Удивительные люди — те, кто жил в Ленинграде в лихую годину войны. Несмотря на все, они сохраняли в себе человеколюбие, скромность, дисциплинированность, чувство долга.

Писатель Лев Успенский во фронтовом блокноте рассказал о том, как он, находясь во время войны в Ленинграде, очень хотел купить только что вышедшую из печати книжку для детей «Мифы Древней Греции». Но книжек в магазинах не оказалось. Он вспоминал: «Я вышел из магазина в некотором сомнении: кто и зачем мог в дни самой страшной в истории вражьей осады раскупить в окруженном врагом городе, среди его почти необитаемых кварталов, за два дня несколько десятков экземпляров книги для детей?..»

Перебирая свою библиотеку, я встретила эту книжечку, которая была сдана в печать 4 июня 1941 года в издательстве «Детгиз» в Ленинграде. Мое внимание привлекли слова предисловия подчеркнутые чернилами: «Эти мифы учат и нас любить свою родину, учат благоразумию и бесстрашию».

Тогда я, девчонка, родившаяся и выросшая за Нарвской заставой среди рабочих — путиловцев-кировцев, жила теми же думами, что и все ленинградцы.

...Наступили дни, когда жить было подвигом. 125 граммов хлеба делили на три части: завтрак, обед и ужин. Варили кожу, из столярного клея — студень, жарили лепешки из дуранды на машинном масле. Съели все запасы горчицы, соли, белые горошки лекарств гомеопатов.

Люди с застывшими суровыми лицами медленно двигались по улицам, не смеялись и не улыбались, ноги передвигали, не сгибая в коленях. Больше всего боялись упасть, а если падали, то с особой настойчивостью просили поднять. Как-то мы с сестрой поднимали одну женщину трижды, потом посадили ее на ступеньку у парадной дома. Возвращаясь через некоторое время, увидели, что она уже мертвая.

К голоду прибавились сильные морозы. Не было света, топлива, воды. Рубили на дрова мебель, паркет, все, что можно было сжечь в «буржуйках».

Холодно и темно. Крохотный фитилек коптилки освещает комнату. Полумрак даже днем, потому что стекол в окнах нет — они вылетели от бомбежек. Пришлось заткнуть их подушками.

За водой ходили на ближайшую речку, Лунка обмерзала, выстраивалась очередь, ждали молча. Какие же усилия требовались голодному больному человеку, чтобы вытащить наполненное ведро на обледеневшую набережную? Помогали друг другу. Настоящим горем считалось, когда ведро вырывалось из рук и катилось вниз. Воду берегли, перестали умываться.

Болезни и смерть шли по городу. Трупы долго оставались лежать: убирать их было некому, В нашей семье умер малыш, слегли еще трое, в том числе и я.

На ноги подняло сообщение по радио от 11 февраля 1942 года. Увеличивалась норма выдачи хлеба! Стали отовариваться сахарные, жировые и крупяные талоны! (Недавно я встретилась с сестрой, и мы вспомнили, как, получив по кусочку масла, тут же его проглотили...)

Потом все было впервые: первая баня, впервые улыбнулись, впервые засмеялись. Я смогла начать работать на Кировском заводе.

К юбилею Победы товарищи кировцы по цеху (ШиП) с поздравлением прислали первое меню цеховой столовой весны 1942 года: «Щи из подорожника; пюре из крапивы и щавеля; котлеты из свекольной ботвы; биточки из лебеды; шницель из капустного листа; печенье из жмыха; оладьи из казеина; суп из дрожжей,..»

Продолжая работать, я поступила на вечернее отделение Педагогического института имени Герцена, в котором начались занятия 1 октября 1944 года. Последние курсы заканчивала уже на дневном отделении. С тех пор, оставаясь сельским учителем, стараюсь донести до своих питомцев дух того поколения, которое пережило войну.

«Слушайте, добрые люди, про то, что свершилось когда-то!

Каждый, кто в мире родится, свой долг исполнить обязан!»

Эти слова были тоже подчеркнуты в предисловии к книжке, с которой я начала свой рассказ.