I
   
   Трудно во тьме пробираться среди развалин по улицам Корабельной стороны. Но Петьке это не впервой; ни камень, ни ржавый лист железа не загремят под ногой. В мягких резиновых тапочках он идет, будто не касаясь земли, какой-то удивительно легкой, летучей поступью.
   Где-то впереди раздался тяжелый топот кованых сапог и, усиленный ночным эхом, гулко разнесся в настороженной тишине. Петька, крепко сжимая в руке консервную банку, с проворством ящерицы юркнул в развалины.
   Из проулка вышли трое солдат с автоматами. С тех пор как ночью кто-то обстрелял из развалин патруль, оккупанты не отваживаются с наступлением темноты появляться на Корабельной в одиночку.
   Гул шагов удалялся и словно таял в душной августовской ночи. Петька выбрался из камней в переулок к большой черной "доске пропаганды". Эти доски со свастикой и портретом Гитлера на плакате расставили на всех людных улицах. Кроме фашистских газет и плаката, на досках время от времени появлялись приказы оккупантов, грозившие расстрелами севастопольским партизанам.
   Петька густо намазал клеем голову фюрера.
   - На, гадюка, жри! - зло прошептал он и, вытащив из-за пазухи листовку, пришлепнул ее ладонью. - Вот тебе пропаганда.
   Место здесь бойкое. По утрам проходят рабочие в мастерские порта, а под вечер возвращаются домой. Потому-то Петька считал своим долгом каждую свежую листовку приклеивать именно здесь и обязательно на портрете Гитлера. Клеил он намертво, с расчетом, что утром полицаи заметят собравшуюся толпу, станут сдирать листовку и сорвут ее вместе с головой фюрера. Девять голов таким образом уже слетело с этой доски.
   "Поглядеть бы, что тут будет завтра, когда полицаи увидят эту листовку - первую листовку, отпечатанную на комендантской машинке! - злорадно подумал Петька. - Ух и бесился тогда Филле, обнаружив пропажу!"
   Три дня подряд жандармы и полицаи перетряхивали хаты привокзальных слободок, искали пропавшие вещи и "партизанских бандитов".
   - Попробуй поймай! - усмехнулся Петька вслед ушедшему патрулю.
   Петьку пьянил волнующий азарт, который он испытывал сейчас да и всегда, когда выполнял рискованное дело. Он сорвал с доски приказы комендатуры и, довольный, ощупал оттопыренную пазуху. Там лежало еще несколько листовок, которые он приберег для облюбованного им людного местечка возле школы-десятилетки. Школа стояла в конце улицы и выходила фасадом к шоссе, которое спускалось от Малахова кургана к флотскому экипажу. Это было единственное большое здание на Корабельной, чудом уцелевшие от снарядов и бомб. Петька пробирался вдоль школьной ограды, держась, как всегда, поближе к проломам. Не прошел он и половины пути, как снизу, со стороны экипажа, донесся гул моторов. Легковая машина, а вслед за ней два грузовика, не зажигая фар, промчались мимо школы и затихли где-то наверху, у Малахова кургана. Затем чуткое ухо Петьки уловило чьи-то шаги. Не раз- думывая, он нырнул в пролом ограды и притаился. Из-за угла показались четыре тени.
   Второй патруль на одной и той же улице? Что это значит? Уж не облава ли? Петька стал пробираться дальше школьным двором, искусно лавируя между воронками от мин и снарядов. Вот и школа. Ни гула машин, ни шагов пешеходов. Черная, могильно тихая ночь. До того тихая, что ему показалось, будто что-то зловещее зрело в ее мертвенно-душной тишине. Вроде бы ничего подозрительного. И все же он стоял в нерешительности, подавляя в себе смутную тревогу, стараясь в ней разобраться. Ну чего ему бояться? Если начнется облава, она пройдет там, выше, на улицах, а не здесь, возле пустой, с разбитыми окнами школы.
   В ветвях акации заверещала древесная лягушка. Петька вздрогнул, но тут же с досадой сплюнул. Захватив пальцами из банки побольше клея, он стал намазывать листок.
   Вдруг позади раздался шорох шин. Петька повернулся и оцепенел: в нескольких шагах от него затормозил с выключенными фарами полосатый легковой автомобиль - машина СД. Вспыхнувшие фары осветили Петьку и выхватили из темноты листовку на стене ограды. Два солдата и длинный худой лейтенант выскочили из машины.
   - Хальт!
   Окрик вывел Петьку из столбняка. Он скользнул в пролом, помчался по двору, с разгона ударился ногой о камень и, едва сдержав крик, полетел в воронку.
   Лейтенант что-то кричал солдатам. Топот ног то приближался, то удалялся. Но вот вспыхнул электрический фонарик и его луч стал обшаривать воронки. Превозмогая боль, Петька выскочил из воронки и понесся в глубину двора.
