Мне было 16 лет, когда началась война. Два года пребывания в Гер-мании, куда я была угнана, оставили в моей душе неизгладимые следы на всю жизнь.

— Правосторонняя очаговая пневмония. Немедленно ложитесь в отделение.

Просторная светлая палата, внимательные лица, ласковые руки медицинских работников. Женщину не успокаивали, она и сама нисколько не сомневалась в скором выздоровлении.

— Я уже, кажется, болела воспалением легких во время войны, — ска-зала больная врачу, — говорят, у меня сохранились уплотненные очаги.

— Это не от воспаления легких. Значит, у вас был туберкулез. Впервые за долгие годы женщина вспоминает пережитое и беззвучно, таясь от соседей по палате, плачет.

В ночь под 21 января 1944 года бомбили Шейнебек на Эльбе. Когда работники господина Крайзинга выбежали во двор, кто в чем успел, все вокруг горело от фугасных бомб. В бомбоубежище их хозяин не пустил, а выгнал спасать горевшее имущество. Целый месяц после, отработав день, по ночам тушили горевший невымолоченный хлеб.

Ей было 18 лет. Это была здоровая украинская девушка из тех, о которых говорят «кровь с молоком». Она никогда не болела, а тут что-то болит, разрывается от кашля грудь. А когда немец работник, покачав головой, сказал многозначительно: «Лунге (легкие)», — стала просить хозяина отпустить ее к врачу. «Я отработаю, господин шеф». Девушке хотелось жить, хотелось возвратиться на Родину.

Иностранцев лечил дряхлый старик. Выписал он девушке лекарство и велел из аптеки к нему зайти. Лекарство отобрал и больше сказал не приходить.

Немка поденщица повела ее к врачу, лечившему немцев. Врач вы-писал лекарство, дал освобождение на 12 дней и направил на снимок легких. Лекарство успокаивало кашель, но снимок в больнице не сделали, а дали что-то запечатанное в конверте. «Отдашь врачу».

В приемной врача была большая очередь. «Пусть войдет русская», — сказал врач, увидев ее в приемной.

Он, стоя, разорвал конверт, а она смотрела на него и не могла понять, почему врач, читая, рвет на себе галстук, как бы задыхаясь, почему изорвал содержимое конверта и, выбросив в сорный ящик, как-то отрывисто, не глядя ей в лицо, сказал: «Можете идти работать». — «А лекарство?» — робко спросила девушка. «Лекарство не нужно. Вы здоровы». А следующий врач, увидев «ОСТ» на ее груди, попросту выгнал ее, закричав так, что девушка, вобрав голову в плечи, как оплеванная, прошла сквозь толпу больных.

Она лежала в холодной темной комнате (после бомбежки окна «остеклили» черной бумагой) на соломенной постели, укрытая всем, чем можно было согреться. Работать сил не было. Лежала и загадывала: если муха доползет до того места — буду жить.

Два килограмма хлеба, который на следующий день превращался в камень, 50 гр. мармелада (повидло), 150 гр. конины, 50 гр. маргарина и картошка на суп — недельный паек. При всем своем богатстве хозяйка ни разу не послала ей даже объедков со своего стола. Единственным добрым делом было то, что ее не выбросили, как это сделали соседи с искалеченной работницей.

Парень остался круглой сиротой с 13 лет. За четыре года пребывания в Германии много горя хлебнул.

Делил он с девушкой каждую крошку. После недели изнурительной работы шел в воскресные дни к соседям заработать ей кусок хлеба. Един-ственным стаканом ставил банки, укутывал мехом степного кролика. И не каждому было понятно, отчего все темнее выступали веснушки на его прозрачном до синевы лице, отчего украдкой смахивал парень слезу со своих впалых щек.

Очевидно, победила молодость, воля к жизни. Девушка выздоравли-вала. И, когда их освободили, не было у них колебаний, в какой стране их ребенок, которого они ждали, будет счастлив. Не ожидая транспорта, рано утром 26 мая 1945 г. в лодке, вычерпывая просачивавшуюся воду руками, они переплыли Эльбу и пришли к русским бойцам.

Сын пишет: «Мама, верь врачам. Они меня вылечили и тебя вылечат. Я им верю».

Откуда сыну знать, что не везде врачи лечат больных. ПУСТЬ ОН ЭТОГО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ!
Хребтова Л. Г. б/д, г. Шахты, Донецкая обл.

РГАСПИ Ф. М.-98. Оп. 3. Д. 79. Л. 51—54.