечьих играх-сражениях Володя частенько получал синяки или царапины. И за это дома влетало. А тут - настоящее огнестрельное ранение! Однако мама не ругала. Ольгу Федоровну, видимо, успокоило то, что рана у сына была не опасная.
   И все-таки пришлось Володе лечь в постель: тело горело, ломило голову. На белой стене перед ним появлялись разводы, круги, похожие на керосиновые пятна, когда они расплываются на воде. Володя мог сам угадывать, нормальная у него температура или нет. Чем выше была она, тем сильнее мутилось в голове, резало глаза. И плыли, плыли радужные горячие круги.
   Один раз Володе почудилось, будто он лежит в траве и над ним белые высокие облака. Сказал об этом маме. "Пока,- предупредила она,- облака твои не уплывут и стена не станет просто белой, будешь лежать".
   Вот когда посочувствовал Володя и Терехину, и летчику Игнатюку. Лежать в такое время без дела - просто мучение одно!
   Володя пытался убедить маму: и облака, дескать, не показываются, и стена без единого пятнышка. Но у Ольги Федоровны был термометр. Он же показывал и тридцать девять, и сорок.
   Бывает, мама положит ладонь на горячий Володин лоб и долго ее не убирает. Сидит рядом, пока сын не заснет.
   Ночью часто приходят дядя Петя, Иван, тетя Надя.
   - От Минска - мелколесьем. А потом полем,- слышит Володя шепот.- От Нового Двора до Ельницы около семи километров...
   "О чем это они?" - старается угадать Володя, но слабость такая, что его одолевает сон, забытье. Проснувшись среди ночи, мальчик слышит тихий голос дяди Пети:
   - За луговиной, правее,- соснячок. Перелески... Хутор стоит на отшибе...
   Утром Володя, смущаясь, спросил у матери:
   - Приснилось мне? Дядя Петя был?
   - Был, был,- поправляя подушку, скороговоркой ответила Ольга Федоровна.- Ты порошок выпил?
   О чем же все-таки секретничали в темноте мама и ее братья?
   Володя спросил о том у мамы, и она не стала скрывать. Разговор шел о командирах Красной Армии, которым предстоит выбраться из города. Петр с Иваном наметили новый маршрут - к линии фронта. Совещались, как лучше идти: сколько человек должно быть в каждой группе. Согласились, что удобнее всего двигаться втроем: не много и не мало. Один не сможет передвигаться, так двое ему помогут, понесут. На дневках или во время ночлега меньше каждому дежурить. Через реки переправляться легче... Словом, в каждой группе должно быть не меньше трех человек.
   Хотя у Володи все еще был "постельный режим", он обдумывал теперь, какие вещи захватить с собой в дорогу. Его-то должны взять!
   - Надо заштопать тебе куртку, сынок,- сказала Ольга Федоровна, возвратившись как-то от дяди Пети. В больницу она давно уже перестала ходить: там начали хозяйничать немцы.
   Мать села, положила на колени вельветовую куртку, разорванную осколком вражеской гранаты. В тот день Ольга Федоровна призналась:
   - Будем, сынок, пробираться вместе.
   Шли скошенным ржаным полем - Володя с мамой и бывший военнопленный Борис, который так и не назвал своей фамилии.
   Нога у Бориса еще не зажила. Однако шел он гораздо быстрее, чем в тот раз, во время ночного перехода с Володей. Встречая взгляд мальчугана, едва заметно улыбался ему обветренными губами. Во время одной короткой передышки, в лощине, он тихо сказал на ухо Володе:
   - Что было, то травой поросло... Не злись... Доберемся до фронта, награду тебе выхлопочем.
   Володе хотелось, чтобы рядом был и тот человек, который возглавил переднюю группу. Мать сказала: майор.
   Майора и еще двоих, одетых в штатское, можно было видеть только издалека.
   Все понимали: что ни шаг, то ближе цель. Поэтому коротки были привалы. Полдня хода - и всего лишь одна передышка.
   Шли под березами, и Володя чувствовал на лице ласковое прикосновение желтеющих листьев. Проходили ржаным, так и не убраным полем. Раскинув руки, словно собираясь взлететь, Володя касался колосьев, они щекотали ладони.
   Привыкший к дальним переходам, Володя шагал быстрее всех. И мешок за плечами казался легким. Никогда еще в дороге Володя не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Это оттого, конечно, что рядом шла мама.
   Борис вырезал себе в ельнике палку. Должно быть, рана в ноге начинала беспокоить его. Но держался по-прежнему бодро. Мурлыкал даже какую-то песню, покусывая стебелек...