   Луч света, подобно длинному копью, нацелился ему в спину. Как ни метался он то вправо, то влево, выскользнуть из предательской полосы света не мог. Скрыться было негде - уличные развалины остались позади. Когда Петьке казалось, что спасенья нет, впереди в полосе света мелькнула длинная насыпь. "Траншея, - узнал он. - Только бы успеть добраться до нее". С разбегу он прыгнул вниз, упал на четвереньки, но тут же вскочил и побежал.
   Траншею эту школьники выкопали в первые дни осады города, чтобы прятаться в ней во время бомбежек и артиллерийских обстрелов. Петляя, она тянулась через школьный двор и подходила к скале, которая обрывалась двадцатиметровой стеной. У подножия скалы проносились поезда и ныряли в тоннель, пронзавший каменное чрево холма, на который взгромоздились многоэтажные, почерневшие от пожаров казармы флотского экипажа.
   Петька бежал по темным извилинам с надеждой свернуть в сторону. Но боковых ходов не попадалось, а топот сапог приближался. Он слышал позади тяжелое дыхание охранника. Выскочить бы наверх, но по насыпи бежал другой.
   Он достиг обрыва и в нерешительности остановился. У ног страшным могильным зевом раскрылась пропасть. Прыгнуть? Убьешься насмерть. Бежать назад? Схватят.
   Он метнулся вправо и, свернувшись в клубок, притаился в нише, сделанной в стене траншеи.
   Здесь его и настигли...
   Майер принял на ночь холодный душ, выпил коньяку и, ощутив в теле приятную истому, развалился в кресле со свежим номером берлинского журнала. Но он не успел перелистать его до конца - помешал телефонный звонок.
   - Халло! С поличным? О-о!.. - при этом восклицании Майер подался вперед, и его налитое, до глянца выбритое лицо и светлая лысинка в венчике белокурых волос заметно порозовели.- Да, да. Начинайте. Я буду присутствовать...
   Он положил трубку, вскочил с кресла и пружинящей походкой прошелся по комнате. От расслабляющей истомы не осталось и следа. Он был сейчас бодр, как никогда! Нюх старой гестаповской ищейки подсказывал ему, что он напал-таки на след крупной дичи. И хотя Майер одет был в легкую светлую пижаму, он так и вышел на лестницу и стал спускаться вниз, где помещалась СД.
   Вот уже пять месяцев, как он охотился за городскими партизанами, скрывавшимися под загадочным названием "КПОВТН". Все было поднято на ноги: и тайная агентура, и полиция, и дворники - никакой зацепки, никаких следов! Таинственные распространители листовок оставались неуловимы. Порой он думал, что, быть может, следователь Вегнер и прав, утверждая, что листовки доставляют из лесу. О, теперь-то они у него не выскользнут!
   Когда Майер вошел, Вегнер уже допрашивал Петьку, буравя его сквозь очки близорукими глазами. Справа на столе лежали листовки, придавленные пистолетом, слева - все содержимое Петькиных карманов. В комнате находились еще лейтенант Вульф, доставивший "преступника", и переводчик Сережка из немцев-колонистов. Этот белобрысый детина с круглыми глазами под светлыми ресницами был известен всем портовым мальчишкам. Он частенько появлялся с Майером и жандармами во время обысков на слободках. Ребята прозвали его "Сережка Сова".
   Увидев Майера, Петька зябко поежился, светлые веснушки темными крапинками проступили на его побелевшем лице.
   Вспомнил Петька жаркий июльский день, дома, утопавшие в дымной хмари пожарищ, виселицы на площади неподалеку от гестапо - три изуродованных иссиня-черных трупа подростков, болтавшихся на перекладинах. В одном из них он узнал своего соседа Колю Лялина. А на седьмой день оккупации города он видел, как эсэсовцы гнали по улицам в степь четыре тысячи женщин и детей. Наутро их трупами был завален противотанковый ров. Расстрелом руководил Майер. Прибежав домой, дрожа и давясь от слез, Петька поклялся мстить фашистам, не щадя жизни. И вот - сам попался...
   Слушая доклад долговязого Вульфа, Майер морщил лоб, щурил глаза, ощупывая ими Петьку. Вульф умолк. Майер закурил сигару, но Петька по-прежнему чувствовал на себе его пристальный взгляд.
   Переборов в себе страх, он поднял голову и мужественно выдержал испытующий взгляд эсэсовца. Майер сделал шаг к столу и взял у следователя лист с показаниями.
   - Василий Каменев, - читал Майер, - проживает по Гоголевской, пять, четырнадцать лет... - при этом он покосился на тщедушного, низкорослого Петьку.
   Переводчик Сережка уловил недоверчивый взгляд начальника и сиплым голосом вставил по-немецки:
   - Путает он. Есть подозрение, что и адресок фальшивый.
   Сережка Сова и Майер обменялись несколькими фразами.
   Но как Петька ни прислушивался, а смысла не уловил: слишком уж мало он знал немецких слов.
   - Вот что, парень, ты лучше не запирайся, говори настоящий адрес, - строго предупредил Сережка, поворачиваясь к Петьке. - Все равно мы все про тебя узнаем. Господин начальник обещает, если скажешь правду, он тебя отпустит.
