Сообщения о продвижении гитлеровцев по нашей земле, о захвате ими все новых и новых территорий мучительно сжимали сердце, рождали стремление к сопротивлению. Как многие тысячи других людей, я думала над тем, чем в свои сорок лет могу быть полезной Родине. Работала я тогда в Ботаническом институте Академии наук СССР, сначала в его музее, а потом в отделе геоботаники.

В зале «Растительность СССР» были витрины, содержащие показ участков растительного покрова лесов и болот. Создавать эти витрины мне приходилось в тесном контакте с двумя большими выдумщиками — художником-лаборантом Бирутой Карловной Креслинг и художником-оформителем Георгием Владимировичем Аркадьевым. Еще до войны мы затеяли показать участки растительности в близком к естественному виде. Подобного еще никто не делал. Нам надо было сохранить в законсервированном виде группы разнообразных растений, смонтировать их вместе и защитить от перемен света, влажности воздуха и температур. Было много труда, много разочарований, но в целом опыт удался.

Перед началом войны частыми посетителями музея стали военные. Особый интерес у них вызывали витрины, изображавшие леса и болота. Сначала я не понимала, чем вызван этот интерес, не понимала, почему их разочаровывали масштабы нашего «производства» — двух-трехлитровые сосуды с консервирующим составом.

Особенно дотошным был один майор. Позднее мы столкнулись с ним в работе, и я узнала, что Константин Константинович Варсобин — старший инженер-маскировщик штаба инженерных войск фронта.

По его инициативе меня привезли на опытный маскировочный полигон, чтобы показать, какие масштабы монтажа их интересуют. Как геоботаник, я невольно стала высказывать замечания по поводу изображения растительности: неправдоподобно крупные листья деревьев резко отличались от соседних берез и осин; к хорошо замаскированному доту сходилась сеть тропинок и т. д. Мне ранее приходилось участвовать в аэровизуальных исследованиях пространств Карелии, и я невольно представила себя в роли воздушного разведчика или дешифровщика аэрофотоснимков. Мои замечания оказались несколько неожиданными, но они явно заинтересовали специалистов-маскировщиков.

Через короткое время в дирекцию института поступило отношение из штаба инженерных войск Северного фронта с просьбой включить в план работ тему «Разработка методики консервации растений для целей маскировки». Непосредственным заказчиком оказался майор Варсобин. Это был исключительно эрудированный специалист, способный воспринимать все полезное, все новое. Умел он и объединять работу людей разных специальностей для решения одной задачи — укрытия от врага военных объектов.

Он сразу поставил перед нами целый ряд конкретных задач: отобрать для консервации наиболее характерные и достаточно «прочные» виды растений, выяснить возможность сохранить у них естественную окраску и эластичность, разработать метод массовой заготовки естественных растений в качестве маскировочного сырья, пригодного для последующей окраски.

Он предоставил в наше распоряжение набор специальных оптических очков, используя которые мы сами могли судить о степени возможности дешифровки наших «консервов». Кроме того, Константин Константинович увязал нашу работу с работой Государственного оптического института. Точные оптические приборы, которые использовала старший научный сотрудник Екатерина Кирилловна Пуцейко, беспощадно вскрывали все недостатки нашей работы.

Для подбора тона и консистенции маскировочных красок Варсобин связал нас с небольшим заводом. Подбор красок выполнялся Г. В. Аркадьевым. Им же разрабатывалась и методика скоростной покраски. Кроме того, мы получили в свое распоряжение реактивы, огромные маскировочные баки и даже краскопульт. Правда, от последнего Аркадьев отказался и заменил его малярными кистями. Покрашенные краскопультом ветви имели очень грубую фактуру, да и краски терялось при этом много.

Невольно вспоминаю: этот заводик помещался в церквушке «Матери всех скорбящих» на берегу Невы. В один из июльских дней я вышла с завода и увидела длинную вереницу изнуренных людей, стариков, женщин, детей. Некоторые тянули на веревках истощенных коров. Среди этой вереницы тащились две или три телеги, груженные скарбом. Это были беженцы. Они бросили свои дома и бежали от врага под защиту Ленинграда, города, который сам должен был в ближайшее время испытать злобу врага, холод и голод. Беглецов, как и нас, ждали еще более тяжелые испытания.

В конце августа сотрудники института были эвакуированы. Я осталась с десятью работницами. Фамилии шести из них помню по сей день: Быстрова, Давыдова, Мурашко, Орлова, Фадеева и Щукина. Напряжение и нервные нагрузки уже успели сказаться на их здоровье, однако они честно и упорно выполняли свою работу. Кроме консервации и окраски на нас лежала еще обязанность массовой заготовки ветвей березы и осины. За ними надо было ездить на вырубки Охтинского лесничества — единственного доступного нам леса. Для облегчения этой работы к нам прикомандировали красноармейца Ильичева. Кроме того, с нами были связаны непосредственно два лейтенанта из 20-й маскировочной роты — ботаник Игорь Владимирович Грушвицкий и художник Адольф Витальевич Колосенок. Они знакомились с процессом нашей работы, брали готовую продукцию и использовали ее для целей маскировки.

К. К. Варсобин, И. В. Грушвицкий и А. В. Колосенок стали для нас близкими и родными людьми. Мы очень переживав ли, если их приезды задерживались: ведь путь от фронта до Института был короток,— враг стоял у самой границы города.

Основная экспериментальная работа по методике консервации растений была закончена в августе, затем пошла производственная и был написал отчет по теме «Естественная растительность как заменитель маскировочного сырья».

Как дорогой памятный документ я храню выцветшую четвертушку бумаги — отношение Инженерного управления Северного фронта, его 2-го отдела, от 30 января 1942 года за подписью майора Варсобина. В ней мне объявляется благодарность за теоретическую и практическую работу по выпуску новых маскировочных средств для обслуживания Ленфронта,