   Хотелось идти побыстрее, да в ногах непрестанно путался вереск, высокая, жесткая трава. На пути непролазным заслоном вставал колючий кустарник. А в нескольких метрах лежала проселочная дорога. На ней ни единой живой души. Места глухие. Можно бы и свернуть на проселок, но первыми должны были решиться на это те трое, что прокладывали путь.
   Вечером они выбрались наконец к дороге, подав сигнал идущим позади: "Следуйте за нами".
   На проезжей дороге дышалось легче, виделось дальше. Под ногами - мягкая нагретая пыль. Солнце еще стояло высоко. Когда же оно склонилось к лесу, дорогу путникам преградил воз с сеном. Его вытащила из потемок елового леса на дорогу шустрая лошаденка.
   Мужик, сидящий на возу, на вопросы путников отвечал нехотя.
   - Из какой деревни будешь, отец? - поинтересовался Борис.
   - Здешние мы! - донеслось сверху.
   Все трое некоторое время следовали за телегой. Воз заслонял от их взора командиров, идущих впереди. Мужику сверху они были, конечно, видны.
   - Прячьтесь! - испуганно крикнул он и стегнул вожжами свою кобылку.
   Далеко впереди послышалось: кто-то, играя, ведет палкой по частоколу. То были автоматные выстрелы. Борис первым угадал это.
   - Прячься! - крикнул он и шмыгнул в березняк у обочины.
   Володя же упал прямо на дорогу. Дышал в пыль. Что же произошло? Поднял голову. Мама стоит посреди дороги, смотрит в ту сторону, куда умчалась лошадь с сеном. Воз был уже далеко. По сторонам дороги виднелись хаты и копны. Около одной копны суетились какие-то люди.
   Все это Володя увидел, когда вскочил на ноги, подбежал к маме. Она тотчас же оттащила его в придорожный кустарник. Борис затаился, его нигде не было видно. Даже голоса не подавал.
   Сгущались сумерки. Володя с матерью всматривались в хаты, темнеющие вдали. Там уже загорались огоньки. Володя и Ольга Федоровна долго еще ждали, не появится ли Борис или кто-нибудь из командиров. Насторожились, когда услышали скрип колес.
   Из темноты выплыли силуэты лошади и человека, сидящего на пустой телеге.
   Телега остановилась.
   - Эй! Есть тут кто?
   Голос был знакомый: звал мужик, везший недавно сено.
   - Эй! Чуете вы, люди?..
   Ни Володя, ни Ольга Федоровна не откликнулись. Но крестьянин все равно прокричал:
   - В селе немцы! Ваших троих они убили! Уходите!
   Тронув лошадь, мужик отъехал немного и повторил все, слово в слово.
   - Мам! - прошептал Володя.- Может, этот дядька брешет? Надо поглядеть, где наши...
   Ольга Федоровна не захотела отпускать Володю одного. А идти к селу вдвоем тоже будет нерасчетливо: можно потерять Бориса. "Что, если он захотел пробраться к деревенской околице, чтобы разведать все? Вернется - будет искать нас. Пусть Володя остается,- решила Ольга Федоровна.- Я пойду сама и узнаю, что стряслось".
   - Не вздумай перебираться на другое место! - предупредила сына.- Где я тебя тогда буду искать?
   Ольга Федоровна показала Володе сосну, у самой обочины. Верхушка у нее была срезана. Может, молнией. А возможно, и снаряды здесь пролетали. Сосна, в общем, приметная. Володя должен находиться напротив нее, в кустарнике.
   Она достала из своего вещмешка военную накидку мужа.
   - Задождит - накроешься. Мы скоро вернемся... Ольга Федоровна сказала "мы", ибо не сомневалась, что найдет хоть кого-нибудь из командиров. Перед тем, как уйти, ласково провела рукой по Володиной щеке. Поправила шарф.
   Ветер утих. А дождь так и не собрался в ту ночь.
   Володя все же набросил на голову отцову накидку: становилось прохладно. Накидка немного согрела. Вот так же, наверно, уберегала она от стужи и дождей отца. Он брал ее с собой в летние лагеря или на военные учения. Возвращался пропахший дымом солдатских костров. Из-под козырька командирской фуражки улыбались Володе его глаза.
   А мамы все нет и нет.
   Среди ночи Володя встал, отыскал глазами искалеченное дерево. Направился в его сторону.
   До сосны оставалось несколько шагов. В это время темноту разорвали вспышки выстрелов.
   - Ни с места! - рявкнул кто-то густым басом.- Побежишь - пристрелим!