   "Жди, так я и сказал! Сразу полетите с обыском. Мать зацапаете и матроса, что хоронится в погребе", - мрачно подумал Петька. А брови его в это время поползли вверх, и на лице отразилось неподдельное изумление:
   - Какой еще адрес? Я ж сказал...
   - Будешь говорить правду? - допытывался следователь Вегнер через переводчика.
   - Та я ж, дядя, правду говорю. Подлец буду - истинную правду! - воскликнул Петька с дрожью незаслуженной обиды в голосе.
   - Брось врать. Что я, не знаю, что ли? На Гоголевской такого дома нет. Там вся улица в развалинах, - оборвал его Сережка.
   - Та я ж и не говорил, что я в доме живу! Я во дворе, в погребе. - Петька обиженно шмыгнул носом. - Отца с мамкой бомба убила и дом начисто разнесла.
   - Где этот твой погреб? - недоверчиво просипел Сережка. И, спросив о чем-то следователя по-немецки, добавил:-Говори, как твой погреб найти.
   "Клюнули", - отметил Петька и затараторил.
   Этот адрес он не сболтнул с перепугу. Гоголевскую, хотя она и находилась в городе по другую сторону Исторического бульвара, он знал не хуже своей Лабораторной.
   Каменный погреб, затерянный среди развалин, поломанных и перекрученных взрывом железных балок и виноградных лоз, представлял собой превосходный тайник, который и в трех шагах трудно заметить. Таких тайных нор у Петьки было несколько в разных концах города. Они служили ему убежищем при облавах и на случай опасности во время ночных путешествий с листовками, а впоследствии пригодились и другим подпольщикам.
   Пока Петька объяснял Вегнеру и Сережке, где находится его убежище, Майер взял со стола листовку и внимательно стал ее рассматривать. Затем попросил Вегнера дать "дело" о похищении пишущей машинки у коменданта станции и, найдя в папке образец шрифта, сличил его с листовкой. Шрифт был тот же.
   - А это, мальчик, откуда ты взял? - как можно мягче спросил Майер по-русски и показал листовку.
   - Это? Это мне дяденька на улице дал, а еще вон те пять марок сунул в карман, - Петька уже овладел собой и отвечал без запинки, глядя на Майера. - Это он мне за работу, чтоб расклеил по Корабельной.
   - А где живет этот дяденька? Ты ведь знаешь его? - еще вкрадчивей прозвучал голос Майера. - Назови его фамилию, и я дам тебе не пять, а целых пятьдесят марок. Слышишь? Пятьдесят!
   - Не разглядел я его... На улице-то темно было.
   Майер почувствовал, как нить, которую, как ему казалось, он уже держал в руках, вдруг начала ускользать. И он решил переменить тактику.
   - Знаешь, что тебя ждет за обман? - Он взял со стола револьвер и нацелил Петьке между глаз.
   Тот с ужасом отшатнулся.
   - Понял?
   - Понял, - выдавил Петька,
   Майер остался доволен произведенным эффектом.
   - Тогда скажи, где та пишущая машинка, которую украли у коменданта станции Филле? - спросил он, рассчитывая неожиданным вопросом вырвать признание у перепуганного мальчишки.
   - Какая машинка? - Петька удивленно сморщил лоб и заморгал. На его лице выступила испарина.
   - Отвечай, у кого эта машинка? - наседал Майер, не давая Петьке собраться с мыслями. - Тебе же лучше будет, если скажешь правду.
   - Какая машинка? Я ж не знаю,- с неподдельной слезой в голосе заскулил Петька.
   - А ты, я вижу, артист!
   Долго еще Майер, Вегнер и Сережка вели допрос; по нескольку раз переспрашивали одно и то же с намерением поймать Петьку на противоречиях, запугать, но тот твердил все то же, как крепко вызубренный урок.
   - А ну займитесь-ка им. У вас это хорошо получается,- Майер бросил взгляд на покрытые белыми волосами и веснушками костлявые Сережкины руки, и слабая искра засветилась на миг в его холодных бесцветных глазах. - Сумеете выжать из него что надо, представлю вас к Железному кресту.
   Майер, Вульф и Вегнер вышли в соседнюю комнату.
   - Иди сюда, шпана, - процедил Сережка.
   Конвойный подтолкнул Петьку к нему и отошел к стене.
   - Последний раз спрашиваю: скажешь фамилию и настоящий адрес? - прохрипел Сережка. - Скажешь?
   - Дядя, я ж чистую правду сказ...
   Не успел Петька закончить, как волосатая рука Сережки мелькнула перед его глазами. Удар в голову оглушил его, и он отлетел назад. Конвойный, стоявший у входа, встречным ударом в спину отшвырнул его к другому охраннику, а тот пинком ноги отбросил к Сережке.
   - За что вы меня? За что?! - взвизгнул Петька сквозь слезы.
   - Я все из тебя выколочу! - прошипел Сережка. Новый удар отбросил Петьку к двери, и он, подобно мячу, совершив полет от одного конвойного к другому, упал на пол.
   
