Тогда мне было восемнадцать лет. Я потеряла от голода маму и двух братьев — шестнадцати и тридцати лет. Трудно об этом рассказывать, и у меня хватит сил только на один эпизод. Мы остались в холодной квартире вдвоем с шестнадцатилетнием братом. Спали мы с ним в одной кровати, в пальто. Поздним вечером брат вдруг крикнул: «Зина, Зиночка!..» Я не поняла, что он умер, и проспала с ним, мертвым, до утра.

Утром я пошла на Невский проспект (там у тети находилась сестра с умирающей мамой), брата накрыла одеялом, но лицо оставила открытым.

Шла я, конечно, очень медленно, как обычно ходили дистрофики. Прошло несколько часов. И когда мы с сестрой вернулись домой, то увидели страшное: все лицо брата было объедено крысами, остались только кости. То, что было закрыто одеялом, крысы не тронули. Мы завернули брата в ватное одеяло и на фанере отвезли во двор больницы имени Софьи Перовской.

Этого забыть нельзя! Это повториться не может!

"Санки с телами погибших от голода, занесенные снегом троллейбусы— страшные приметы зимы 1941/42 года... "