Не берусь судить, сохранилась ли еще у кого-нибудь из участников войны призывная повестка. Вышло так, что у меня — сохранилась. Посылаю ее вам. Я была призвана в армию 3 мая 1942 года Выборгским райвоенкоматом. Хочу написать о том, что предшествовало этой повестке.

Когда началась война, я работала на фабрике технических текстильных изделий «Красный маяк», жила в общежитии на Выборгской набережной, в комнате на 15 человек. Вскоре нас, девушек с фабрики, эшелоном, с лопатами, привезли на берег Невы копать его от Дубровки до Шлиссельбурга, строить противотанковые заграждения.

До сентября мы строили стену из берега, а в первых числах налетела фашистская авиация, и от нашей работы почти ничего не осталось. Многие девушки погибли, а остальные получили команду пешком идти в Ленинград. Бросив все вещи, мы трое суток добирались до города. Фронт был совсем рядом, слышалась канонада.

На фабрике долго работать не пришлось: стекла во всех цехах вылетели от артобстрелов. В общежитии — тоже, окна заделывали фанерой. А потом наступили холода, голод.

Транспорт не ходит, воды нет, канализация не работает. В ноябре — декабре наши девушки начали опухать от голода.

"ПОВЕСТКА"

Меня из общежития взяла сестра — Анна Ивановна Семенова. (И тем спасла. Сколько живу, столько это буду помнить.) У нее была 12-метровая комната, та же, что и сегодня, на Красной улице, 25. В мае 1941-го она родила дочь. Свекровь к ней приехала из Пскова. Да и меня еще взяла. Так мы и оказались в маленькой комнате коммунальной квартиры.

Страшно это вспоминать. Старушка свекровь и сестра лежали опухшие, а я с семимесячным ребенком, который кричал от голода, бегала то в бомбоубежище, то снова в комнату. Все больны, а я — за водой на Неву, в очередь за хлебом на полдня, за дровами к дому, разрушенному бомбежкой. Сестра говорит: «Я умру, а ты сохрани ребенка, может быть, муж вернется с фронта». (Он погиб в 1942 году.)

Помню, пошла я за хлебом к Главпочтамту. Мороз до тридцати, очередь большая, хлеб еще не привезли. Вижу нашего соседа, Николая Алексеева. На нем два пальто, валенки громадные, на шапке — платок. Он у стены падает в снег. Я его поднимать, а он валится. Потащила его домой. Он сначала ногами помогал, а потом совсем обмяк. Я чуть передохнула и опять поволокла его (а было мне 17 лет). Дотащила до Красной улицы, до дома, пошла сказать его матери, сестрам: «Коля у ворот лежит». Но когда мы вернулись, он был уже мертв.

Поступила я на курсы медсестер в 1-й Ленинградский фельдшерский техникум. Получила уже рабочую карточку. С Красной улицы пешком надо было добираться до улицы Карла Либкнехта, 18. В аудитории — холод, стекол нет. Пришел как-то преподаватель, сел и упал со стула. Одна из девушек пыталась дать ему луковицу (больше у нас ничего не было), но он так и не пришел в себя.

В январе я направилась навестить своих подруг в общежитие на Выборгской набережной. Захожу — в коридоре лежат мертвые девушки, в комнате тоже. Едва живой оказалась только Вера Иванова, она лежала под одеялами и подушками, которые сумела собрать. Постояла я около нее, но ничем уже помочь ей не могла.

В мае меня призвали на фронт. До самого Дня Победы служила в 123-й Лужской стрелковой дивизии, в 495-м полку, телефонисткой (Ленинградский, а затем 2-й Прибалтийский фронт). Если вы присмотритесь к сохранившейся призывной повестке, то увидите по краям бурые пятна. Это — кровь. Повестку я хранила в кармашке, пришитом на гимнастерке с изнанки. Когда меня ранило, кровь пропитала карман. Правда, ранение было легкое. Санинструктор батареи Бобков вытащил осколок, а потом меня отправили в медсанбат. Вашу газету со страницей «Память» мне прислал однополчанин, бывший разведчик, а ныне инвалид войны Василий Григорьевич Смирнов. И я просто не могла не написать вам о том, о чем написала.