   
   
   
    II
   
   В подвале сумрачно. Лишь тонкий луч пробивается сверху в забитое досками окошко, длинной светлой иглой пронзает полумрак и отпечатывается на стене оранжевым пятачком.
   Петька лежал на полу и следил за тем, как пятачок медленно полз к потолку и незаметно менял окраску, становясь нежно-багряным, а затем постепенно густел до красноты.
   В теле такая ломота, будто целые сутки без передышки гонял футбольный мяч. Петька потрогал рукой заплывший глаз, покачал зуб языком и зло сплюнул.
   - Чертова Сова! Фашистский холуй! - прошептал он. В глазах накипали слезы.
   Стараясь заслужить обещанную награду, Сережка был неутомим. После ночного допроса он встал с зарей и, лишь только солнце коснулось лучами скелета севастопольской панорамы, был уже на Гоголевской и шарил в подвале. Ничего не найдя, он стал разыскивать соседей и расспрашивать их. Ему не составило труда разгадать наивную Петькину хитрость. Он вернулся потный, голодный и злой.
   Три дня подряд Петьку в полдень водили на допрос и били.
   Сегодня его почему-то не беспокоили. Конвойный принес ему дневной паек - литр вонючей баланды из картофельных очисток и двести граммов похожего на жмых хлеба. Петька лег навзничь на полуистлевшем мешке и с тоской смотрел на щель в окошке. И так ему захотелось выскочить из мрака и зловонной духоты на волю, под синее небо, всей грудью вдохнуть чистый просоленный воздух и помчаться берегом Южной бухты к себе домой...
   Оранжевое пятно на стене поблекло и растаяло. И вместе с угасшим лучом померкла в Петькиной душе надежда вырваться из этого каменного мешка. Забьют его здесь до смерти. Вот мать станет убиваться! И гордиться будет. "Сын мой все стерпел, - скажет она, - и побои, и пытки, и никого не предал..." Две слезы скатились по грязным исхудавшим Петькиным щекам.
   Щелкнул ключ в замке, скрипнула дверь. В камеру вошли двое. Петька поспешил вытереть рукавом слезы.
   - Выходи! - сказал Сережка. - Поедем прокатимся.
   Темная южная ночь нависла над развалинами улиц, каменистыми холмами, притихшим рейдом, уснувшей бухтой. Большие дрожащие звезды рассыпались над головой в бездонной тьме.
   Но Петьке было не до красот ночи. Его руку, вывернутую назад, точно клещами, сжимал конвойный. Петьке было больно, но он терпел. Неужто его сейчас отправят на Лабораторную, чтобы кто-нибудь опознал? Ведь там каждый его знает. Или, может, повезут за город, на четвертый километр? Пусть уж лучше убьют его тут, на улице, чем пристрелят там, как собаку, и бросят в ров. Бежать! Может, промажут?..
   Конвойный втолкнул Петьку в темный коридор комендатуры. Этот коридор Петька хорошо изучил, когда его водили на допросы. Коридор сквозной, выход на улицу и выход во двор свободный; по обе стороны - служебные комнаты; вторая дверь слева - к следователю. На этот раз Сережка остановился у первой двери. Во дворе стояла черная машина с железной решеткой, при виде которой сердце Петьки судорожно забилось. Уж кто-кто, а он-то знал, куда эта машина ночью возит арестованных.
   В комнате, куда его ввели, кроме дежурного, за столом сидели еще двое жандармов с автоматами в руках. Сережка что-то сказал по-немецки, и один из жандармов выскочил в коридор. Со двора донесся гул мотора. Сережка тоже вышел во двор.
   Петька шагнул в коридор и вдруг услышал, что дежурный окликнул конвойного, и тот замешкался в комнате, что-то шаря в карманах.
   Петька мгновенно оценил обстановку. Не раздумывая, он метнулся к двери, выскочил на улицу, в несколько прыжков пересек мостовую и юркнул в развалины дома. Тут ему каждый камень был знаком. Сколько раз по заданию дядя Саши он прятался в этих развалинах, следя за комендатурой!
   Но сейчас он не намеревался прятаться здесь. Бежать! Бежать! Обогнув разрушенный дом, он по каменной дворовой лестнице поднялся на узенькую горную улочку, пересек ее и продолжал взбираться все выше и выше. Едва не задохнувшись, Петька выскочил наконец на вершину горы.
   Внизу слышались пистолетные выстрелы, прострочила автоматная очередь.
   Погоня!
   - Ну, гады, теперь я вам не дамся!
   Петька погрозил во тьму кулаком и, сорвавшись с места, помчался к спуску. Через четверть часа он достиг окраины и, задыхаясь, повалился наземь у кладбищенской стены. Сердце билось, как пойманная чайка в руках. Куда бежать? На Артиллерийскую? На Куликово поле? И там, и там у него есть надежные подвалы. Но в них с голоду помрешь. А у него и так живот к спине присох. Нет, уж лучше бежать на Лагерную. Колька как-то хвастал, что у них такой тайник, какого нигде не сыщешь.
   Петька вскочил на ноги, потуже затянул ремень на животе. Ну и задаст же он работы жандармам и полицаям!
   Чтобы запутать следы, он бежал через дворы и развалины слободки, пересекал улицы и снова исчезал в грудах камней. Когда перед ним возникали полуобвалившиеся стены, он не обходил их, а влезал наверх и пробирался по ним. Пусть-ка поищут! Он злорадно сопел, представляя себе, как жандармы бесятся от злости.
   Вдали, за инкерманскими скалами и Сапун-горой, зарделась розовая полоска зари, когда Петька прошмыгнул вдоль восточной стены Исторического бульвара и спустился на Лагерную.
   
   
   
   
    III
   
   Пока Петька рассказывал, жадно глотая куски хлеба и истекающие соком помидоры, Коля хмурился и молча слушал. Когда Петька наелся до икоты, он принес ему из хаты свою рубаху переодеться и, проводив в бомбоубежище, предупредил:
   - Сиди тут и не вздумай драпануть!
   - А что?
   - А ты глянь на себя. С такой рожей враз засыпешься и нас всех завалишь.
   Петька взял осколок зеркала, протянутый ему Колей, и стал разглядывать себя. Левый глаз заплыл лиловой опухолью, отчего лицо перекосилось, от скулы до верхней губы растекся кровавый шрам. Правый глаз, подкрашенный багровой полосой, смотрел колюче и зло.
   Зная своевольный нрав товарища, Коля на всякий случай закрыл дверь убежища на задвижку, выскочил за калитку и спустился на Портовую улицу, намереваясь сбегать к Ревякину.
   Где же Колька собирается его спрятать? Петька окинул взглядом пещеру. Каменные стены обтесаны и от пола до половины обшиты досками, покрашенными зеленой краской, справа от входа - самодельный шкафчик такого же цвета, а на полу - два старых, дырявых матраца и грубо сколоченный стол с табуреткой. Все здесь выглядело так, как в других убежищах жителей слободок, которым приходилось переносить бомбежки. Где же хваленый Колькин тайник? Куда деваться, если нагрянет облава?
   В это время стукнула калитка и раздались шаги. Петька притаился около стены у выхода. В убежище вскочил запыхавшийся Коля.
   - Жандармы на Портовой! Скорей хоронись! - выпалил он.
   - Где ж тут хорониться? - вскипел Петька. - Что я, мышь, что ли?
   Коля присел на корточки возле шкафа, вытащил снизу какой-то клин, и задняя стенка шкафа бесшумно отделилась от деревянной обшивки, образуя проход.
   - На, держи! - Коля сунул Петьке электрический фонарь, втолкнул его в подземелье, и стенка так же бесшумно захлопнулась.
   Петька засветил фонарик и замер. Он знал толк в потайных местах. Но то, что он увидел, его поразило. Он находился в небольшой пещере, выдолбленной в скале. В ней свободно могли разминуться два человека. Потолок едва достанешь рукой. Пройдя вдоль стены, он обнаружил поворот налево, луч света уперся в желтую известняковую стену ниши, на полу которой стояли обитый жестью сундучок и небольшой ящик. Петька сел на ящик и, погасив фонарь, затаил дыхание.
   Тьма и давящая тишина подземелья окутали его. Минут пять он сидел не шевелясь, ожидая вот-вот услышать стук кованых сапог и собачий лай. Но ни звука. Только сердце гулко билось в груди. В пещере пахло горечью застоявшегося табачного перегара.
   Он зажег фонарь. Весь пол пестрел "бычками" недокуренных махорочных самокруток. Так вот где скрывались подпольщики и матросы! А что у Кольки в сундуке? Петька поколебался, но потом решительно спустил руку и нащупал висячий замок. Не иначе в нем добро спрятано от немцев. Мать тоже, что подороже, хоронит в погребе или зарывает в саду. А что в ящике? Он встал и приподнял дощатую крышку. Ай да Колька! Запаслив! Револьвер, полон ящик автоматных патронов. А молчал!
   Он положил револьвер и вдруг насторожился: кто-то дергал деревянную обшивку убежища. Дрожь током пронзила Петьку.
   - Не бойсь! Это я, - послышался голос Коли. Дверца в убежище распахнулась. - Жандармы уже прошли. Обыски сейчас на Зеленой горке...
   Петька облегченно вздохнул.
   
   
   
   
   
   
    IV
   
   На другой день на Лагерную пришел Ревякин. Его интересовало: какие Петьке предъявляли улики, как ему удалось вырваться из лап жандармов?
   И Петька, видя, с каким вниманием Ревякин слушает его, напрягал память, стараясь вспомнить и выложить все подробности. Уж очень он уважал дядю Сашу.
   Когда Петька наконец умолк, Ревякин положил руку ему на плечо и сказал:
   - Это тебе урок. И нам всем. Осторожность прежде всего. - Он вспомнил рассказ подпольщицы, работавшей в полиции, и добавил:-А при допросах ты держался молодцом! Никого не выдал!
   - А кто говорил? - Петька покраснел от похвалы.
   - Это тебе знать не следует. А за побег хвалю. Не раскис, не растерялся. В нашем деле, Петя, как в бою.
   - А домой мне теперь можно?
   - Не спеши. Посиди тут недельку, другую. Мать всем говорит, что ты поехал в деревню мешочничать. Да и как ты появишься с такими фонарями? Полицаи сразу приметят. И от расспросов ребят не увильнешь. Народ дошлый - сразу догадаются.
   - Тут сидеть - с тоски подохнешь. Листовки-то ведь я могу клеить? Ночью моих фонарей никто не увидит.
   - Потерпи, потерпи. Когда нужно, к тебе зайдут Костя с Саней, с ними и пойдешь в ночной рейд. А днем - никуда!
   Скучно было Петьке сидеть в заточении.
   Коля наведывался к нему в убежище, приносил еду, однако долго не засиживался, часто куда-то исчезал. Он был явно чем-то озабочен. На вопросы отмалчивался, и только глаза его посмеивались. Петька злился, укорял товарища, но это не по- могало.
   Однажды Коля пропадал целый день. Вернулся под вечер усталый и, когда Петька опять пристал с расспросами, вдруг разоткровенничался. И тут Петька узнал такое, что у него дух захватило.
   Оказывается, Костя Белоконь раздобыл четыре пуда шрифта! Кто бы мог подумать, что он такой ловкач! А теперь Колька жег толь во дворе у Сани Калганова и собирал сажу и копоть с железного листа. Когда Анзин развел эту сажу глицерином, получилась хорошая типографская краска.
   Петьке стало досадно, что в таком деле обошлись без него. И это в то время, когда он изнывал от безделья и скуки!
   Затем Коля опять куда-то ушел. Петька с нетерпением ожидал его возвращения. Чтобы как-то убить время, он подмел убежище, двор и убрал мусор. Потом он взял со шкафа осколок зеркальца и начал разглядывать лицо. Под левым глазом и на скуле еще темнело светло- лиловое пятно. Петька с досадой швырнул осколок на стол. Сколько уж дней он не был на воле!
   А все проклятые фашисты! В своем городе - и как в плену. Шагу не ступишь, даже на своей улице не появишься. Его переполняли чувства отчаяния и жажды мщения.
   
   
   
   
   
    V
   
   Уже смеркалось, когда Коля наконец вернулся в убежище.
   - Глянь, что принес, - он выложил на стол пачку печатных листков и торжествующе посмотрел на приятеля.
   В пыльной духоте пещеры повеяло острым волнующим запахом краски. Петька вскочил с матраца, схватил листок и придвинулся к плошке, коптившей на столе. С жадным любопытством он разглядывал листок с обеих сторон, вытягивал руку, любуясь издали, и даже понюхал его, словно первый весенний цветок. Потом он провел пальцем по заглавию и радостно воскликнул:
   - Смотри! Совсем как самая настоящая газета. Ай да мы!
   Петька действительно держал в руках первую в Крыму подпольную газету "За Родину", правда, маленькую, всего на осьмушке листа, но сделанную по всем правилам и отпечатанную четким шрифтом.
   - А наши-то, гляди, уж где! Под самым Мелитополем и жмут на Одессу, - радовался он, читая газету.
   В убежище вошли Саня и Костя с плетеной корзинкой.
   - А-а, привет узнику! - воскликнул Калганов, тормоша и радостно тиская Петьку. - Ну как газетка?
   Костя пододвинул корзину к столу и начал выкладывать хлеб, помидоры и прочую снедь, под которой оказались стопки свежих газет.
   - Получай мамкин гостинец, - сказал он Петьке и незаметно подмигнул Сане.
   - Маменька беспокоится, как бы у ее мальчика с голодухи животик не попортился, - весело подхватил Саня.
   Петька сверкнул глазами, но смолчал. Он злился, когда с ним разговаривали, как с маленьким. А ребята не упускали случая подзудить.
   - А что ты теперь собираешься делать? Опять станешь дразнить легавых? - спросил Костя.
   - Надо устроить такую полундру, чтоб Майер долго не прочухался. - Петькины глаза сверкнули зелеными огоньками.
   - Он прав! Взять бы автоматы да ка-ак чесануть по комендатуре и по городской управе! Или гранатами садануть в окна! Пусть они нас боятся, а не мы их! - поддержал Саня.
   - Брось баланду травить. Подумаешь, террорист какой выискался, - осадил его Костя.
   Саня и Петька, оба вспыльчивые и необузданные на язык, наседали на более сдержанного Костю, доказывая, что пора решительно действовать. Тот не уступал.
   - Мы не какие-нибудь террористы-одиночки, а подпольщики, - убеждал Костя. - И наше первое дело сейчас, говорит Саша, вести пропаганду, поддерживать дух населения и готовить разведсводки командованию. А до оружия, погодите, дело дойдет.
   Костя и сам был не прочь пустить в ход автоматы. В душе он завидовал боевой группе подпольщиков, которые осуществляли смелые диверсии в порту. Но им, связным, Александр запретил в такие дела впутываться. И случись что-нибудь, не с кого другого, а с него, с Белоконя, Саша спросит. "Ты - скажет, - старший в группе, почему вовремя не образумил, не остановил?"
   Ребята спорили, горячились. Только Коля, всегда молчаливый и сдержанный, сидел на матраце и сочувственно поглядывал на Саню и Петьку.
   - Вот смотрите, какие я ношу гостинцы для Филле, Шреве и Майера. - Саня вытащил из кармана две гранаты-лимонки. - Только вместе их никак не застукаю. Но я их накрою. За всех отомщу!
   - Ты что, получил задание от Саши убрать Майера и Филле?
   - Нет, - мрачно сознался Саня.
   - Или забыл, что за каждого убитого фашиста Майер сто наших расстреливает?
   Саня не ответил и, как бы отступая, сунул гранаты в карман. Но Петька не собирался сдаваться:
   - А мы и без лимонок можем такое устроить, что жандармы и полицаи полопаются от злости. И наши за это не заругают.
   - За что за это? - спросил Костя.
   - Сейчас скажу.
   Петька для большей убедительности вытащил из шкафчика старую Колину тетрадь с огрызком карандаша и записал все, что нужно им с собой взять, вплоть до карманного фонаря, а под конец даже нарисовал на бумаге маршрут предлагаемого им ночного похода.
   Замысел Петьки был смел. И все в нем было так продумано, что даже осторожный Костя не стал возражать.
   - Мы и еще кое-что сделаем! - загорелся Саня. Отбросив рукой назад рассыпавшиеся волосы, он загадочно улыбнулся.- Ох и зачешутся же жандармы!
   - Ты что надумал? - опять насторожился Костя.
   - Сейчас узнаешь. Бери, Петь, бумагу. Пиши... "Гитлеровской собаке Майеру!
   Если ты, фашистская тварь, будешь издеваться над советскими людьми и расстреливать их, то живым тебе отсюда не уйти. Берегись! Тут хозяева мы, а не ты! Штаб партизан",- продиктовал Саня.
   
   
   
   
   
    VI
   
   К ночи все было готово. У каждого за пазухой газеты, вокруг шеи повязан немецкий мешок из тонкой, не пропускающей влагу материи, а на ногах мягкая обувь. Напоследок Коля с Костей проверили свои пистолеты, а Саня и Петька осмотрели предохранители на гранатах.
   Первыми вышли с Лагерной Коля и Костя. Петька и Саня выждали минут десять и тоже тронулись в путь.
   Ночь была сырая. Ветер нагонял с моря облака, которые плотно окутывали небо. Где-то впереди гудел прибой. Начинался шторм.
   Петька, истомившись в духоте пещеры, жадно вдыхал влажный соленый воздух. Чем ближе подходили они к цели, тем сильней охватывал его знакомый волнующий азарт.
   Тропа привела их к памятнику Тотлебену. Они остановились. Впереди темной массой толпились акации, клены, липы, а за ними в доме, обнесенном высокой каменной стеной, жили офицеры жандармерии и полиции.
   Петька лег на землю и с ловкостью ужа пополз к воротам. Саня затаился под деревом.
   Бесконечно тянулись тревожные минуты ожидания. Но как Саня ни старался, не мог разглядеть, что творилось там, у стены. Вдруг где-то справа хрустнула ветвь, и между акациями словно из-под земли вырос Петька.
   - Две приклеил, - прошептал он.
   Ребята спустились с бульвара на площадь, обошли ее по кругу и поднялись вверх по улице. Бесшумно продвигались они к вершине горы. Будто таинственные призраки выползли из руин и бесплотными тенями бродили среди развалин разрушенного, мертвого города; и там, где они появлялись и касались рукой останков зданий, стен, заборов, возникали светлые пятна, зримые даже во тьме ненастной ночи.
   За какой-нибудь час Петька и Саня исколесили горные улицы и переулки вплоть до Владимирского собора.
   Ветер крепчал. Порывами налетая с моря, он шаркал по стенам, выл в омертвелых глазницах домов, свистел в скрученной проволоке телефонных столбов. Где-то во тьме, подобно гигантским литаврам, гулко бухало на крышах железо. Рейд внизу гудел от прибоя.
   Убедившись, что патруля поблизости нет, Саня потянул Петьку за рукав. Ребята спустились с горы к зданию комендатуры, где на углу, под крышей, сброшенной наземь воздушной волной, их поджидали Костя и Коля. Железо кое-где зияло дырами от осколков снарядов. Здесь был их постоянный наблюдательный пункт. Сколько дней и ночей провели они тут, следя за жандармами!
   Над головой шуршал моросящий дождь. Петька смотрел через дорогу на мрачный силуэт длинного здания, стоявшего на углу. В большом крыле, выходившем на главную улицу, располагалась полиция, а в меньшем, что в переулке, - комендатура.
   Темень. В окнах ни одной светлой щелки. Слышны шаги часового. Кто он? Охранник СД или жандарм? Ребята не сводили глаз с часового, но отгадать не могли. А знать нужно. Жандармы не то что охранники, они не проявляли особого рвения, часто заходили в дежурное помещение или надолго по надобности исчезали во дворе.
   Часовой, словно заводной, двигался туда и обратно по одному и тому же пути, ни на шаг не отступая в сторону.
   Но вот шаги замерли, сверкнул огонек зажигалки. На груди часового светлела большая металлическая бляха с орлом. Такие бляхи носили только полевые жандармы. Начался ливень. Струи воды потекли из дыр и били в лицо. Ребята натянули на головы мешки.
   Однако жандарм не собирался уходить. Он прошлепал по лужам к крайнему окну справа и словно прилип к стене. Петька от нетерпения кусал губы.
   - Тю, гадюка! Присох под самым кабинетом.
   Всем было ясно: если часовой здесь застрянет, план их сорвется.
   Ливень не утихал, а с порывами ветра даже усиливался. Вода сплошным потоком обрушивалась на землю и кипящей рекой безудержно мчалась по мостовой. И тут наконец тень отделилась от стены. Часовой побежал в переулок. Дверь комендатуры распахнулась, прорезав полоской света мостовую, и с шумом захлопнулась.
   - Айда! - скомандовал Саня. - А ты, Коль, тут прикрывай. Если жандарм сунется наружу, сади в него обойму и тикай.
   Костя вылез из-под железа, подбежав вместе с Петькой к окнам полиции, остановился, держа под мешком наготове пистолет, Саня тем временем подскочил к стене комендатуры. Ребятам потребовалось минуты две, чтобы наклеить газеты. Оставалось только Петьке взобраться на окно кабинета начальника полиции, чтобы приклеить письмо, но руки скользили, и он никак не мог подтянуться.
   - Подсади, - шепнул Петька, проклиная свой маленький рост.
   Костя помог. Петька вскочил на подоконник и ухватился рукой за форточку, и та неожиданно приоткрылась. Петька просунул руку, отодвинул задвижку и, открыв окно, исчез в помещении.
   Костя про себя выругался. Эта рискованная проделка не входила в их замысел. К счастью, Петька тут же, прикрыв за собой окно, мягко спрыгнул на тротуар.
   Ребята кинулись через дорогу к развалинам...